Держиморда

Глава 16

Российская Империя. Вероятно, 4 марта 1917 года.

Ночевать в кладовке букинистической лавки добрейшего Платона Иннокентьевича Муравьёва мне категорически не понравилось. Тесный и темный закуток без окон и вентиляции, вместо кровати — жесткие деревянные ящики, прикрытые тонким, протертым тюфяком. Вместо одеяла — куцая шинель и шапка-папаха вместо подушки под голову. И если один-два раза переночевать в таких условиях можно, то жить постоянно — увольте, надо искать иной вариант квартирования. Мой сосед по комнатушке, доберман Треф спал очень беспокойно, постоянно ворочался и даже поскуливал во сне, а за тонкой стенкой заливалась слезами младшая дочь Платона, у которой начали резаться зубки. Лирическую нотку вносил какой-то бешеный гармонист, что половину ночи кругами ходил по набережной, в пределах нашего квартала, и, небесталанно, выводил на гармони что-то похожее на «Яблочко». Около трех часов ночи на улице раздался выстрел, похоже, из револьвера, музыка резко, на середине аккорда, оборвалась и больше, к моему облегчению, не звучала. Надеюсь, что гармониста не убили, а он просто ушел, хотя…

В общем, уснул я почти в четыре часа утра, а проснулся около семи часов, когда на хозяйской половине забегали и закричали дети и тонко засвистел на кухне примус.

В общем, если для хранения коллекции монет покойного консула, кладовая комната букинистической лавки была вполне подходящим местом, то жить здесь было невозможно. Поэтому, в восемь часов утра, я, с перебинтованной собакой на поводке, подходили к дому, где всего пару дней назад героически сложили головы в неравной борьбе офицеры немецкого разведцентра. Ожидаемо, по раннему времени суток, парадная нужного мне дома на Набережной реки Мойки была закрыта, но, на мостовой перед зданием, в ожидании, кому из ранних посетителей можно за копеечку открыть двери, гонял влажный снег деревянной лопатой невысокий бородатый мужчина в матерчатой, темной шапке, отороченной по краю мехом белки и сером фартуке, накинутым поверх крытого полушубка.

— Бог в помощь, уважаемый!- я вскинул руку папахе:- Что хорошего слышно ваших палестинах?

Дворник искоса зыркнул на меня тёмным глазом, после чего, с ворчанием отвернулся, продолжаем сгребать серый рыхлый снег.

На щелчок взведённого курка, прозвучавшего у него за спиной, местный дворник отреагировал абсолютно неправильно — прыжком развернувшись лицом ко мне, попытался прикрыться своей лопатой.

— Ну, ну, паря, не балуй, убери револьвер!

— Вот объясни мне отец, — толстый и длинный ствол револьвера «Смит и Вессон» описывал в воздухе восьмерки перед лицом внимательно внимающего мне дворника: — почему, когда к человеку подходишь со всем вежеством, он тебе в ответ хамит и разговаривать с тобой не хочет? А вот стоит показать пистолет, так все становятся очень вежливыми и очень хотят с тобой разговаривать.

- Да ты, солдатик, не серчай. Сейчас время такое, лихое. Людей жизни лишают, почём зря. Давеча, на третьем этаже, постреляли хороших людей, и никто не знает, кто такую прорву народа на тот свет отправил. Нету теперича порядку на Руси матушке.

- А кто тебе сказал уважаемый, что у тебя на третьем этаже хорошие люди жили? Там, насколько я знаю, немецкие шпионы квартировали, много лет в столице шпионили и русских солдат гарнизона к бунту подбивали.

- Да кто же тебе сказал, что это немцы были? — дворник от возмущения даже бросил лопату и теперь теснил меня своим корпусом, невзирая на револьвер перед его носом: — Там эти, как их? Во, норвеги там жили, консул ихний и работники его. И, что же, ты думаешь, я норвега от кайзеровца не отличу?

Вложив в последнюю фразу всё превосходство столичного жителя над деревенщиной в серой шинели, дворник смачно плюнул на мощённую крупным камнем мостовую и опять зашкрябал своей лопатой.

- Я тебя удивлю отец, но твои норвеги были натуральными немцами. Из них двое друг друга застрелили, а остальных я к апостолу Петру, на разбор их жизни отправил. Правда, когда я из квартиры уходил, господин Пранк Генрих Готлибович был ещё живой, только в живот раненый. Ну, как мне сказали позже, доктор его живым уже застать не успел. Вот так вот, отец. А ты говоришь — норвеги.

Дворник, забывший, за время моего рассказа, как дышать, судорожно сглотнул и спросил дрожащим голосом:

- Ты кто такой будешь, барин? Из этих, что ли?

- Не из этих, а из тех. А сейчас у меня новое задание. Буду здесь, вместо старой, царской полиции новую, народную милицию, создавать. А квартира шпионская реквизируется, в интересах этой самой, вновь создаваемый милиции…

- Ты, что ли, жить в ней будешь, господин хороший? — задал правильный вопрос ушлый столичный житель.

- Я буду жить, — дворник от моего ответа только скептически усмехнулся:- и мои сотрудники, пока мы казарму подходящую не подберём. Полицейские участки все спалили? Ни одного не осталось?

- Ну да, народ повеселился.- дворник достал из кармана кисет и начал развязывать узел на горловине.

- Нет, отец, ты курить даже не начинай. Давай открывай парадную и пойдём наверх, квартиру эту мне откроешь и ключи отдашь.

- Так это! Не положено квартиру открывать! Там печать на двери висит, так что нету тебе туда ходу, дорогой товарищ-барин.

— Ты скажи мне, отец, тебе за такой ответ ваш околоточный при старой власти сразу в зубы бил или ты ему так даже ответить боялся?

Дворник помрачнел и нервно дёрнул головой, видно околоточный или квартальный надзиратель пару раз его воспитывал.

— А знаешь, старый, чем новая власть от старой отличается? — а помахал перед носом дворника револьверным стволом: — Тебе старая власть могла зубы выбить, а новое просто к стенке поставит. Так что думай, что в следующий раз отвечать.

- Как скажешь барин, я человек маленький, мне сказали открыть — я открою. — Дворник решил больше не испытывать судьбу и стал открывать дверь парадной: — Только если что, то за печати тебе отвечать придётся.

- Если ты про ту печать, что гимназёры налепили, что даже в голову не бери.- я подтолкнул служителя метлы и лопаты наверх, на мраморные ступени парадной лестницы.

- А собачка твоя, барин — Елейным голосом спросил дворник, когда мы поднялись на второй этаж: — тоже сотрудник милицейский будет?

— Ты, уважаемый, не ехидничай. Знаешь, как пса кличка? — Я потрепал, с трудом поднимающегося по крутым ступеням, добермана по затылку.

- Так откуда мне знать. Я с собаками не знакомлюсь.

- Ну так познакомься. Его Треф зовут, а тебя как?

- Да иди ты! Неужели тот самый?

- Наверное, тот самый, во всяком случае Треф его кличка. Ну а тебя, как зовут?

- С утра Филиппом был. — дворник поднялся на площадку третьего этажа, но к опечатанной двери подходить не спешил.

- Ну ты же знаешь как положено представляться — отчество, фамилия. Что ты как неродной.

- Фамилия моя Сильверстов, а отчество Павлович.

— Открывай дверь, Филипп Павлович!- я сорвал двери квартиры бумажную полоску с расплывшимся оттиском нечитаемой печати.

Открыв мне дверь, гражданин Сильверстов попытался смыться, но я его придержал.

— Не торопись, Филипп Павлович. Вдвоём квартиру осмотрим, что в ней и как, чтобы вопросов не было.

На первый взгляд, не считая вывернутых ящиков и разбросанных всюду вещей, обстановка в квартире не сильно изменилась. К моему удивлению, штабель ящиков с продуктами в кладовой не уменьшился, очевидно, гимназисты или кто там сюда приходил, еще не придали запасам продуктов должного значения. Но это было делом временным. Совсем скоро кто-нибудь заглянет сюда на огонек и мне очень сложно будет, в одиночку, удержать огромную квартиру в центре столицы бывшей империи под своим контролем.

Мы обошли все комнаты и кухню, потом я подвёл Филиппа к окну, выходящему во двор.

— Где у немцев дровяной сарай был?

Судя по помрачневшему лицу дворника, на топливные припасы немецких шпионов у него были свои планы.

— Вон там. — бородатый мужчина неопределенно мотнул головой в сторону двора.

- Сразу говорю тебе, Филипп Павлович, чтобы не было у нас с тобой недоразумений — если дрова пропадут, за них спрошу с тебя. Теперь пойдем в кабинет, еще есть дело до тебя.

Возле диванчика, на котором, в последнюю нашу встречу, лежал еще живой Генрих Готлибович, валялись обрывки, заскорузлых от засохшей крови, бинтов. Очевидно, немецкому резиденту пытались оказать какую-то помощь.

Я по-хозяйски сел за стол, придвинул к себе чистый лист бумаги из лежащей тут же стопки, макнул перо в чернильницу.

— Мне от тебя надо, чтобы ты организовал доставку писем по городу силами каких-нибудь окрестных мальчишек. Платить буду исходя из расчета двадцать пять копеек за письмо. Сколько ты возьмешь себе, а сколько отдашь пацанам, мне неинтересно. У меня одно условие — письмо должно быть доставлено в течение двух-трех часов. Договорились?

— Вот тебе первое письмо. Доставить надо в казармы на Большую Болотную, там живет три десятка отставных солдат — инвалидов. Пусть мальчонка найдет старшего и скажет, что письмо от Мексиканца. Прими три рубля в качестве аванса. Как деньги кончатся, я дам еще. — я написал в лежащем на столе блокноте дату и время отправки письма и выданную дворнику сумму:

— Всё, давай ключи и можешь быть свободен.

Следующие три часа я потратил на поиски тайников и закладок, оставшихся у немцев, так как денег у меня, с учетом завтрашнего платежа за оружие, можно сказать, что почти не осталось. Продукты, складированные в кладовой, могли произвести впечатление только при наличии всего пары едоков — меня и собаки. Тридцать инвалидов запасы продуктов подъедят за несколько дней. Поэтому мне необходимо было решать очень быстро насущные задачи — вооружение, снабжение и размещение личного состава еще не рожденной народной милиции.

Так вот, к тайникам. В одной из комнат, очевидно, спальне резидента, был обнаружен встроенный в стену сейф, ключи от которого я обнаружил за шкафом с одеждой. Второй тайник прятался под паркетом, прикрытый ковром и ножкой тяжелого стола в кабинете консула. Куча российских рублей, чья ближайшая судьба — превратиться в, ничего не стоящие, фантики, несколько, завернутых в серую бумагу, колбасок с золотыми червонцами и двадцать монет из желтого металла, судя по всему, золота, с профилем британского монарха на одной стороне и всадника с римским мечом, поражающего небольшого дракона, на другой. Номинала монет не было, наверное, это были те самые золотые гинеи, о которых я читал в детстве. Кроме того, я обнаружил по пачке уже знакомых мне долларов и британских фунтов. В общем, немецкие шпионы имели все, необходимое для тайной деятельности, но понемногу. Я бы с удовольствием наложил лапу на гораздо большие суммы.

В одной из спален я, простукивая стену, обнаружил пустоты. Хитроумных кнопок или рычагов я не нашел, пришлось ломать деревянную перегородку с помощью грубой силы и принесенного с кухни топора.

Зато находка, обнаруженная в нише, меня обрадовала, как бы не больше, чем шпионское золото.

Два охрененно тяжелых, но, по всем признакам, ручных пулемета, на сошках, с деревянными прикладами, к которым прилагались четыре огромных, открытых с боков диска, в стиле стимпанк, завинчивающиеся гайками, в которых были туго намотаны брезентовые, проклепанные ленты, полные остроносых винтовочных патронов. Такое богатство, что лежащие там пять пистолетов — маузеров, в деревянных кобурах, а также ящик с классическими гранатами — «лимонками», уже казались сущей мелочью.