Филарет - Патриарх Московский

Глава 16

Иван Васильевич приняв книги, раскрыл ту, что была не дописана и имела меж листов записку. Пробежав взглядом тайнопись, он хмыкнул и позвал толмача Ивашку, ожидавшего его зова вот уже почти час.

— Вот, Ивашка, тебе тайнопись, которую надо прочитать. Это писал тот фрязин, что варил здесь ямчуга. В Слободе он жил более года, а всего он у нас чуть не два года. Из этого и исходи. Наверное, тут должны часто поминаться Строгановы. Ну, да сам думай. Быстро прочтёшь, получишь пять рублей.

— Прочту, великий государь! Сколько уже прочёл⁈

Он всмотрелся в первую страницу тайнописи.

— Да, вот твоё имя: «Иван Васильевич» и титул: «Цесар». Они все так тебя зовут, фрязины.

Он ткнул пальцем.

— Вот три буквицы «и», вот две «е», вот три буквицы «а».

— Поторопился я на счёт пяти рублей, — рассмеялся царь. — Может не давать?

— Как знаешь, государь, только что-то слепнуть я стал в последнее время.

— Я тебя так ослепну, что Москву отсюда увидишь, — показал Ивашке кулак Иван Васильевич. — Одну книгу бери и ступай. Будет тебе пять рублей, ежели к завтрашней вечернему благовесту тайнопись разгадаешь.

— Разгадать разгадаю, но книгу не перепишу. Пишу я медленно, государь.

— Ступай, не зли меня. Позови постельничего!

Толмач, пятясь, вышел и вскоре в зал зашёл постельничий со служками. Царя провели в спальню, умыли, переодели и спать уложили.

— Лампаду не задувай, — приказал Иван Васильевич постельничему. — На полунощницу встану. Пусть разбудят если било не усышу.

Все ушли, Царь полулежал на подушках, пытаясь заснуть, думал о сегодняшних делах: о вертлявом, как червяк английском после, и его посланнице королеве Елизавете, от которой ничего, кроме обещаний «дружить домами» он до сих пор так и не получил. А ему, помимо оружия, ох как нужна была военная помощь. Ход войны в Ливонии ему не нравился. Не нравилось то, что рыцарям начали помогать свеи. Пока оружием и пороховым зельем с ядрами, но наблюдатели у трона короля Эрика передают о его сношении с Литовским Сигизмундом и польским Сигизмундом. Даже не сам ход войны, при всех его победах, настораживал, а возможный сговор правителей Балтии против его Руси. Военная помощь Англии ему бы не помешала.

В рассказе о заманивании англичан в Архангельск этому малолетнему Захарьину Иван Васильевич слегка покривил душой. Не в его годы приплыли первые английские купцы, в ещё в годы царя Василия. В семь тысяч тридцать четвёртом прибыли первые корабли. И ходили до пятьдесят девятого года регулярно, снабжая и металлами, и людьми. Просто тогда, в пятьдесят девятом Сильвестр ему подсказал, что хорошо бы заручиться не только торговлей, а и военной поддержкой, а для этого неплохо было бы жениться на королеве Англии. С тех пор и «села» английская Королева ему «на шею». С королём Эдуардом, они почти не переписывались, ибо общих дел, кроме торговли, не имелось. А Елизавета сама начала переписку, обещая намёками на военное сотрудничество и свою «свободу» в выборе жениха, если её купцы будут иметь преференции. Ну, он и повёлся…

— Тьфу! — царь даже сплюнул, когда вспомнил, как он распустил слюни в предвкушении военного союза, а возможно и женитьбы.

Царь покраснел и поморщился, вспомнив, как он, по совету Сильвестра, готовился развестись со своей женой Анастасией после смерти первенца Дмитрия. Но, слава Богу, Анастасия снова поняла, что понесла уже через два месяца после трагедии. Однако позорное письмо с предложением своих руки и сердца он тогда в Англию отправил. А сейчас это письмо Елизавета не возвращает и грозится предъявить миру.

— Сука! — выругался царь. — Портовая шлюха!

О позоре, кроме него и англичан, знали Адашев и Сильвестр. Адашев был не так опасен, как этот хитро выделанный поп. Сильвестр же мог торговаться и продавать.

В Новгороде многие купцы знали священника Сильвестра, который вел обширную торговлю рукоделием, изделиями из серебра, книжным и иконным товаром, брал крупные подряды на поставку строительного материала, кузнечного и плотницкого дела. Среди его деловых партнеров было немало иноземных «гостей».

Годы спустя, вспоминая свою двадцатилетнюю коммерческую деятельность в Новгороде, Сильвестр рассказывал молодому царю: «…Сам у кого што купливал ино ему от мене милая розласка без волокиды платежь да еще хлеб да соль сверх ино дружба в век ино всегда мимо мене непродаст и худого товару не дасть и у всего не доимет а кому што продавывал все в любовь а не в оман не полюбит хто моего товару и аз назад возму а денги отдам а о купли и о продажи ни с кем браньи тяжба не бывала ино добрые люди во всем верили и зде и иноземцы никому ни в чем не сьлыгивано не манено ни пересрочено ни в рукодельи ни в торговли ни кабалы ни записи на себя ни в чем не давывал а ложь никому ни в чем не бывала а видел еси сам какие великие сплетъки со многими людьми были да все дал Бог без вражды коньчалося»

Царь снова сплюнул вдруг погорковевшую от желчи слюну.

— Проклятый поп. Сдохнешь в монастыре!

Когда он в семь тысяч сорок седьмом освободил мать своего двоюродного брата Владимира Старицкого Ефросинью, и та набрала себе английских рукодельниц, Поп Сильвестр стал поставлять в мастерские княгини «рукодельный товар»: бархаты и камки, шелковые нитки и золотую тесьму для изготовления церковных плащаниц, «воздухов» и покровов. Товар он закупал у английских купцов, которые привозили в Архангельск для продажи шелковые ткани и фурнитуру, попавшие под действие английского закона, ограничивающего ношение дорогостоящей одежды и скупленные в Лондоне за бесценок.

Старицкие не забыли о Сильвестре. В семь тысяч пятьдесят втором году поп Сильвестр переехал в столицу, где по их протекции получил место священника в кремлевском Благовещенском соборе. При этом его связи с иноземными купцами, поставлявшими английские ткани, шелковые нитки и металлическую фурнитуру, сыграли немаловажную роль. Юная царица Анастасия Романова тоже основала собственную шитейную мастерскую.

— Вот через эти тряпки они её и травили, — сам себе тихо сказал царь и заплакал, понимая, что пророчества Сильвестра о Божьей каре основывались не на предвидении, а на знании.

С гибелью царского первенца тоже не всё было понятно. Кормилица, не удержавшая младенца, отчего-то умерла ещё до попадания в руки палача. Её нашли к вечеру в возке мёртвой с пеной на губах.

Иван Васильевич вздохнул. Прокричали первые петухи и он, поняв, что не уснёт, поднялся с постели и подошёл к образам.

— Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй меня, — стал он снова и снова повторять «христову молитву».