Филарет - Патриарх Московский

* * *

Когда через условленную неделю в Слободу вернулся государь и зашёл ко мне в комнату, он сразу стал принюхиваться.

— Что это у тебя и луком и сыром пахнет?

— Да вот, сыр сварил, — небрежным тоном сказал я.

— Как это сварил? — спросил царь уставшим голосом.

— Попробуешь?

Государь пожал плечами.

— Давай.

Подняв крышку сундука, я «откопал» из-под овечьих шкур сыр, лежащий уже без гнёта на песке со льдом, положил его на доску, лежащую на подоконнике, и отрезал кусочек.

— Что это у тебя за сыр такой необычный. Жёлтый, как солнце.

И тут царь увидел плесень.

— Фу-у-у… Фёдор! Испортился сыр. Зацвёл.

— Нет, государь. Это я специально намешал в сыр плесени. Лечебная она.

— Вот те на! — не поверил Иван Васильевич. — А ну сам съешь!

— Да, пожалуйста.

Я взял кусочек и с удовольствием разжевал.

— Ты думаешь, кто этот кусок сыра упорол? Я! За два дня. Вчера пробовать начал. Так и больше съел бы, да много нельзя. Лечебный он, а значит что? Что-то лечит, а что-то калечит.

— И что же он «калечит»? — усмехнулся царь принюхиваясь к сыру. — Вкусно пахнет.

— Если много съесть — пронести может. Кишки могут расстроиться.

— Подумаешь! Кишки и так от молока расстраиваются. А лечит что?

— Меньше хворать станешь от сквозняков.

Царь скривился.

— Ну, не хочешь — не ешь, а я буду. Лучше заранее хворобу отогнать, чем когда она схватит, бороться. Другой сыр хочешь попробовать? Обычный?

— Покажи!

Я достал из того же сундука четвертину другого сыра. Без плесени, которой у меня хватило едва на одну головку. Отрезал кусочек, подал царю. Он понюхал.

— Дух луковый добрый. Люблю.

Взял в рот разжевал и удивлённо вскинул брови: то одну, то другую, губами почмокал и закинул весь кусок в рот. Разжевал и зажмурился.

— Ох и добрый сыр! Не едал такого! Да и никто у нас не едал. Я-то знаю. В казну все товары новые сначала продают. И бухарские сыры привозили. Но этот лучше! Отрежь ещё!

Я отрезал ещё и ещё, пока вся оставшаяся четвертина не исчезла.

— Ещё есть, — успокоил я. — Да и сварить его делов на два часа работы, и подождать пару дней.

— Никому не показывал?

Я покрутил головой.

— Тут варил, — показал я на печь и стянул с неё покрывало.

— Фу ты ну ты, когти гнуты…

Царь, приоткрыв рот, приблизился к печи, собранной мной из кирпича-сырца и пристроенной к уже стоявшей изразцовой колонке. Печь была накрыта железной варочной плитой с двумя конфорками, закрытыми крышками. Обошлась мне эта конструкция аж в двадцать копеек.

— Кто печь сработал?

Я горделиво улыбнулся.

— Сам собрал. Плиту у кузнеца заказал. Аж двадцать копеек заплатил.

— Горазд ты меня удивлять, Фёдор! — покрутил головой Иван Васильевич. — Ну, да ладно! Книги казначейские готовы? Казначея научил считать? Арифметику написал?

— Всё сделал, царь-государь. Никита Афанасьевич совладал с русскими цифирями. В приглядку пока, но с новым счётом справляется.

— Действительно ладно.

— Так, ты, государь совсем в Слободу перебрался? Со всей казной?

— Куда там… Взяли только то, что твой дед Головин сосчитал. Про совсем или не совсем, не известно пока. Сослался на болезнь царицы. Но в Москву ещё надо наезжать. Поход на Псков готовим. Стрельцов собираем, зелье пороховое, повозки, фураж, съестные припасы. Под этим предлогом и освободили часть казны. Лета за два управимся. Псков возьму, тогда и поднимемся супротив бояр.

— Через два лета мне десять исполнится. Возьмёшь меня в поход?

— Дожить надо.

Царь погладил меня по голове.

— И нам дожить и царице. Она сказала, ты её вкусностями залечил? Сам ей еду готовишь?

Я дёрнул плечами.

— Взвары, отвары сам варю. Воду через уголь проливаю очищаю, потом кипячу. Вон, смотри.

Я показал сделанный из небольшого сита угольный фильтр, лежащий на котелке.

— Тут вода очищается… Сюда её переливаю и кипячу. С вечера ставлю вариться мясо, компоты. Как просыпаюсь заливаю кипящим бульоном рис и ставлю на слабый огонь…

— Постой-постой, Федюня, — сквозь смех произнёс Иван Васильевич. — Ты меня совсем заговорил. Да словесами не рускими. «Бульон» — это по каковски? Давай-ка в баньку лучше, а там и расскажешь, и спину мне помнёшь. С Ваняткой, как, сдружились?

Я кивнул.

— Только не по нраву ему, что мало играем вместе. Я ж, как пчела…

— «Ж», как пчела — это хорошо…

— Кстати, государь, чтобы не забыть… Напомни мне показать тебе новую колоду пчелиную.

— Ты и до пчёл добрался? — снова рассмеялся царь. — Иди в баню! Я скоро.

На этот раз в бане я превзошёл самого себя. Так обработал Ивана Васильевича вениками и массажем, что пришлось звать двух банных истопников, сопроводивших самодержца до царских палат. Уснул он под моими руками. Руки хоть и слабые, мальчишеские, но массажной техники я поднабрал, тренируясь на царевиче. А парились в баньке мы ежедневно. Без ажиотажа, а так, помыться.

Утром государь напомнил мне про новую пчелиную колоду и мы пошли на пчелиный двор, расположившийся у той крепостной стены, что была ближе к реке. Поздоровавшись с пасечником, жившем тут же в маленьком домишке, я показал царю на самую ближнюю к домику колоду.

Колода не была обычной колодой. Я сколотил пчелиный домик из досок. Прототипом взял тот, что видел на пасеке у друзей. Не я, конечно видел, а тот «демон», что жил во мне.

Это он предложил мне новую конструкцию пчелиного жилища и рамок для сот. Несколько дней я «отбрыкивался». Хлопот у меня было полон рот. День начинался и заканчивался незаметно. Но любопытство, всё же победило. Части домика получились тяжеловаты даже для пасечника, так что собирать домик пришлось вдвоём. Дед Игнат поначалу кривился, глядя на мою работу, но отказать боярину и царскому прислужнику что-то мастерить, пользуясь его инструментом, побоялся.

Зато, когда я показал ему рамки с отформованными под соты восковыми пластинками, он вдруг «прозрел» и собирал домик с интересом. Он постепенно понимал, на сколько такая конструкция удобнее колоды, и стал прицокивать языком и издавать другие удивлённые звуки.

— И кто ж такой разумный, что удумал такой дом для пчёл собрать?

— Не важно, кто, но сейчас ты должен о том молчать. Ибо сие есть… — я сказал волшебные слова — «государево дело».

Игнат поскучнел и расспрашивать меня перестал.

— Рой бы сюда. Роятся ещё пчёлы?

— А то ж! Июнь же. Токма и успеваю пересаживать в новые колоды.

— Ну вот, сюда посадишь! Крышу и сам снимешь. Не тяжёлая.

Царь такому домику, а мы вскрыли его и показали, что у него внутри, удивился.

— Мы им поставили такие рамки, а они уже налепили всё остальное. Когда будем собирать мед, снова прикрепим такие пластины.

— По мне так, больно суетно. Так, — царь показал рукой на старые колоды, — легше. Выбрал весь мёд и воск, заложил пчёл снова в колоду, и всё. Они сами всё делали.

— Посмотрим, — пожал плечами я. — Наверное, ты прав, государь. Суета это.

Царь посмотрел на меня с подозрением.

— Что-то ты быстро сдался. Не затаил обиду?

— Нет, государь, — искренне ответил я. — Примнилось мне и сидел этот домик в мыслях. Мешал про другое думать. Вот и пришлось мне его построить. Получилось ведь ладно?

— Ладно, — согласился царь.

— Ну, так вот… Теперь хоть о другом думать могу. А новое, или приживается, или отваливается до других времён.

— Это ты правильно говоришь. И у меня так. Столько мыслей в голове. Тоже роятся, как пчёлы. Их бы по домикам рассадить. А куда их, в какой домик, то ли в старый, то ли в новый? Где приживутся лучше?

— Ты о чём, государь? Не пойму я тебя.

Иван Васильевич посмотрел на пасечника и тот отошёл в сторону. Воевода Данила Романович с братом Василием и другие дворяне стояли поодаль, опасаясь подходить к пчёлам.

— О том, что пытаемся мы новшества ввести в военную справу, а для того новое государство строить приходится. Уклад менять надо. Тут мне понятно, для чего дом новый строить, а пчёлам и так не плохо живётся.

— А-а-а… Понял, — улыбнулся я. — Вот ты о чём. Ну так и сделай, как я. И старые колоды оставил, и новую поставил. Где будет лучше пчёлам и пасечнику, та и будет стоять.

— Да-а-а… — Иван Васильевич почесал бороду. — Пасечнику нужен мёд и воск, а пчёлам надо выжить.

— И я по то же. Можно и выгребать воск из колоды, не думая о пчёлах, а можно брать, но и им слабину давать. Мне не трудно слепить новую рамку для пчёл, зато они быстрее начнут мёд носить. А то ведь бывает, что и не успевают до морозов.

— Ну да, ну да… Пчёлы и медведь.

— Да! Тому вообще не до пчёл. Набил брюхо, и рад, а то, что разломал колоду и пчёлам негде жить, медведю не важно

Царь нахмурился.

— Это ты сейчас меня с медведем сравнил?

Я всплеснул руками.

— Господь с тобой, государь. Мы же пчёлах говорим.

— Ты о пчёлах, а я о государстве. Не знаю, какой домик для моих пчёл построить и как шершней извести. Ведь многие местечки, где наместники правили у упадке: земля не родит, людишки разбежались. Монастыри позахватывали земли и не платят в казну. А с чего государю кормиться?