Судьбы местного значения

Глава 13

Госпиталь что находился недалеко от районного центра, был когда-то чьим-то поместьем. После революции тут много чего размещалось, но в последние мирные годы усадьбу переориентировали в дом отдыха. Дополнительно построили несколько корпусов, обустроили аллеи, фигурно постригли кусты акации вдоль аллеи, очистили пруды вокруг. В первые дни войны в доме отдыха разместили военный госпиталь…

Густые кусты акации и разлапистые липы вдоль аллеи создавали уютную атмосферу. Гравийная утрамбованная дорожка трехметровой ширины огибала госпитальные корпуса. Многочисленные лавочки, что стояли обочь были не заняты. Немногие из ранбольных после обеда вышли на прогулку. Чичерин брел по аллее, не собираясь присаживаться. Успел уже, и насидеться, и належаться, как говориться — всласть. Хотелось прогулять-побродить, а думать на ходу уже как-то привык за время шатания по немецким тылам.

Дышалось легко, хотя воздух не такой, как в лесу, зато не душная госпитальная палата, где устоявшийся запах необходимо долго выветривать. Только маленькой форточкой проветрить проблемно, надо все створы раскрыть. Для этого придется освободить палату, а куда из нее ранбольных деть? Их в госпитале и так сверх нормы.

Для уцелевших в прорыве через фронт выделили целую палату. Можно представить, что это стоило для руководства госпиталя. Их просто в приказном порядке, перед фактом поставили. И операции потребовали провести вне очередности. Все это породило слухи как среди персонала, так у пациентов. Приставленная охрана в виде сержанта госбезопасности только утвердила эти слухи. Но охрана была больше для присмотра за нежелательными контактами, как выразился товарищ из Москвы. Еще хотели выделить индивидуальную сиделку для присмотра за фигурантами, особенно за одним, что тоже вылилось в недолгие препирательства, но вопрос был решен.

Запрета на прогулки не положили и двое ходячих часто выходили подышать-побродить по аллее. Сегодня Анатолий от прогулки после обеда отказался и лег подремать, а Чичерин отправился дышать свежим воздухом и размышлять.

Легкий ветерок и солнечные лучики, прорывающиеся сквозь разлапистые липы, тишина. Ни взрывов, ни стрельбы — от фронта далеко. Лечись, отдыхай, отсыпайся. Но до отдыха ли? Проблемы никуда не делись, только размножились. К вопросу об источнике информации, от которого отталкивался Витька, добавилась прорва вопросов. Если в начале были какие-то мысли, то беседа с особистом фронта, а следом с прибывшим из Москвы представителем особой группы только подлила масла в огонь. Юрий перестал что-либо понимать — образовался жуткий сумбур в голове. Хотелось спокойно подумать и наконец, разложить события и факты по полочкам, а потом уже анализировать. Может тогда станет яснее?

И так, имеется тетрадь, написанная Виктором Петровым, практически за сутки. Не выходя из расположения. Никуда не отлучаясь. Никакой литературы у него не имелось. Объемность и подробность информации по фактам, которые Витька не знал и не мог знать, вдруг отразились в записях без единой ошибки. Что невероятно — грамотностью Петров не блистал. Юрий еще по школе помнил — физкультура — труд всегда отлично, гуманитарка — хорошо, математика — русский язык — удовлетворительно. Про немецкий язык и вовсе не говоря. Он пытался помочь другу учить язык, но не впрок. И вдруг — озарение? Или вдохновение? С чего бы? Откуда Юрка это взял?

Шпион? Чушь! Что может знать простой взводный? Ан-нет, знает, как выяснилось. Только сведения касаются отнюдь не Красной Армии, а наоборот содержат данные о противнике. Причем подробные…

И последующие действия друга тоже заставляют задуматься. Петров посетил связистов, минут на десять, не больше. Время на один разговор, максимум два, при везении. Со спец-номером никакой связист без приказа не соединит. Так куда Витька звонил? Пытался что-то кому-то сообщить или что-то выяснял? Тогда почему не сообщил ему, когда в отдел заскочил? Просто сунул тетрадь, сказал пару слов и убежал. А он прочитал несколько страниц, и поняв, что это очень важно, кинулся выяснять — куда направился его друг. И выяснил — Петров вместе со своим взводом выехал к мосту… самовольно.

С определением источника Витькиного «вдохновения» была засада. На ум ничего не приходило. Ни в лесу, пока по немецким тылам шатались, ни сейчас. Кроме того, стало известно, что такая тетрадка не одна. К такому выводу лейтенант пришел исходя из бесед с представителем особой группы. Капитан ни слова не обмолвился об них, но череда специфических вопросов и уточнений говорила сама за себя. Капитан, кстати, очень воспрял, когда узнал, что Чичерин в совершенстве владеет немецким языком. Посоветовал отдохнуть и набираться сил. Вскоре всю вышедшую группу эвакуируют в Москву.

Чичерин добрел до пруда. Тут аллея плавно огибала крайний корпус госпиталя. У открытого служебного входа стояла пара телег, на которые как раз выносили тела умерших. Лейтенант тяжело вздохнул. Мысли вернулись к погибшим товарищам. Стало тяжело на душе. Даже погано.

Добредя до лавочки, Чичерин присел и прикрыл глаза.

Наша задача не умирать за свою родину, а так сражаться с врагом, чтобы он умирал за свою родину! Так было в тетради написано. И правильно написано. И Чичерин подумал, что можно фразу дополнить — а если придется принять смерть, то так, чтоб врагам тошно стало!

А ведь стало. Витька заряд подорвал. Танку вместе с экипажем хана. Группа при отходе немецких диверсантов на ноль помножила. И при прорыве немцы кровавыми слезами умылись.

Местный особист поведал результаты боя — при прорыве группа уничтожила два противотанковых орудия и до взвода противника. Это что визуально заметить успели. Еще благодаря группе, были вскрыты все огневые рубежи и нанесен артиллеристский удар, в следствии которого потери у немцев приумножились. Так что готовьте, мол, дырочки на гимнастерках. Награды обязательно последуют.

Дырочек даже готовить не надо. Немцы их много наделали. Ордена — это хорошо, но в них ли дело?

— Братишка, закурить не найдется?

Чичерин вынырнул из раздумий и повернулся к ранбольному, с забинтованной от колена до бедра правой ногой и левой рукой. Он опирался на костыль и с надеждой смотрел на Юрия.

— Не курю, извини, — развел руками он.

— Эх-тыж, незадача… — расстроился ранбольной.

Он тяжело вздохнул и опустился на лавку рядом с Чичериным. Бережно пристроил раненую ногу, прислонил костыль и протянул руку.

— Иван Зайцев, — представился он. — Второй стрелковый.

— Юрий Чичерин, — пожал руку лейтенант.

Распространяться о месте службы он не стал. Пусть думает — что хочет. Форма аккуратно сложена и хранится в палате, а гулять в больничном халате вышел. Под халатом исподнее. Руки, ноги, тело ни царапины, лишь повязка на голове. Бинтов на нее не пожалели. На царапину. Пуля впритирку прошла, содрала кожу и все. Ну, отключился на мгновение, ну, мутило потом слегка, зачем такую чалму накручивать? И вообще, по сравнению с остальными, он меньше всех ранений получил. Фингал справа не считается — это пулеметом приложило, когда позади бронетранспортера снаряд разорвался. Этот же MG, упав поперек, обжег шею Голубеву до волдырей. Еще Анатолию прилетело в плечо, чирком и по макушке задело. Тоже с чалмой на голове ходит.

Лукин получил несколько легких ранений, но крови много потерял. Лежит в особой палате для комсостава. Чичерина тоже хотели к нему поместить, но он попросил с бойцами оставить, так сказать для пригляда.

Лейтенант очень обрадовался, увидев в палате Степаненко. Забинтованный с головы до пояса. Сержант был без сознания, и странно сипел, через стальную трубочку на шее, которую нельзя было закрывать, и закрепленная за ними медсестра постоянно её проверяла.

Каково было удивление Чичерина, когда он узнал, что в палату к Лукину положили того бойца, что на носилках группа капитана несла. Вот ведь судьба — госпиталь, эвакуация, больше похожая на побег, долгий путь по лесам и болотам, прорыв через фронт. Весь путь без сознания. Бедняга Маврищев принял на себя все пули и осколки, что пробивали тонкую броню ганомага.

А потом в их палату принесли Абадиева. И Чичерин заплакал. От облегчения и радости. Жив, чертяка! Несмотря ни на что! На спине Умара не было живого места. Он, как и Маврищев, принял на себя, все что летело справа, закрывая маленького Мишу и Марию. Оба кстати целые и невредимые. Мишу в тыл увезли, в детский дом определили, а Маша как член группы теперь сиделкой у Лукина и своего «благоверного».

— Охо-хо…

Чичерин покосился на соседа по лавке. Никак горем своим делится начнет, и не ошибся.

- Намедни хотели ногу отнять, — вздохнул тот тяжко. — Не дал. Режьте, грю, мясо, а ногу не отымайте. Как же без ноги-то? А они мне — коли жить хочешь — терпи и хлоп ватку с эфиром под нос. Все, мыслю, прощевай нога.

- И что? — Юрий покосился на бедолагу. — Нога-то на месте.

Ранбольной конечно же приукрасил, как большинство ранбольных, что рассказывали о своих болячках. Операция была неделю назад, не меньше, иначе бы не ковылял бы так резво по аллее. И да, тема ранений самая популярная среди ранбольных. Но скоро сменится — и про тяжелые бои поведает, и про всякие случаи расскажет. Не первый такой собеседник, что хочет душевные терзания свои излить.

Чичерин слушал болтовню ранбольных спокойно. Терпеливо внимая гореизлияния. Еще на курсах их учили — говорят по собственной воле, не прерывайте, слушайте внимательно, запоминайте, сопоставляйте факты, анализируйте. Сочувствуйте, соглашайтесь. Надо что-то узнать конкретнее — задавайте наводящие вопросы. Подталкивайте к нужной теме мягко, непринужденно. На допросах будьте беспристрастны, давить не надо. Сведения, полученные под страхом или пытками, приведут к оговору или взятию чужой вины на себя, лишь бы все это прекратилось. А результат будет нулевой. Тут не допрос, но все же…

- За то спасибо военврачу, — сообщил радостно Зайцев. — Много лет жизни ему! Не стал ногу отрезать. Взял да какую-то хитрую операцию сделал. Но вот ведь курьез — военврач-то немец!

- Неужели! — в деланном удивлении поднял брови Юрий.

- Точно те говорю! Имя-то у него — Карл, а по батюшке — Генрихович.

- И что? — прищурился Чичерин.

- Как что! — воскликнул Зайцев. — С немцами же воюем.

- С немцами, — согласился лейтенант. — Но военврач наш, советский человек. Он наши жизни спасает. Сутками операции делает. Сколько уже бойцов с того света вытащил! Тебе вон, ногу сохранил. А ты — немец…

- Эт-то да… — и говорливый ранбольной задумчиво умолк.

Про Маевского поведал капитан госбезопасности Маклярский. Конкретно ничего не сказал, только что военврач будет эвакуирован в Москву вместе с группой, и лейтенант решил, что Маевский имеет какое-то отношение к «Фениксу». Возможно, он ошибается и причина в другом. Как же мало фактов для размышлений! Скорей бы вернуться в строй. Надоело ничего не делать.

Шумели под ветром кроны лип. Плясали вокруг солнечные лучики, прорывающиеся сквозь листву. Где-то заиграла гармонь. И гуляющее ранбольные потянулись поближе к гармонисту. Хоть какое-то развлечение. Юрий посмотрел в ту сторону. Вздохнул. Отец тоже на гармони играл, а он не смог научился — ноты и звуки для него что темный лес. Даже петь не умел…