Конторщица-3

— Не твоё дело, — дипломатично ответила я и даже не убила его на месте.

— Скажи, а чего ты так таишься?

— Я не таюсь!

— И потом не только попа красит человека, у тебя много и иных достоинств, — торжественно заявил Будяк.

— Будяк, ты нормальный? — не выдержала я.

— Я тот, которого ты ждала всю жизнь, — с важным видом сообщил он. Потом посмотрел на меня и заливисто расхохотался.

— Какой же ты невыносимый! — прорычала я.

— Да, мне проще дать, чем отказать.

— Дурак ты.

— Я знал, что мы с тобой поладим!

— Слушай, ну прекращай уже!

— А как же наша любовь, Лида?

Я сжала зубы, чтобы не взвыть и дальше всю дорогу молчала, не отвечая на его провокации.

Моя досада усугублялась ещё и тем, что на встречу с Львом Юрьевичем я опоздала. Некрасиво с моей стороны вышло. Пусть он и такой вот гад, но мне было неприятно от мысли, что он будет думать, что я его продинамила.

Я быстренько отдала письмо, и мы поехали обратно в Малинки. Сегодня весь день словно карусель какая-то. Мы ехали в машине почти всю дорогу в молчании. Наконец, я не выдержала:

— Ты чего молчишь? Злишься, что весь день из-за меня потерял?

— Так моё общение с тобой, любимая, для меня всегда волнительно, — разулыбался Будяк и я чуть не убила сама себя за длинный язык.

Пока доехали, началась гроза. Дождь барабанил по крыше автомобиля, хлестал косыми струями в окна. Под колёсами похрустывали большие стеклянные градины. Сбоку, над полем, косым синеватым росчерком мелькнула молния. Через пару мгновений бабахнуло так, что у меня аж уши заложило.

— Ох и погодка, — проворчал Будяк, ловко объезжая большую лужу на месте ухаба. — Эх, сейчас бы в баню, да с веничком. Можжевеловым. Но можно и дубовым. Уж очень я это дело люблю. Особенно в дождь.

— Так у нас есть баня, — решила предложить ему я.

Так хоть должна за сегодняшний день не буду.

— Отлично! — обрадовался Будяк. — Сейчас вернемся и сходим с тобой в баню. Заодно и помоемся.

Я мысленно застонала. Ну что за невыносимый человек!

Когда мы добрались в Малинки, дождь уже закончился. Трава была вся аж хрустальная от капель. Стало значительно теплей. На небе появилась радуга.

Мы подъехали к дому Роговых, и я забрала Светку. Будяк подвёз нас к самому нашему двору. Мы вышли из машины и Будяк сказал:

— Ну хоть ужин-то я заслужил за весь день?

— Заслужил, — вздохнула я. — Только давай в другой раз.

— Я есть хочу, — пожаловался Будяк. — А готовить не умею.

— Ладно, — сдалась я, — пошли покормлю тебя. И ты сразу пойдёшь домой!

— Как скажешь, душа моя, — обрадовался Будяк. — Как самый опытный подкаблучник я с радостью сделаю всё именно так, как ты скажешь!

— Балабол, — проворчала я, не заметив подвоха.

В доме я быстро переоделась и побежала чистить картошку. Светка болтала, не умолкая.

— Иди я покажу тебе, каких челдопончиков мы налепили с Галей! — её звонкий голос заполнил весь дом. — Ну, пошли покажу!

— Сходи глянь, раз ребёнок так просит, — проворчал Будяк, который устроился на диване с газетой.

Пока мы рассматривали челдопончиков и рассуждали, кто кого победит, из кухни стали доноситься вкусные запахи жареной на сале картошки. Я вскочила и побежала на кухню. Будяк стоял над плитой и невозмутимо жарил картошку, насвистывая какой-то бравурный мотивчик.

Я вытаращила на такое вероломство глаза:

— Ты же говорил, что готовить не умеешь!

— Ради такой любви, чему только не научишься, — вздохнул Будяк и принялся нарезать салат.

Пока мы ужинали втроем, Светка, не замолкая, тараторила о своих приключениях:

— Мы с Пашкой запускали вертолёт, — делилась она впечатлениями, наяривая очень вкусную картошку, — и он случайно попал на огород бабки Наташи. Прямо в огурцы!

— Ужас какой, — поддакнула я.

— А потом Пашка полез доставать. А эта бабка вредная, увидела Пашку и дала ему крапивой по жопе. А вертолёт там так и остался.

— Ну и правильно, — проворчал Будяк. — Нечего по чужим огородам лазить.

— Так вертолёт же! — воскликнула Светка, — он там так и остался. И теперь нужно туда пробраться и спасти его. Но все боятся бабы Наташи.

Я изредка поддакивала. Будяк больше хранил молчание, изредка бросая на меня внимательные взгляды. Наконец, когда я поставила самовар, он сказал:

— Пойду баню растоплю.

— Я не пойду с тобой в баню! — вспыхнула я.

— И я с тобой не пойду, — возмущённо ответил Будяк. — Бабы настоящего пара в бане не понимают. Жарко им. А я люблю, чтобы было ого-го и ух! Пойдешь сперва ты, потом, когда сильнее нагреется — схожу и я.

— Но ты говорил…

— Ты что, совсем уже шуток не понимаешь, Лидия Степановна? — попенял он мне, и я покраснела. — Не мели ерунды.

Он ушёл, а у меня аж отлегло. Мы собрали со Светой, и я перемыла посуду, когда Будяк вернулся:

— Можешь сейчас идти, — сказал он, — я там подкинул, так что надолго хватит. Но если вдруг что — там рядом с печкой полешки лежат. Ты подкидывать умеешь?

Я кивнула, правда неубедительно.

— Тогда долго не мойся, а то затухнет. И веники я там в кадушке запарил. Жаль, что не дубовые. Так что придётся пока берёзовыми. Надо будет из липы наделать, скоро липа цвести будет.

Под ворчание Будяка, я быстренько собрала мыльно-рыльные принадлежности и полотенце и побежала в баню.

Баня. Как же я люблю настоящую русскую баню! Где живой пар, где запах запаренного веника!

Я торопливо разделась и скользнула в парилку. Первый заход обычно у меня без веника, пока тот запаривается. Я сидела на горячих досках и млела от наслаждения. Горячий пар обволакивал меня, пробирал до костей. Кожа заблестела от пота.

Выскользнув наружу, на улицу, я пробежала три шага по тропинке и плюхнулась в холодный после дождя пруд. Божечки, какой же кайф после жаркой парилки — вот так окунуться! Проплыв два больших круга, отфыркиваясь, я вскоре замёрзла и быстро побежала обратно в парилку.

Там я плеснула ещё воды на раскалённые камни, они сердито зашипели, обдавая всё душистым паром. Я разлеглась на досках и с наслаждением потянулась. Пару минуточек полежу так, помлею, а потом возьму веник и как начну париться. Эх! Какая же красота, когда есть своя баня!

Я перевернулась на живот, как вдруг скрипнула дверь и в баню скользнул Будяк.