Филарет - Патриарх Московский

Глава 21

— Тут Строгановы в Слободу пожаловали. Не желаешь познакомиться? — спросил государь примерно через неделю после приезда гонцов из Москвы. — Ум у тебя пытливый, отрок ты разумный, попытай их, может чего и расскажут интересного. Я мало что знаю, а тебя твой учитель-грек нашпиговал знаниями, как хозяйка щуку фаршированную.

Иван Васильевич смотрел на меня с прищуром.

— Вдруг, что скрывают они? Грамоту разрешающую они просили у меня на розыск серебра, а мниться мне, что нашли они уже серебро и свою деньгу мнут. Что думаешь?

— Ну, ежели нашли, значит поделятся. Его же не только найти, но и добыть и выплавить надо. Я мало что о металлах знаю и вряд ли чем помогу тебе, государь. Меня один металл интересует — магнитное железо.

— Вот и порасспроси их про это железо, а потом спроси неожиданно про серебро. А я посмотрю на их лица.

— Понимаю, государь. Так и сделаю.

Иван Васильевич «поиграл» лицом и покачал головой. После его попытки уличить меня в предвидении будущего, он ещё не раз делал попытки меня «расколоть», но я упорно держался. Думаю, что если бы не царица, которой даже от моего присутствия становилось лучше, меня бы давно распяли на дыбе.

Аникей Фёдорович и его дети Семён и Яков были мужиками крупного телосложения. Аникей был уже стар, но держался молодцом и сколько ему было лет, понять было сложно. Яков по возрасту не уступал царю, а Семёну шел едва ли двадцатый год.

Не в привычках государя было принимать гостей в день приезда, именно по этому я был предупреждён о визите Строгановых к царю загодя.

Склонившись в поясном поклоне перед восседавшим на троне Иваном Васильевичем, Строгановы косились на меня из-под одинаково приподнятых левых бровей так забавно, что я не удержался и фыркнул. Это было редкое явление с моей стороны, и царь удивлённо спросил, тоже вскинув бровь:

— Что такое, Федюня?

— Да от них серебром за версту воняет, государь, — сказал я. — Много в своих руках серебра они держали самородного. Совсем недавно. Месяца не прошло. Самородное сильно воняет и запах долго держится, государь.

Строгановы подняли головы и раскрыли рты.

Эту провокацию я совершил, подумав, что лучше дать им шанс сразу заявить о серебре, а не в результате нашей с царём «комбинации». Строгановы всё-таки много сделали для государства Российского, думал тогда я. Понятно, что и себя не обделили… Попрятали столько серебра по Пермскому краю, что на многие поколения хватило, аж до Октябрьской Революции тысяча девятьсот семнадцатого года.

Раскрыли рты Строгановы, да как бухнется Аникей Фёдорович на колени перед царём! Сыновья подумали мгновенье и тоже пали ниц. Упали все и лежат молчат. Я посмотрел на царя-батюшку. Иван Васильевич посмотрел на меня. И так хитро посмотрел, головой из стороны в сторону покачивая.

— Ха! Фёдор у меня, пуще собаки злато-серебро чует. Дар у него такой. Молчите чего? — наконец сурово спросил государь.

— От того молчим, великий царь и государь, что вина на нас есть. Покаяться пришли.

— Ну, я не Господь Бог, чтобы каялись передо мной… Хотя, как помазанник… Ну да ладно! Кайтесь в грехах своих передо мной. Бог меня простит.

— Винимся, государь, в том, что серебро нашли и добывать стали без твоего на то разрешения.

— То вина не великая, — пожал плечами Иван Васильевич. — Прощаю. И где добытое серебро? Привезли?

Строгановы склонились ещё ниже, почти распластавшись на полу.

— Не вели казнить, государь! Не привезли! Убоялись гнева твоего!

Царь встал из кресла и, сойдя с подиума, глухо стукая о ковёр посохом, обошёл трёх «грешников» вокруг, причём «кающиеся» вздрагивали от каждого такого стука.

— Вот оно значит как? — сказал он спокойно. — Сокрыть хотели? А зачем приехали? И оставались бы в своей Перми. А теперь… Что вот мне с вами делать?

Я смотрел на государя и изумлялся. Обычно он заводился с «пол-оборота». Лицо его в гневе становилось сине-пунцовым и орал он, топая ногами, так, что свечи гасли. А тут…

— Прости, государь. Сыны глупые, хоть и старшие, нашли серебро и меня удивить хотели. Нарыли да поплавили. Я приехал, за голову схватился. Не корысти ради, государь, на благо для тебя старались. А приехали мы сообщить, что нашли серебро и образцы руды и самородки привезли, а плавленое привезти убоялись.

Аникей Фёдорович плакал, плечи его сотрясались.

— Сразу я заподозрил неладное, как запросил твой сын грамоту, Аникей Фёдорович. Фёдор спас вас, шельмец. Упредил, чтобы не успели завраться.

Царь погрозил мне пальцем.

— Верил тебе, Аникей, как себе. Сейчас веры не стало, извиняй. А посему, земли, ранее вам подаренные, себе забираю. Подати платить будешь на общих правилах. Съезжать с земель и бросать промыслы запрещаю. Всю добытую соль и поташ возите в Слободу, для чего здесь строишь за свой кошт склад и садишься на него сам. Сынов отправляешь обратно, сам же остаёшься при мне.

Голос Ивана Васильевича тёк спокойно и размеренно, словно река Волга. Аникей понял, что легко отделался и, приподняв голову, осмелился глянуть на царя.

— Вставайте ужо, — вздохнув, приказал тот и обратил взор ко мне. — Ежели б не твоя медленная гимнастика, Фёдор Никитич, порвал бы я их на клочки, а так.

Аникей тоже посмотрел на меня и мне показалось, что с благодарностью.

— Тут у меня в Слободе столица Северной Руси будет. Сам в ней править стану, без бояр. Надоели они мне со своими распрями хуже горькой редьки. Ничего решить нельзя без недельного базара. Войдёшь в моё правительство, Аникей Фёдорович?

— Господь с тобою, государь Иван Васильевич! За ласку и привет, спаси тебя Бог! Что прикажешь всё сделаю, благодетель!

Царь скривился и поднял руку.

— Ну, хватит, Аникей, а то передумаю.

Старший Строганов сложил ладони на груди крест на крест и снова склонился в поклоне.

— Нужен мне пригляд за торговлей в Архангельске. Слишком много там гостей иноземных. И англичане, и голландцы… Лес рубят и вывозят. Скоро Двина обмельчает, берега лысыми станут и осыпятся. Да и пушнину считать надо. Доходит до меня, что иноземцы покупают железо и пеньку. Надзирать за сим сможешь?

— Смогу, государь! Разреши самому торговать лесом с немцами?

— Не разрешаю, Аникей Фёдорович, — покрутил головой Ивыан Васильевич. — Какой с тебя тогда контролёр? Сам нарушать начнёшь! Только то, что найдёшь сверх меры, что в документах прописана. Деньги с этого товара твои, штраф, что возьмёшь с гостя воровского — в казну. Ясно сказано?

— Ясно, государь.

— Серебро ищите, плавьте и всё в казну направляйте. Не обижу за то. Но чтобы было без обмана…

— Господь с тобой, государь! И в мыслях не…

— Не перебивай царя! — чуть возвысил голос Иван Васильевич. — Сказано ведь: «… и по делам узнаём их…»

Аникей понурился, уперев седую бороду в крепкую грудь, обтянутою бархатным даже не кафтаном, а каким-то «казачьим» камзолом.

— Боярин Фёдор Никитич Юрьин ещё хотел спросить. Послушайте его внимательно. Многое ему открыто, но многое и знать хочет. Спрашивай, Федюня.

Я мысленно ухмыльнулся. Царь вроде и приподнял меня над купцами, и в то же время, «федюней» опустил, так опустил.

— Спросить хотел следующее… На Урал-камне знаю, что нашли вы руду железную чёрную, что другое железо к себе клеит. Нет ли, случайно, с собой?

Аникей вылупил на меня глаза.

— Дык… Привозили же образцы. Отдавали царю-батюшке.

Аникей с тревогой глянул на царя.

— Привозили, — кивнув головой, подтвердил Иван Васильевич. — На кузню снесли.

— С собой только компас, — растеряно добавил Строганов.

— У меня есть, — пробасил один из сыновей и почему-то покраснел.

— У тебя? — удивился Аникей. — И зачем тебе?

— Забавно, — ответил красный как рак сорокалетний мужик.

— Тю-ю-ю, дожили, — всплеснул руками отец. — Не назабавились ещё?

— Детишек веселю. Внучат. Для них забава. Через тонкий стол железки движутся забавно. Гвозди пляшут на столе.

— И у меня есть, — тоже на глазах краснея, сознался младший Строганов — Семён.

— А ты кого забавишь? У тебя ведь не только детишек, но и жонки нет?

— Девок, — стесняясь, прошептал Семён.

— Тфу, млять! — сплюнул и выругался Аникей и тут же упал на пол протирать рукавом персидский ковер. — Прости, государь. В сердцах я.

Иван Васильевич сначала опешил от такой «непосредственности» Строганова — старшего, а потом рассмеялся и смеялся долго и заливисто. От души, как говорится.

Пока он веселился, я выжидательно смотрел на Строгановых. Строгановы тоже косясь поглядывали на меня, выжидая успокоения монарха. Наконец государь вытер последние слёзы и, икнув, жестом показал мне поднести ему холодного кваса. Только изрядно отхлебнув, самодержец, призывно дёрнул рукой в сторону Строгановых: «Говорите!», дескать, но сказал я.

— Мне бы любое количество подошло. Отдадите забаву?

Яков и Семён покраснели и полезли каждый в свою мошну.

— Вот, боярин, — сказал Яков, взяв в руки оба куска магнита и протягивая их мне.

Я посмотрел на царя, тот разрешил Якову подойти ко мне.

— Дык, — глубокомысленно произнёс Аникей. — Это железо, чтобы ковать, надобно плавить. Мы пробовали… А тутача печи плавильной нет. Значит у кузнеца то железо лежит.

Я задумался.

— А что-то есть из того железа сделанное?

— Как не быть? Ножи справные получаются.

— Продать можете? — спросил я.

— Можно и продать, можем и подарить, но теряет железо липкость при переплавке.

— Это не важно, — махнул я рукой.

— Тогда, — Аникей задумался. — Примешь ли в дар такой нож?

— Приму. Что ж не принять. Я тебе свой подарю. Дашь на дашь, пойдёт.

— Дашь на дашь — ладный торг, — согласился и Строганов. — В гостиный двор приходи, боярин.

Я скривился.

— Лучше ты приходи ко мне в хоромы. После вечерней службы. Сговорились?

— Сговорились, — сказал и вздохнул Аникей, понимая, что проиграл мне статусную дуэль.

— Сено к корове не ходит, — подумал я, и услышав, как удовлетворённо хмыкнул Иван Васильевич, мысленно показал ему язык.

— Зачем тебе это железо? — спросил государь, когда Строгановы покинули его приёмный покой. — Забавляться?

Я подумал говорить и правду и решился.

— Понимаешь, какое дело, государь. Ртуть ещё можно вывести с помощью иголок.

— Как это?

На лице царя изобразилось такое не понимание, что можно было писать портрет Емели-дурака.

— А так! Ртуть-то в крови?

— В крови…

— Втыкаешь иголку в тело, а на липкую иглу ртуть-то и липнет.

— Да ну?

— Вот тебе и «да ну»…

Иван Васильевич подумал и сказал, крутя головой:

— Не дастся. Ей Богу, не дастся.

Я пожал плечами и скривился. Царь нахмурился и посмотрел на меня.

— Что за иглы?

— Нет пока этих игл. Ещё кузнец не выковал.

— Бр-р-р, — царя передёрнуло. — Не согласится. Она страсть, как пытки не любит смотреть. А тут… Бр-р-р…

— Да там иголочка будет тонкой, как у пчёлки жало. И «укус» такой же. Зато польза огромная. Царица ведь не хочет уже есть сарацинское пшено? А надо. Так и иголки.

— И куда тыкать будешь? — ещё больше нахмурился царь.

— По всему телу сразу двадцать игл надо вколоть.