Вестник в старом мире

— Для антуражу, — Захарченко развернулся к гостью, игра стихла, — Чем обязан?

Уточнять Призрак ли перед ним, Гаврила не стал, а просто затараторил:

— Барин, мы слышали, что ты человек добрый, не бросишь честного рабочего в беде. Больше мне идти некуда.

— Не брошу, а что у вас за проблема? — Захарченко принял важный вид.

— Да как сказать, — Гаврила пнул валенком угол ковра, — Обижают головорезы проклятые, дышать не дают, голодом мучают.

Он продолжал говорить,

перебарывая накопившуюся обиду и стыд.

— Ироды, демоны, антихристы, — Гаврила зажмурился, чтобы не зарыдать.

Захарченко оглянулся на собравшихся. К такому душевному излиянию он оказался не готов.

— Подожди отец, а кто тебе о Призраке рассказал? — Щербатый оказался практичнее и решил вмешаться.

— Да подожди ты, видишь, человеку плохо, — Захарченко зло сверкнул глазами на Щербатого и посадил Гаврилу за стол, — расскажи, кто над вами издевается?

— Главного называют Музыкантом, он то ли филармонию закончил то ли еще что-то. Мы строили театр, когда пришли эти с нашим контрактом. Заявили, что теперь мы работаем на них. Я взбрыкнул, но куда там. Музыкант тогда достал расписки о карточных долгах. После работы многие у нас ходят поиграть, — Гаврила кивнул на стол с картами, — бывает проигрываются, но чтоб настолько. Я-то ладно, но там и сынко мой. Вот нас и держат в черном теле, пока не достроим. К околоточным идти я боюсь, карточное заведение не совсем…

— Легальное? — помог Захарченко.

— Пристойное. Я не уверен, но говорят, что там мужеложцы собираются, — потупившись закончил Гаврила.

— Это чиновники, что ли? — заржал Щербатый, но его заткнули грубые выкрики.

Захарченко сделал вид, что сплевывает через плечо, и спросил:

— А где это место, отец? Может и нам туда сходить, чтобы разогнать нечестивых, так сказать, — Захарченко обратился к товарищам за одобрением но увидел только брезгливость.

— Легче натравить на них церковь, — пожал плечами Алексей.

— Ладно, потом решим, но адресок все равно оставь, — Захарченко встал, — Мы сейчас советоваться будем, подожди на кухне, перекуси, не обеднеем.

Гаврила кивнул и скрылся за тяжелой дверью.

— Миша, нужно Вадиму рассказать, — зашептал Щербатый на ухо Захарченко.

— Он занят, а тут маленькая оказия. Вошел и вышел.

— Михаил, ты как хочешь, но если будем собирать народ, то Призраку скажем, — Микола, нахмурился, сев под свет лампы так, чтобы часть его лица закрывала тень.

— Зачем созывать всех? Нас троих хватит, — Захарченко кивнул на Алексея, — Щербатый пока за рестораном проследит, а мы сходим припугнем, и всё.

— Припугнем и всё, — передразнил его Щербатый, — Здесь по порядку нужно. Забьем стрелку, где-нибудь на нейтральной земле. Там и будем говорить.

— Там и буду говорить. Ты свою рожу добрую видел? Ей только бабушек соблазнять, — Захарченко поставил точку в разговоре и крикнул:

— Гаврила.

Из кухни показался начальник артели, жующий сосиску в натуральной оболочке.

— Я жто…

— Да понятно, иди сюда, — Захарченко подманил его поближе, — Решили, точнее решил я, что сначала поговорим с Музыкантом. Передай ему сообщение, что Призрак хочет встретиться на нейтральной земле. Понял?

Гаврила кивнул, усиленно работая челюстями.

— Вот и молодец. Как он выбирает место и время, пусть присылает сюда посыльного.

29 ноября. Свалка за Петроградом.

— Я думаю, они смеются над нами, — Микола натянул на лицо теплый шарф.

— А что? Вполне нейтральненько, если не обращать внимания на запах, — Алексей спрятал замерзшие руки в карманы шубы.

— Еще пять минут и я без всяких переговоров поеду к ним домой, — Захарченко выдохнул облачко белого пара.

Они ждали посреди заснеженных гор мусора. Место выбрали после череды жестких переговоров через посыльных.

Не прошло и пяти минут, как послышался стук копыт, из-за мусорного пригорка выехала карета с тройкой лошадей. Она остановилась в двадцати метрах от Захарченко с компанией. Вышло трое: первым шел высокий худой блондин с шелковым фиолетовым шарфом, он заговорил тонким переливающимся как родниковый ручей голосом:

— С кем имею честь?

— Я от Призрака, — говорил Захарченко, выставив грудь колесом.

— А он сам?

— Занят, чтобы тратить время.

— Ну, ну. А имя у тебя есть, друг от Призрака?

— Михал.

— Я музыкант, и прежде чем ты спросишь: нет, я не пою, — Музыкант поежился от холодного ветра. За его спиной ждали сопровождающие и кучер.

— Музыкант, к нам обратился мирный человек и сказал, что вы их обижаете, — Захарченко не стал уточнять по поводу пения.

— Бывает, но артель Гаврилы наша. Мы приложили силы, чтобы все устроить.

— Ты, наверное, не понял, это наша корова и мы ее доим, — вмешался в разговор Алексей, стучащий зубами.

Микола хотел удержать напарника, но не успел. Алексей дернул замерзшими руками в карманах, отчего сопровождающие музыканта потянулись за оружием.

— Я слышал, что Призрак резок, но так не положено, так дела не делаются! — Музыкант потянул шарф, который неожиданно стал тесноват.

— Мы, значит, ждем, мерзнем, а вы приезжаете и еще грубите! — Алексей шмыгнул покрасневшим носом, он не собирался затыкаться, — это теперь наша корова и мы ее доим, ясно?

Микола схватил Алексея за плечи и зашептал ему на ухо:

— Ты че, дурак? Нас же здесь похоронят!

— Сам дурак, я уже яиц не чувствую, — прошипел в ответ Алексей.

— Но так не принято… — Музыкант быстро вращал глазами, оценивая обстановку.

Михаил, предчувствуя скверное развитие событий, расстегнул пальто, показав рукоять револьвера.

— Миша, я тебя понял. Спокойно, — Музыкант попятился и поднял руки, показывая ладони, — пара чернорабочих не стоит нашей ссоры. Больше у Призрака нет претензий?

— Больше нет, — процедил Михаил и застегнул пальто.

— Тогда прощаемся, — Музыкант поспешил назад в карету, — Я вижу, вы люди занятые, не буду больше отвлекать.

Прежде чем дверь закрылась, Михаил увидел, как музыкант крутит пальцем у виска, делясь впечатлениями со своими подельниками.

Карета быстро удалялась под лай облезлых собак, которые бежали ей вслед и на ходу гадили.

***

— Вадим Борисович, миленький, ну нет у нас больше бумаги, ну не подтираюсь я ей, — жаловался мастер Вадиму, выходя из нового мыльного цеха, — Ну не во что паковать, что я сделать могу?

— Хоть бумажную фабрику открывай, — Вадим остановился закурить, но замер.

По новой шоссейной дороге на главную площадь поселка выезжали груженые повозки с людьми. Они останавливались рядом с возводимой горкой и лавками. С боков от дороги стояли украшенные к Новому году деревянные дома. Весь кирпич пока уходил на здания новых цехов. Первым делом укрепили здание по производству капсюлей для оружия и "маленькой" лаборатории рядом с цехом мыловарения. Часть мощностей кирпичного завода пустили на обжиг извести для металлургии и стабилизации различных взрывоопасных веществ.

— Что вы сказали? — спросил мастер. Он фартуком протирал очки от тонкого налета.

— Щелочи хватает?

— Да, Вадим Борисович.

— Ладно, подумаю, что делать с бумагой.

Из остановившихся повозок вылезли крепкие на вид люди. В телогрейках, теплых шапках и с инструментами. Возглавлял аттракцион невиданной щедрости Захарченко, улыбающийся во все зубы. Он подошел, широко раскрыв руки.

— А я с подарками! Ты же говорил, что людей не хватает?

— В чём подвох? — Вадим не купился на раскрасневшееся от мороза лицо капитана.

— Никакого подвоха, — Захарченко перекрестился, — вот те крест. А это глава артели, Гаврила.

Вадиму низко поклонился мужчина с впалыми щеками и большими синяками под глазами. Не успел он открыть рот, как в за цехом мыловарения прогремел взрыв.