Судьбы местного значения

Глава 8

Грунтовка в хлам разбитая еще в весеннюю распутицу, подтверждала известную поговорку о русских дорогах. То колея, то обширная яма. Или яма за ямой. Сержант работал рулем, стараясь объезжать их по краям, иначе местами эмка скребла днищем грунт. Вот и выходило — то дробящая тряска по колее, из которой при желании не сразу и выскочишь, то выматывающее петляние. Причем чаще машины в колонне одновременно ныряли в ухаб, и так же одновременно выныривали. Вверх-вниз, будто на скачках. И как вишенка на торте — пыль столбом. Дозорные на ТИЗ-АМ пылили в двухстах метрах впереди, и после них взвесь осесть не успевала. Из-под колес эмки пыль клубилась гуще, а за ней следовал ГАЗ-АА с охранением. Бойцам в кузове приходилось хуже всего. Но тут как посмотреть — глотать пыль, или форсировать лужи, порой бездонные. В этом случае бойцам технику и выталкивать, стоя по колено в жиже.

В салон эмки втиснулось четверо, не считая водителя. Спереди сидел Горянников, позади лейтенанты госбезопасности Смирнов и Сумароков, и полковой комиссар Кибич из политотдела фронта.

Когда тот появился в особом отделе, Котов шепнул, что Кибич является родственником Мануилова, то есть родным дядей по матери. Первое мнение о нем сложилось неоднозначное. По одежке — вид бравый, пуговицы, звезды, шевроны — все яркое. Фасонистая фуражка, гимнастерка с клиньями на клапанах, галифе. И ни морщинки. В сапоги как в зеркало смотри. Зато гонору… Непродолжительная беседа с Кибичем только подтвердила — паркетник, способный только выражаться лозунгами. Разительное отличие от бригадного комиссара Попеля, с которым довелось побеседовать недавно. Кратко, но впечатление осталось мощное.

Собственно, Кибич заявился в особый отдел по вопросу выезда военного трибунала в энский полк, в состав которого включил себя и еще одного политрука. Какого именно, капитан догадался сразу. По работе военных трибуналов полковой комиссар вообще не в зуб ногой, ибо никого из военно-юридического состава о своей инициативе не уведомил.

На этом разговор с комиссаром Горянников прекратил. Бесполезно.

Часть пути ехали молча, часто чертыхаясь, когда мотало на ухабах. А мотало прилично. На укоры Кибича, мол — не дрова везешь, Горянников предложил организовать ремонт дороги силами политотдела. Ведь к фронту не только техника идет, но и командование часто ездит. Или нет? Бригадный комиссар изумленно замолк. Оба лейтенанта застыли, чувствуя приближающуюся «грозу». Но отповеди не последовало. А последствий капитан не опасался. То ли еще будет…

— Товарищ полковой комиссар, — обернулся к Кибичу Горянников, — по директиве ЦК ВКП(б) и СНК СССР вы работаете?

— Работаем. За паникерство и дезертирство под трибунал отдано 124 человека.

Горянников вспомнил прочитанные сводки. Там приводили меньшие цифры. Если по тем же сводкам и донесениям судить, политотделы часто перегибают палку в работе с личным составом. Нарушение законности оправдывали военным временем. На самом деле все объяснялось излишним энтузиазмом вкупе с юридической неграмотностью. И про все это «деликатно» умалчивалось. Ну, перегнули палку, зато с врагами боремся не жалея сил. И так на всех фронтах. Порой под пресс политотделов попадали необходимые госбезопасности люди. Не всегда удавалось вовремя вмешаться. Да что говорить, сами сотрудники НКВД не без греха. Прав Котов, когда не хотел допускать неопытные молодые кадры до оперативной работы. Но с другой стороны — людей не хватает, и никуда не денешься, кандидатов из комсомола придется брать. Поработают, и наберутся опыта, только присматривать, да направлять надо, чтобы поменьше ошибок делали.

Горянников задумался о задержанных в энском. Что в ранце — не известно, но минирование наводит на мысль чего-то важного, что не должно достаться врагу. Как пример тетради, переданной лейтенантом Денисовым. Там тоже применилось минирование.

Это все что известно. Попытка связаться со штабом энской — провалилась. В который раз нарушилась проводная. Задействовать радио, значит прервать работу штаба. Проще выдвинуться в полк самим. Сразу вспомнились донесения с интересной шифровкой. «Три тыквы треснули, одна лопнула, водка на исходе, мало семян, по три огурца на трубу». Оригинальный способ шифровки. Действенный. Надо будет докладную составить, чтобы распространили опыт на других фронтах.

Непродолжительный участок относительно ровной грунтовки вновь сменился чередой глубоких ям. Опять начало мотать из стороны в сторону. Впрочем, недолго. Эмка стала замедляться. Впереди на развилке стояли оба ТИЗа. Бойцы дозора настороженно озирались. Колонна встала. Из ГАЗа выпрыгнули бойцы и рассредоточились. Горянников выйдя из машины услышал гул. Все посмотрели в небо. В просвете мелькнули силуэты самолетов. Знакомые силуэты. Юнкерсы шли с севера чуть в отдалении, но со снижением. Явно заходя на какую-то цель.

— Воздух!

Бойцы метнулись под деревья. На месте остался стоять только Кибич, растерянно озираясь. Когда началась стрельба, комиссар распластался в пыли, зажав голову руками. Стреляли интенсивно. Сквозь винтовочное стокатто, гулко и басовито выделялись ЗСУ. Причем установки находились не далеко. Затем канонада стала громче — добавились пулеметные очереди. Где-то на юге загрохотало. Горянников, присев у эмки, припомнил карту и сводки из тетради. По данным разведки, удар ожидался чуть южнее, где имеется узкое дефиле, проходимое для техники. Это было в «документе», кстати, но по данным тетради, наступление должно начаться завтра. Возможно, немцы среагировали на изменение обстановки и, не изменяя направления ударов, начали раньше. Это предполагалось. Значит, надо поторопиться.

— Направо в батальон, налево к штабу? — уточнил капитан у Сумарокова.

— Да, товарищ капитан госбезопасности.

— Смирнов! — скомандовал Горянников, — бери мотоцикл и дуй в штаб, ты знаешь — что делать. По машинам!

— Товарищ капитан госбезопасности, — обратился Кибич, — а как же трибунал? Надо же решить все в штабе, сформировать состав трибунала…

— Товарищ полковой комиссар… — прервал Горянников политрука, — насколько мне известно, ни одного юриста в штабе полка нет. А согласно указа Верховного Совета СССР о военных трибуналах в районах военных действий, от двадцать второго июня, сего года, председатель трибунала назначается из кадрового работника трибунала, а заместители из военно-юридического состава. Понимаете? Не политработники, а военюристы. Кроме того, дознание проводилось? Нет? Но обвинения задержанным предъявили! Без дознания… Как же так, товарищ полковой комиссар?..

Колонна свернула направо. Ехали с приоткрытыми дверьми, чтобы успеть выскочить на случай авианалета. Жизнь за пару недель войны научила. Но до батальона добрались без происшествий.

На «передке» шел бой, однако интенсивнее грохотало гораздо южнее.

Горянников принял доклад командира батальона и ротного. Как и думал, на их участке ничего серьезного — локальная перестрелка. Немцы не атакуют. Основное происходит южнее.

Капитан поинтересовался — где находятся задержанные, и где он может с ними побеседовать. Горянникова проводили к дому, обложенному срубленными березками.

— Целых домов не осталось, — пояснил комбат, показывая на воронки. — После пары налетов замаскировали как могли.

Внутри избы было тесновато. Маленькая светлица со столом посередине и пара лавок. В окнах рам нет. Из освещения «летучая мышь», подвешеная на балке.

Капитан с лейтенантом и полковым комиссаром разместились за столом. Комбат и ротный встали напротив.

— Где изъятое у задержанных?

— Все здесь, товарищ капитан госбезопасности.

Из закутка достали ранец и вещмешок. Пока Горянников их осматривал, на стол выложили пистолеты и ножи. Винтовки приставили сбоку. Причем разложили так — к вещмешку «Наган», финку, штык-нож и карабин Мосина, а к ранцу «Вальтер», два трофейных «Золингена» и немецкий маузер.

— Это все что при них было?

— Да, товарищ капитан госбезопасности.

— Вещмешок с ранцем вскрывали?

— Только ранец, — ответил старший лейтенант. — Сам задержанный содержимое демонстрировал.

Горянников заметил быстрый взгляд комбата на полкового. Что-то он не договаривает. Если с вещмешком ясно — никто к содержимому не прикасался, то с ранцем явно тщательно ознакомились.

— В нем только документы немецкие, да продукты были, — продолжил объяснение ротный.

Капитан изучал вещмешок. Горловина затянута петлей как обычно, но из центра торчит хвостовик от эфки, и проволока чуть выглядывает, а скобы не видно. Не проволока ли скобу удерживает?

— Интересное минирование, — заметил Сумароков.

— Где задержанные?

— Недалеко. Раздельно сидят, чтобы не сговорились.

И вновь Горянников перехватил взгляд комбата. А Сумароков хмыкнул.

— Первым у кого этот вещмешок изъяли приведите. Стоп… — капитан задумался, глядя на ранец, — первым хозяина ранца ведите. С этим задержанным думаю, быстро разберемся.

— И сапера сюда, — добавил Сумароков.

Только убыл посыльный, как в дом вошел политрук. Доложился полковому комиссару:

— Старший политрук Мануилов.

— Проходите, политрук, — сказал Кибич, — присаживайтесь.

Мануилов с довольным видом уселся на край лавки и принялся перешептываться с Кибичем.

Ротный глянул на комбата, тот пожал плечами, а Горянников принципиально нарушение субординации не замечал — потом разберемся. Пока просматривал немецкие зольдбухи.

В дверь заглянул красноармеец.

— Задержанный доставлен.

— Заводите.

В светлице оживились. Особенно политруки. Вошел боец.

— Красноармеец Бесхребетный.

— Не красноармеец, а дезертир и предатель! — зло сказал политрук. — Кулачий сын…

Кибич толкнул локтем политрука, но Горянников этого не заметил.

— Семен⁈

— Савельич⁈

В следующее мгновение в светлице все оторопело смотрели на крепко обнимающихся красноармейца и капитана госбезопасности…