Вестник в старом мире

— Ложной?

— Пожар, никакого взрыва, никакой артиллерии или чего-то подобного.

— Алексей Игнатьевич, тебе не надоело? — Афанасий Дмитриевич облизнул большой палец, испачканный в соли, — В городе угоняют корабль, устраивают перестрелку с десятком жертв, а ты за дворянином бегаешь, вынюхиваешь.

— Так, от надежного источника следует, что этот дворянин и чудит. Ладно, если бы только он так писал, так поступают еще "записки".

— "Записки", — генерал наклонился вбок, спина устала после целого дня за рабочим столом, — записки не только тебе пишут. Преступная прослойка бурлит! Завелся новый делец, который не работает по правилам, а режет конкурентов. А ты мне "записки". У тебя подчиненных нет? Они не могут мотаться смотреть на пожары? Или работы мало? Здесь государь изволил пожелать, чтобы на стол ему положили перечень общественных празднований. Кого на них отправим и что сделаем, для борьбы с преступностью. Беспокоится государь, что в столице последнее время разбушевались. Свободен.

Генерал повернулся к окну, потеряв интерес к собеседнику.

— Понял, исправлюсь.

Майор шел по улице и про себя думал: из какой вшивой собаки появился прыщ на лице государственной бюрократии — Александр Жидиков, который сидел за столом у окна в харчевне и обнюхивал штрудель.

— Ну я тебе сейчас этот штрудель в душу затолкаю, — с этими словами Алексей Игнатьевич зашел в светлый зал харчевни.

Внутри пахло кислым пивом и жареными немецкими сосисками. Владелец скорее всего, был прусаком, точно Алексей Игнатьевич не помнил.

— Ну здравствуй, попугай-Какаду, — майор сел напротив Жидикова.

— А кто это?

— Птица такая. В Африке живет.

Жидиков тяжело моргнул водянистыми глазами.

— Ты мне вот что скажи, дорогой, — майор открыл портфель и положил на стол записку от соглядатая, — твой человек слепой или его в детстве роняли? Ведь если он слепой, то я не пожалею времени и свожу его к лучшему врачу в городе. Если же его роняли, то заведу дело на родителей, за жестокое обращение с чадами.

— Алексей Игнатьевич, да вы что! — Жидиков надул щеки, его лицо пошло пятнами.

— А ну, не ори, — майор каблуком наступил ему на ногу, — не дома. И дома не ори, вдруг слушаем.

— Слушаете? — сквозь слезы спросил Жидиков.

— Ты балабол, почто меня дернул? Приехал я в это Заводское, так там кирпичный сарай обвалился. Вадимка твой обгорел пока рабочего вытаскивал.

— Дивы дивные. Я ведь Сашу туда отправил, учет вести. Он у меня учеником подрабатывал, — Жидиков почесал в затылке.

— Я вас с этим Сашей в Сибирь отправлю.

— Ну что ты, что ты! — Жидиков поднял руки, — Прежде чем ты сделаешь неверные выводы и примешь ошибочные решения, Я нашел живого свидетеля. Известный человек, в узких криминальных кругах.

— Пьянь какая-нибудь?

— Нет, нет, дорогой Алексей Игнатьевич. Вы должны были слышать о таком человеке, как Седой? — Жидиков занял выжидательную позицию, пока Местечкин переваривал услышанное.

— Допустим.

— Так вот, я его нашел! Это у него угнали корабль, который потом вступил в бой с Петропавловской.

Сказать, что майор, который сам выпустил Седого из клетки, был удивлен — это ничего не сказать. Жидиков же продолжил тараторить.

— А до этого у Седого ограбили несколько ломбардов, которыми он тайно владел. У меня, если признаться там тоже была доля… — Жидиков застенчиво и заискивающе состроил майору глазки.

— Продолжай, — Алексей Игнатьевич, повернулся к владельцу кабака и крикнул: — Водки сюда!

Он расстегнул верхнюю пуговицу на воротнике, а то уже в глазах потемнело.

— Так нечего больше продолжать. Седой хотел из России бежать и взял у своих дружков торговцев корабль британскый, — скортавил Жидиков, — вот на причале, так сказать за портки его и поймал этот Вадим. Седой сбежал, прячется, но я знаю где он!

— И я знаю, где Седой, — майор налил себе принесенной водки и запрокинул, не закусывая, — То же мне тайна, для “нас”.

Жидиков так расстроился, что не во всем смог угодить, что аж посерел лицом, но быстро воспрял нащупав вдохновение.

— Давайте Седой даст показания, и мы схватим этого Вадима.

— Если он даст показания, то “мы” схватим не только Вадима. Нет, тут нужно тоньше. Вадим, наверное, всех на корабле перебил, думает, что не оставил свидетелей, — на свежую голову начал рассуждать майор, — а мы знаем и можем написать ему письмецо, такое, чтобы он от нас не ушел.

— И денег, чтоб еще платил! — Жидиков от радости пискнул.

— И чтоб платил, только с Седым поговорим, вдруг он тоже надумает написать письмецо.

***

На цокольном этаже одного знатного дома играла озорная музыка. В большом зале стояли игральные столы под блеклым освещением свечей, которые создавали в игорном клубе атмосферу таинственности и азарта. Здесь собирались люди разных интересов: с игроками соседствовали выпивохи и любители продажной любви, иногда мужской продажной любви.

— Чтоб меня черти забрали, — Местечкин потер переносицу мозолистыми пальцами.

Они с Жидиковым стояли у тайного входа в игорное заведение и ждали, когда их пустят внутрь. Местечкин переоделся в свой гражданский сюртук и оставил дома кожаный портфель. Скрипнул засов, дверь открылась. В лицо майору дунул запах турецкого кальяна и благовоний. У входа стоял франт с задранными до неба бровями.

— Мы по делу, — Местечкин и Жидиков прошли в зал, толкнув опознавщего майора франта.

В центре стояли игорные столы для покера, двадцати одного, фараон, мушка, в общем, карты на любой вкус. В глубине зала места разделялись на приватные комнаты с занавесками. Там клиенты могли приватно пообщаться, выпить или пригласить танцовщицу. В одной из таких комнат и сидел Седой в компании хозяина заведения — Музыканта. Седой сложил ноги по-турецки на большой шелковой подушке. Он сидел в кожаной куртке с заплатками и стоптанными сапогами. Музыкант же курил кальян, расстегнув фрак и убеждая Седого в чем-то.

— Не помешаем? — Местечкин брезгливо скривился от вида телохранителя музыканта с накрашенными помадой губами.

— Что же вы так кривитесь, уважаемый правоинспектр? — спросил на французском Музыкант.

— Не люблю, эм, пестрое общество.

— Ну что же вы так. Меня всегда привлекала ваша синяя форма, — Музыкант указал майору на свободный стул. Жидикова он в упор игнорировал.

— Тогда приходите к нам, проведу экскурсию, — Местечкин достал платок и протер стул, прежде чем сесть.

— Нет, лучше вы к нам, — Музыкант улыбнулся, показав зубы, — Какое у вас дело?

— Мои дела связаны с, — Местечкин недоговорил, кивнув Седому, — И одним очень активным месье.

— Господа, давайте по-русски, я не успеваю, — пожаловался Седой и почесал ногу через дырку в подошве сапога.

— Ох, мой друг, где твои манеры? — Музыкант с досадой от поведения Седого затянулся кальяном, — А "активный месье" случаем не связан с рестораном Семен Семеныча и известным ателье?

Местечкин состроил серьезное лицо мыслителя.

— Связан! — не выдержал молчания Жидиков. Майор только устало опустил брови и провел ладонью по лицу.

— Пока вы нас не прервали, мы с месье Седым, — Музыкант мундштуком указал на Седого, — обсуждали, как было бы хорошо, если бы столичная полиция или жандармерия поставила его на место.

— Жандармерия занята праздниками, — Местечкин достал из карману трубку и мешочек с табаком, — А что на счет местной публики?

Майор спрашивал как бы невзначай, развязывая шнурки на мешочке с табаком.

— “Посчастливилось” мне встретиться с его людьми по одному вопросу, — тихо, как заговорщик начал Музыкант, — звери, а не люди. Я, конечно, понимаю, что он новый человек и показывает себя, но так не принято, старшие в бешенстве.

— Мы как приехали на переговоры, они давай сразу бочку катить, один у них вообще пришибленный: за стволы в карманах схватился и начал что-то про корову говорить, — встрял в разговор телохранитель Музыканта.

— Луи, давай потом будешь ныть?

— Прости, Музыкант.

Жидиков откровенно заскучал, поэтому озирался по залу, разглядывая посетителей.

— Я честно не понимаю, почему мы тратим столько сил, на недостойное дело? — подал голос Седой и почесал шрамы от пуль на груди.

— Я тебя не узнаю. Раньше ты бы любому в горло вцепился, как этот, — Местечкин пощелкал пальцами, — как английский бульдог.

— Переоценка ценностей, — пожал плечами Седой.

— Пуля способна многое перемешать в голове, — заметил Жидиков и вцепился взглядом в курсирующую между игорных столов афициантку с кожей цвета кофейных зерен. Она низко наклонилась, расставляя выпивку игрокам, показывая глубокий вырез в декольте корсета. — Черненькая…

— Нравится? — Музыкант выпустил колечко дыма.

Жидиков сглотнул и поджал губы, прежде чем ответить:

— Наверное, дорого берет.

— Подарок.

— Вы сама щедрость! Не то что некоторые, — Жидиков многозначительно прищурился в сторону майора и поспешил за официанткой.

— Балуете вы его, — майор потянулся и взял со стола кусочек сыра с плесенью, — и как сильно недовольны старшие?

— Крайне, — Музыкант затянулся, и в кальяне зашумели пузырьки.

— Так, может, поможем? Додавим, так сказать?

— Дорогой Алексей Игнатьевич, а вы точно жандарм? — Музыкант улыбнулся и пересел к майору поближе.

Алексей Игнатьевич улыбнулся и как схватил француза за шею.

— Ты знаешь, щенок, сколько я голов посносил в двенадцатом? Я таких, как ты на завтрак ел и кровью поляков запивал, — губы Местечкина дрожали от предвкушения, ох и заржавел он в третьем разделе.

— Спокойно, спокойно, — Музыкант жестом остановил телохранителя и убрал руку майора с шеи, — я ничего такого не имел в виду, просто у вас хорошо получается.

— Господа, зачем ругаться? В Китае есть мудрость: мудрец сядет на берегу и дождется, пока по ней проплывет его враг. Ну или как-то так, — Седой почесал второй подбородок. Вообще, в этой одежде тело сильно чесалось.

— Ну хорошо, послушаем нашего философа, — Алексей Игнатьевич встал из-за стола, — и поменьше пойте свою эту марсельезу, государь не любит, а мне в каждом третьем донесении об этой дыре пишут.

— Хорошо, буду писать в каждом втором, что к нам ходит Алексей Игнатьевич, — Музыкант на прощание послал воздушный поцелуй, от которого майора аж заклинило, и он чуть не сбил с ног посетителя.