Русская война. 1854

— А что главное?

— Сохранить людей, пока этой самой ошибки не случится, — важно поднял я палец. — И именно этим мы сейчас и займемся. Изучим наши позиции и продумаем, что можно сделать, чтобы сберечь людей. Вместе.

— Вместе, — кивнул Ильинский.

Мы как раз дошли до окраины города и смогли увидеть оборонительную линию Севастополя, которая была отодвинута от жилых кварталов примерно на километр. В целом выглядело внушительно. Я оценил, как Тотлебен, который и занимался подготовкой города к осаде, просто изрыл все вокруг. Причем не просто изрыл, а создал узлы обороны. Несколько крупных батарей на ключевых позициях, укрепленных земляными валами. Вокруг них траншеи, чтобы обеспечить смену людей или подход подкреплений в случае наступления врага.

— Неплохо, — поделился я вслух. — Хорошо, что артиллерия не разбита, как раньше, по пехотным ротам, а сведена в бригады. Так у нас плотность огня получается в разы выше, и командуют огнем те, кто в этом на самом деле разбирается.

— А мне немного неспокойно, — признался Ильинский. — На корабле привык, что всегда рядом есть пушки, чтобы поддержать.

— Ну, скорее всего, на этой батарее встанут как раз списанные с кораблей морские офицеры, так что надо будет с ними пообщаться, наладить контакты, — тут я задумался. — А пушки… Зачем они нам, если в случае необходимости мы сможем поддержать себя ракетами?

— Кстати, мне кажется, ты как-то странно их используешь, — шепотом поделился Ильинский, потому что мы уже почти дошли до позиции, где строились наши матросы и бывшие владимирцы.

— Есть две стратегии, — так же тихо ответил я. — Одна — использовать ракеты как замену пушек для стрельбы с укрепленных позиций и издалека. Вторая — использовать как ручное средство поддержки пехоты. Считай, ты носишь с собой заряженную картечью карронаду, которую в нужный момент можешь разрядить врагам прямо по носу.

Мой спутник даже не нашелся, что ответить на нарисованную мной картину. Ну, а я не стал добавлять, что до идеи ручных гранатометов или их аналогов в этом времени пока еще просто не дошли. А вот мы как раз остановились перед вытянувшимися матросами и солдатами.

— Можно, я первый? — тихо спросил я у Ильинского.

Тот кивнул, и я продолжил уже громко.

— Солдаты! — именно так в свое время обращался к нижним чинам Суворов, и я, не помня, как правильно, решил повторить. — Только сегодня, когда мы вернулись на свои позиции, мы можем считать битву на Альме завершенной. И вот теперь я могу поблагодарить каждого из вас за храбрость. За то, что стояли под огнем, за то, что смогли сохранить свои жизни, за то, что не дрогнули! Старших отделений я попрошу в течение дня подготовить для меня списки на награждение, а что-то мы с капитан-лейтенантом Ильинским подадим и от себя. Также генерал-адъютант Меншиков в благодарность за наши успехи разрешил нам оставить себе взятый у англичан обоз. Поэтому, начиная с сегодняшнего дня, вы будете получать усиление пайка.

Если до этого меня слушали молча, то теперь раздалось еле слышное довольное ворчание. Наверно, представили, как будут рубать консервы, которые мы уже разок пустили в дело, и многие их распробовали. Вот только шиш! Консервы, как ценная заграничная добыча, пойдут на обмены, а на усиления пайка пойдут овощи, а то как бы без витаминов у нас через месяц пол-отряда не слегло.

— Отдельно хочу обратиться к солдатам бывшего Владимирского полка, — продолжил я, и в воздухе повисло тяжелое молчание. Все-таки свой полк, свое знамя в это время для большинства было не пустым звуком. — Ваш полк после понесенных потерь сейчас находится на переформировании, и вы временно прикреплены к сводному отряду. Повторю, временно. Как только Владимирский полк будет готов снова поднять свое знамя в бою, я лично подойду к вам и предложу всем желающим вернуться домой. Это будет! Но потом! А пока мы снова сразимся плечом к плечу, и будьте готовы, что вам еще не один день придется поработать лопатами. Помните, тяжело в учении, легко в бою? Так же и с окопами. Тяжело копать, но зато никто не умрет просто потому, что я дал вам лениться и отдыхать.

Я выждал немного, давая солдатам осознать мои слова, а потом уступил место Ильинскому. Тот больше говорил про долг перед верой, царем и отечеством. На мой взгляд слишком образно, но людям понравилось. В итоге настрой получился вполне боевой, и мы приказали для начала просто углубить и доработать по примеру Альмы наши позиции. Сами же отошли обсудить, что еще тут можно сделать.

— А точно стоит что-то менять? — осторожно спросил присоединившийся к нам мичман Лесовский. Вернее, уже лейтенант. После Альмы за спасение раненых он получил повышение, и Ильинский с радостью скинул на него всю текучку. — Все-таки Тотлебен служил у самого Паскевича. Говорят, именно благодаря ему мы смогли прорвать часть укреплений Силистрии, и если бы не предательство Австро-Венгрии…

— Майор Тотлебен — гений, — легко согласился я. — Но он думает об обороне в целом, рисует ее крупными мазками. А проработать детали — это уже наша задача.

Добавлять про то, что некоторые идеи не приходят пока в головы даже гениям, я не стал. Это, если повезет, я смогу обсудить уже с самим Эдуардом Ивановичем сегодня вечером.

— И что тут можно улучшить? — с энтузиазмом спросил Ильинский. Он уже ждал моих идей.

— Для начала сама позиция, — ответил я. — И англичане, и французы будут строить свои укрепления исключительно по науке. А она приписывает им копать траншеи напротив наших укреплений. Параллель за параллелью, все ближе и ближе, пока не выйдут на прописанный в уставе рубеж для подавления нас огнем. У одних это пятьсот ярдов, у других — семьсот. Понимаете?

— Мы примерно можем рассчитать, где они будут копать, где остановятся, где сосредоточат основные силы? — спросил Ильинский.

— Если бы у нас были пушки, то можно было бы их пристрелять, — добавил Лесовский.

— Но пушек у нас нет, так что не фантазируем, — я покачал пальцем. — Зато у нас есть другое оружие!

И я указал на местность перед нами. Где-то чуть холмистая, где-то, наоборот, вся в низинах, она пока зеленела еще не поблекшей в начале сентября травой. Я на мгновение отвлекся, но даже так мои моряки не смогли ничего придумать. Вот что значит инерция мышления, но ничего, я еще научу их соображать по-новому. И пусть сейчас мы проговорим на час дольше, зато потом уже они, наверняка, сумеют удивить и меня, и врагов.

— Смотрите, если мы знаем, на каком расстоянии от нас враг будет копать укрепления, — начал я, — то двигая свои позиции, мы сможем им управлять. Что будет, скажем, если добавим еще одну линию окопов на склоне холма перед нами?

— На склоне обычно не окапываются, — заметил бывший мичман.

— И все же, — упрямо повторил я.

— Тогда враг продолжит свою траншею чуть дальше, — задумался Ильинский. — Не на возвышенности, а в той низине.

— А скоро начнутся шторма, дожди… Представляете, что будет твориться там с его солдатами? И насколько им сложнее будет сосредоточиться на том, чтобы нас убить? Кажется, мелочь — мол, неужели нельзя потерпеть. Но именно такие мелочи, которые день за днем подтачивают вражескую решимость и здоровье, и могут спасти нам жизни и принести победу.

— Это вас в ракетных войсках такому учат? — Ильинский долго молчал, раздумывая о моих словах. — Знаешь что, штабс-капитан! Как закончим войну, прямо сразу напишу рапорт и переведусь к вам!

— А как же море? — растерялся Лесовский.

— Выучусь, отслужу, что положено, а потом вернусь. Море меня дождется!

Ну, а я не выдержал и просто рассмеялся. С другой стороны, а что тут смешного? Если научить Ильинского всяким хитростям из будущего, он и на море такого наворотит!

[1] Может показаться, что разница в чинах будет равна четырем, но… У военных не было одиннадцатого класса, после поручика (12) шел штабс-капитан (10), так что три — это правильный ответ.