Филарет - Патриарх Московский

Глава 19

Самому мне, естественно, никакую гранату было бы не собрать, как и не разобраться бы с изготовлением пороха из натриевой селитры. Однако «демон» это всё не только знал, но и не раз делал. Это он продемонстрировал мне вместо сна, пока я «медитировал» в «позе трупа». И слово-то какое подобрал мой демон — «продемонстрирую», говорит, тебе, как мы делали порох по вашим рецептам. Что это обозначает, я сразу не понял, но картинки были совсем, как живые и весьма познавательные.

Несколько человек что-то варили в странных котлах с ручками, процеживали через тонкую ткань, выпаривали, смешивали перетёртыми в пыль углем и серой, смешивали с вином, перетирали через сито, сушили и так далее. Эти живые картинки так вошли в мою голову и легли в ней, что воевода даже не понял, что это знания не мои. Да и мне они сейчас казались родными, словно мне самому пришлось проделывать все перечисленные операции.

Уголь и серу принесли буквально вслед за мной в двух мешках и уложили в пустые сундуки.

В лаборатории имелись две небольшие ручные мельницы, в которых предыдущий мастер молол серу и уголь. Раздробив немного того и другого, я сначала перемолол серу, а потом уголь. Процесс был не быстрым и я понял, как меня «подкузьмил» Иван Васильевич. Какие, нахрен, тысяча гранат? Даже с сотней помощников, чтобы сделать нужное количество пороха и снарядить им гранаты, мне бы потребовалось не меньше года ежедневной работы.

Видя, как медленно ссыпается по деревянному лотку жёлтый порошок, я исходил на желчь.

Поняв, что попался на розыгрыш «царя-батюшки», я оставил «мучить» серу, намолол грамм двадцать угля и на том остановился.

— Вот они ржут сейчас, царь с воеводой, — подумал я. — А ведь «демон» подсказывал мне, когда мы говорили с царём про гранаты, да ведь не слушал его. Ай-йай-йай! Какой я дурачок! Так ведь и по крупному попасть можно.

Гордыня и тщеславие…

«Ничего не делайте по любопрению или по тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя», — вспомнил я читанные когда-то слова апостола Фомы и перекрестился.

Пилите, Шура, пилите…

— Тьфу! — сплюнул я на пол лаборатории и пошёл к сундуку с калиевой селитрой. У одной стены стояли сундуки с мешками поташа и белой соли, а у противоположной стены с калиевой селитрой. Я сразу проверил их на гигроскопичность, поставив между кучками миску с водой, и вычислил, где какой ямчуг.

Сейчас мне нужен был огнепроводный шнур, а он пропитывается именно калиевой селитрой и обмазывается бессерным порохом. И деревянные трубки набиваются таким же. Поэтому сера мне была не нужна. А уж тысячу запальных трубок я сделать смогу. Тем более, что, сделав штук несколько удачных, я передам технологию воеводе и пусть делают сами. Но царь-то каков⁈ Ведь он знал, паразит, что чтобы сделать запальные трубки надо знать пропорции. Но ведь не знал, и никто не знал, что для запальных трубок совсем не нужна сера. А мастер фрязин значит знал. Знал, но его убили. И убили, скорее всего, не из-за каких-то тетрадей, а именно из-за секрета состава смеси для запальной трубки. А в записке про тетради написали специально, чтобы отвести внимание. Британцы, одно слово. «Конспирация, конспирация и конспирация», — так говорил, чуть картавя, товарищ Ленин, получивший специальную подготовку в Англии.

Просто, если набивать трубку обычным порохом, то она не горела, а взрывалась. Сера в составе с порохом даёт кислород, нужный для активного горения и газ для взрыва. Можно обойтись и одной селитрой, но без угля она будет хуже гореть. Открытый фитиль, вымоченный в селитре, горит очень хорошо, а в трубке может и погаснуть. Теперь я это знал, как «отче наш». Словно сам провёл сотни экспериментов.

Тщательно смешав селитру и уголь в пропорции восемьдесят к двадцати, пересыпал полученный порох на ткань и взял с неё грамм двадцать небольшой ложкой, знакомой «демону», как «столовая». У фрязина тут имелся целый набор мерных стаканов, стеклянных колб, ложек и ложечек. Взял и бросил в печь на тлеющие угли. Смесь «бахнула», но не очень сильно.

Теперь оставалось вымочить фитиль в крутом растворе селитры, что я и сделал, скатав потом мокрую паклю в тонкий шнур и оставив его сушиться на тёплых кирпичах печи.

Несколько деревянных трубок в лаборатории были и я начал заполнять одну из них порохом, заткнув нижнее отверстие «чопиком». Я сыпал порох и прессовал, сыпал и прессовал, сыпал и прессовал. Где-то примерно посредине я остановился и, проверив, что вымоченная в селитре пакля совершенно высохла, отрезал от неё кусочек и поджёг. Горел шнур красиво.

Отрезав около двух сантиметров шнура и засунув в трубку, слегка запрессовал его, чтобы шнур заполнил её плотнее. Сверху снова насыпал порох и тоже спрессовал. Получилось даже симпатично. Плотненько так… Я не стал досыпать порох в полость, где был «чопик», а сразу, сам сгорая от нетерпения, вынув оный, положил трубку на пол у задней стенки печи и, спрятавшись за её угол, поджёг спрессованный порох лучиной.

За печкой зашипело сначала сильно, задымило, потом горение на секунду стихло, потом снова зашипело и всё затихло окончательно. Горение продолжалось пять секунд. Сам едва не лопнув от счастья, я, с криком: «Эх ма тру ля-ля!», подпрыгнул от радости и исполнил что-то вроде гопака с присядкой и прыжками с выбросом ног в разные стороны. «Демон» же во мне был совершенно спокоен. Вскоре успокоился и я. Трубка, к удивлению, осталась целой и воняла кислым, до «боли» знакомым моему «демону» запахом. Мне этот запах до сих пор знаком не был, и я принюхался сильнее.

— Приятный запах, — показалось мне.

«Демон» усмехнулся.

— С серой совсем другой вкус, — сказал он. — Тебе понравится.

Голос «демона», или, как я уже теперь знал, — человека (себя он называл «попаданец»), погибшего когда-то в далёком будущем, теперь обращался ко мне, но не надоедал. А я не загонял его в глубину головы, понимая, что он может быть полезным в любой момент, если уж я решил проявить себя на поприще царедворца.

Понятно же было, что моё предложение царю собрать ручные бомбы, происходило из желания ему понравиться. Понятно было и то, что это желание, скорее всего, возбудил во мне сам «попаданец». Но и меня самого тешило тщеславие от присутствия рядом с царём — приятно радовали завистливые взгляды бояр и дьяков. А значит, подумал я, — пусть «попаданец» побудет пока на свободе.

Имя Трубецких, или, вернее, — Трубчевских, встретилось мне в разрядных книгах. Именно из-за этой фамилии я и проник в архив казённого приказа. Ранее это имя мне не встречалось и когда года два назад «демон» впервые назвался «Михаилом Трубецким», меня начало терзать смутное сомнение, не выдумал ли мой воспалённый мозг себе мнимого «друга» с таким прозвищем. Оказалось, что нет. Такие люди были. Некоторые погибли или умерли. Был среди них и Михаил.

Однако, тогда, давно, я не понимал, что во мне живёт чужая душа, умершего когда-то человека. Мал был. Боялся и загонял «попаданца» далеко-далеко. Не придавал значения и имени. Сейчас, когда представилась возможность проникнуть в казённый приказ, мне вспомнилась эта фамилия. Наверное, по подсказке самого «попаданца». А убедившись в том, что душа имела когда-то реальную человеческую плоть, я стал воспринимать внутренний голос не как «демона», а как заблудившуюся во мне душу.

Мне даже стало жалко её запирать. Но Михаила Ивановича ни среди живых, ни среди мёртвых предков великого литовского князя Ольгерда Гедиминовича этого времени, в книгах мне не попалось, а значит он, действительно, жил когда-то в будущем и тогда же и умер.

— Как его душа попала в меня, — не моего ума дело, — подумал я. — Пути Господни неисповедимы… Может быть в каждом человеке живёт не одна душа, а две. Я же не знаю. Может, просто не говорит об этом никто. Может это тайна великая. Надо спросить у батюшки на исповеди…

Пока я думал об этом, мои руки уже привычно набивали трубку порохом. Теперь я не стал вставлять чопик, а просто запрессовал порох и с обратной стороны. В этот раз я вложил чуть побольше фитиля, чтобы замедлить скорость перемещения пламени.

Я поджёг трубку, всё так же прячась за углом печки, боясь что она взорвётся, но потом отбежал в сторону и успел посмотреть, как она горела. Хорошо горела.

— Как «настоящая», — сказал «попаданец». — В гранате будет очень красиво.

— Снарядим? — спросил я сам себя и тут же ответил: — Снарядим.

Но сначала я снарядил по отработанной схеме огнепроводную трубку. Потом в бессерный порох добавил селитры и серы из расчёта пропорции: 80, 10,10, беря за основу количество угля в ложках. Заполнив пороховой смесью стеклянную гранату полностью, я просто вставил в отверстие трубку и запрессовал её в гранату, слегка потряхивая. Трубка встала по месту, как родная. Из гранаты её торчало примерно с сантиметр. Чуть-чуть больше стеклянной кромки отверстия.

Я подбросил зелёный стеклянный шар, похожий на ёлочную игрушку, и, порадовавшись за себя, положи его рядом, завалившись на тюфяк. Успев подумать лишь, что нужно сделать пробки или плотные крышки для трубок, (только из чего? из дерева?), я уснул.

Вечер подкрался незаметно, разбудив меня привычным колокольным перезвоном. Граната оказалась не порождением грёз, а реальностью. Она лежала передо мной зелёным смертоносным яблоком.

— Но царевна в обе руки хвать — поймала. «Ради скуки, кушай яблочко, мой свет. Благодарствуй за обед», — продекламировал я. — Вот так вот… Поджечь, кинуть и сказать… Ха-ха-ха! Куда бы её?

Не найдя другого места, и махнув рукой: «пусть лежит, где лежит», направился в храм, где снова попал на «производственное совещание». Служители культа делали свою работу, все иные — свою, активно обсуждая какие-то дела, словно не виделись неделю.

— Сделал гранату с запалом, — после очередного «Аминь» прошептал я воеводе. — Можно пробовать взрывать.

— А мы пороха с вином сладким смешали и намяли через сито. Насушили. Спаси Бог, тебя Федюня. Ладная крупа получилась. И вспышку даёт сильнее.

— В вине сладость, а она для вспышки силу даёт.

Воевода посмотрел на меня с немым вопросом и перекрестил лоб, не дожидаясь очередного «аминя».

— Говоришь с тобой, словно не с отроком, а с мужем многое разумеющим.

— Учитель у меня был мудрый и память у меня хорошая. Всё, что говорил помню.

— Дай Бог, дай Бог! — пробормотал Данила Романович, пряча глаза. — Поберёгся бы ты, Федюня. Такого и выкрасть не грех.

— Так, охраняйте, — усмехнулся я.

Царь-государь, подошедший после службы, был не весел.

— Настюшка, душа моя, головой мается, — сказал он. — Даже на службу не пошла. Весь день хорошо ей было, а после сна поплохело…

— Сейчас гранату взорвём и пойду к ней голову мять, — сказал я. — Было уже так. Помогало.

— Говорила она, позвать тебя. Может сейчас пойдём?

— Пусть сама поборется. Ей самой справляться надобно со своими недугами. Не выла ведь от боли?

Царь посмотрел на меня.

— Не выла. Кривилась только.

— Значит потерпит чуть-чуть. Сейчас взорвём гранату и пойдём лечить царицу.

— Что за гранату?

— Это он так бомбу называет, — вставил воевода. — Вроде, как гром гремит!