Бро

Глава 10

Воскресенье, 10 июня. День

Воронежская область, Георгиу-Деж

Досюда от Дворни — часа четыре на поезде. Поля, поля… Зеленая пшеница колышется широкими разливами. Сады, сады… Зреют яблочки, тянут соки из земли, наливаются помаленьку сладостью… Города, города… Чуть было не сошел в Воронеже, чтобы время не терять зря, но уговорил себя придерживаться плана. А «схематозик» был не сложен — подключиться к телефонным проводам, да поговорить, с кем нужно. Главное, конспирацию соблюсти. Вот и кочую по области, заглядывая в соседние. Марлен недавно в командировку мотался, так и вовсе из Горького звонил — с Романовым о возвышении толковал, с Андроповым…

Жалко, что выходной опять пропадет. Воронеж, конечно, поближе, до трех можно обернуться, но в областном центре и глаз побольше. А народ у нас бдительный. Вдруг, да заметит мое подозрительное поведение?

Поселок, вроде Георгиу-Деж, подходил лучше, хотя тут же начинались иные проблемы. Это в Воронеже чужаку легко затеряться, а в мелком населенном пункте ты будешь, как пугало на балу — мигом углядят постороннего. Все ж друг друга знают, даже если незнакомы — за годы жизни лица в толпе примелькались.

Но я проявил чудеса смекалки, обрядившись в новенькую спецовку (Аленка притащила). В одной руке — потертый фанерный чемоданчик с инструментами, в другой — моток провода. Работник АТС выехал устранить повреждение на линии. Еще вопросы есть?

Перебирая эти и прочие мысли, я шагал прочь от станции, где бодро гудел маневровый тепловоз, а на перроне маялись в ожидании пассажиры.

Петлявшая, словно пьяная, улица вывела меня к маленькому запущенному скверику, где торчал бетонный монумент, изображавший знамя. Воинственная поросль давно взломала трещинноватый асфальт, да и могучие сиреневые кусты разрослись, сплетаясь в дебри, но серый телефонный шкаф я увидал сразу.

И сам он покосился, и рыжие потеки выдавали дряхлость, да и дверца гнута. Видать, кому-то было интересно поглядеть, что там за нею, а ключом служила монтировка.

Я оглянулся, прислушиваясь. Где-то на улице заводили мотоцикл, но пока безуспешно. Глухо взлаивала собака, заполошно кудахтали куры, а тоненький мальчишечий голос вопил: «Пах! Пах! Ты убит!»

Спецключ подошел. Замок скрежетнул, и перекошенная дверца отворилась, ржаво заскрипев. Куда какие провода совать, Алена объяснила в подробностях, так что я не сплоховал.

Солидно откинул крышку чемоданчика. Включил ноутбук, слинковал и, поглядывая в блокнотик, набрал номер Шелепина.

Трубка важно тянула длинный гудок, и вдруг будто поперхнулась. Резковатый голос влился в ухо:

— Алло!

— Александр Николаевич, здравствуйте, — начал я невозмутимо. — С вами говорит представитель группы «Мокрецы». Слыхали про нас?

— Слыхал… — Шелепин сбавил тон. — Хм… И как же это я сподобился?

— Знаете, Александр Николаевич, нам близка ваша позиция по многим вопросам, — зажурчал я. — Да, необходимо очистить имя Сталина от хулы всяких недоносков, и обратить самое пристальное внимание на благосостояние трудящихся… Пересечений с вашими взглядами у нас хватает, хотя и не со всеми. В любом случае, считаем, что вы нужны Советскому Союзу и его народу. Потому и звоним.

— Что-то намечается? — в голосе Шелепина мешались и опаска, и злость, и понятное волнение.

— Будем кратки, — солидно молвил я. — Двадцатого июня на Пленуме ЦК выступит ваш соратник, Егорычев, человек честный, но излишне прямой. Будет резкая критика и министра обороны, и всего ЦК. Брежнев верно оценит его речь — как переход в наступление группы «комсомольцев» в ЦК, с вами во главе. И контратакует — при полной поддержке «стариков». Егорычева сошлют послом в Данию, Месяцева — в Австралию. Семичастного отправят на партработу в Сумскую область, а вас снимут из секретарей ЦК и «посадят» председателем ВЦСПС. Лишат власти, лишат влияния, а через несколько лет выведут из Политбюро и отправят на пенсию.

Трубка молчала, донося лишь прерывистое дыхание.

— Нам бы не хотелось подобного конца, — мягко сказал я.

— И… Что посоветуете?

Да… Не зря Шелепина прозвали «Железным Шуриком» — хорошо держит удар. Лишь пережатое горло выдавало нервный натяг. Так, еще бы! Речь-то о крушении всей жизни.

— Вашим уделом, Александр Николаевич, должна стать, если можно так выразиться, подпольная работа. Да, она займет несколько лет, возможно, десятилетие, но лишь такая стратегия сулит победу. А переть напролом, как сейчас — это полный провал. И для вас, и для народа. Вам необходимо действовать тайно — убирать с доски ненужные фигуры или хотя бы нейтрализовать их. Расставлять нужных людей, привлекать на свою сторону нынешних противников из числа значимых. Например, Суслова.

— О-о… — завел Шелепин.

— Зря сомневаетесь. Михаил Андреевич записал себя в хранители марксизма-ленинизма, и тут вам есть, на чем сойтись. Возврат к линии на мировую революцию и отказ от принципа мирного сосуществования, как и от формулы мирного перехода к социализму в капиталистических странах. Возобновление прежних характеристик Союза коммунистов Югославии, как «рассадника ревизионизма и реформизма». Это же ваши взгляды, верно? И это вы против уступчивости в отношении империализма и недостатка классовости. Мы назвали всего несколько позиций, но разве этого мало, чтобы сойтись с главным идеологом? Впрочем, это задача на завтра. А сегодня у нас — и у вас — вопросы полегче. Во-первых, ни в коем случае нельзя допустить выступления Егорычева, к тому же, сумбурного. Мало того, что Николая Григорьевича самого уберут, так еще на его место пролезет пройдошливый Гришин! А во-вторых… Вы уже порулили КГБ, побудьте теперь в шкуре нелегала! Засуньте гордыню в… в одно место, и верните доверие Брежнева. Леонид Ильич не годится в вожди, он скорее арбитр, хитрый и тщеславный. В недалеком будущем он захочет стать главнокомандующим, но Гречко упрется: «Через мой труп!» И умрет при невыясненных обстоятельствах.

— Даже та-ак… — затянул «Железный Шурик».

— Именно. Гречко по характеру своему — надменный самодур. Ему нравится обращаться к Брежневу, как к своему подчиненному, которым тот и был в войну, а Ильич бесится! Вот и предложите Лёне поднять статус. И не просто, а вдвое! Пусть станет и Главнокомандующим, и Председателем Президиума Верховного Совета, заодно убрав Подгорного, который чванливо именует себя «Президентом СССР»…

Я говорил и говорил, посматривая по сторонам, но никто не заглядывал в скверик, кроме козы, мирно хрупавшей травку.

Минут через пять «подвел черту», собрал чемоданчик и удалился, не забыв запереть телефонный шкаф.

Суббота, 16 июня. День

Дровненский район, стрельбище ДОСААФ

Инструктор наш отзывался на «Макарыча», и выглядел дачником-пенсионером, лысоватым и располневшим, но армейская выправка в нем чувствовалась.

— Если решили зверя бить, — сказал Макарыч с убеждением, — то начните со «светки»!

И вручил нам с Марленом винтовки СВТ, потертые, но справные. Мои губы дернулись в усмешке. Знал бы ты, товарищ инструктор, на какого зверя мы собрались охотиться…

Стрельбу я любил, даже второй юношеский заработал в старших классах. А бро и вовсе в погранцах служил, там кого хочешь научат метко попадать.

Но мы стойко держались легенды: хотим, мол, в отпуске поохотиться всласть, да не в нашей лесостепи, а в северных лесах.

— К барьеру! — ухмыльнулся Марлен, и лег на подстилку. Поерзал, устраиваясь, глянул в ПСО-1. — Оптика — так себе, но это фигня. Главное — навык!

Я кивнул, укладываясь рядом на брезентуху. Было мягко, а вот мишени еле виднелись вдалеке, белыми мазочками выделяясь на фоне земляного вала, поросшего травой. Сто метров, однако.

Прицел резко приблизил расчерченный окружностями лист.

СВТ — оружие простое, хоть бойцы перед войной и ворчали, жалуясь на капризную «светку». Не примитивное, как ППШ, а именно простое, без наворотов. Орудие убийства.

Лишь бы правильно выставить — и хорошо вычистить! — газовый регулятор, да чтоб магазин нормально работал. И — огонь по врагам рабочего класса!

Выстрел меня оглушил — в ушах звенело, но мощный патрон услал пулю, куда положено — во-он, вроде, дырочка на «восьмерке»... И отдача совсем слабенькая!

Марлен выстрелил дважды.

— Я один раз по воде из такой попал! — громко заговорил он, тоже, видать, оглохнув. — Пуля фонтан подняла метра на три!

Мы отстрелялись в упоре лежа, с колена и стоя, по обычным и ростовым мишеням.

— Надо наушники выпросить на Ремзаводе, — сказал Марлен, разбирая винтовку на столе под навесом. — А то весь день звенеть будет.

— Убойная штука, — согласился я, оглянувшись на инструктора, неспешно топавшего к мишеням. — Ты как, вообще? Готов?

— Убивать? — спокойно уточнил Осокин. — Готов. Не ради всяких чехов, знаешь, даже не наших ради. Я про Аленку думаю, про Маришку твою. Да и про тебя, бро интеллигентное!

— Ой, а сам-то! Тоже мне, нашелся пролетарий! — беззлобно поехидничал я. — Но ты прав. Закала во мне маловато. Да и у тебя он откуда? Три года службы — это, конечно, плюс, но не войны же. Я понятия не имею, что почувствую, когда в прицеле увижу живую, мыслящую мишень… Может, заставлю себя нажать на спуск. Или всё выйдет проще? Начинаешь представлять себе ситуацию в целом — всё ясно и понятно. Дубчек и вся его гопа — враги. Враги того будущего, которого достойны и мы, и наши деды, и наши дети. Тоже будущие. А врагов надо уничтожать.

— Все верно… — усмехнулся Марлен. — Но ты заметь, Тик — мы уже не рассуждаем о принципиальной возможности ликвидации, а перешли на детали! Еще бы решить вопрос с путевками…

— Есть у меня одна мыслишка… — затянул я. — Попробую на днях разобраться с этим вопросом. Ты мне лучше скажи — предложение Алене делал?

— Да! — заулыбался Марлен.

— И она согласилась?! — я изобразил удивление.

— Понюхай, чем пахнет! — бро показал кулак.

— Фу! — мои губы манерно скривились. — Буду я еще нюхать немытые грабки!

— А Марина?

Пришел мой черед лыбиться.

— На колено не вставал, но коробочку с колечком преподнес. Я его еще в той, будущей Москве купил. С ма-аленьким брюликом.

— И Маришка сказала: «Да»?

— А то! Еще и попрыгала немного, и чмокнула разов пять…

— Не разов, а раз! Жур-рналист…

— Цыц! Идет…

Инструктор приволок пробитые мишени, и «застелил» ими стол.

— Недурно, очень даже недурно, — оценил он наши успехи. — В следующие выходные попробуем с упреждением…

Воскресенье, 24 июня. Утро

Дровня, улица Карла Маркса

— Не вертись! — строго сказал я Юльке, расчесывая ее богатые волосы, не порченые перекисью и даже хной.

— Ну, я же глянуть хочу-у… — заныла девушка, ерзая.

— Успеешь! — улыбнулась Лидия Николаевна. — Сюрприз будет.

Юля надула губки и тяжко вздохнула. А я усмехнулся — всё, как в будущем… Девушки всегда ценили мои потуги визажиста, а я, по младости лет, пользовался этим. Первой прелестницей, которую мне удалось затащить в постель, стала Наташа — я сделал ей прическу на выпускной. Вот, как Юльке сейчас. Только с Наташкой я учился в одном классе…