Агитбригада

Глава 22

Но не всё было так легко и просто, как хотелось.

Легко решить, что, мол, вот вернусь на Агитбригаду, поеду с нею в Ольховку и там найду отца Демьяна, а уж он, только увидев такого красивого меня, моментально обучит меня латыни. А на самом деле проблем зашибись, как много. Это у нас, в моем времени, захотел — вызвал такси или же сел на автобус там, на маршрутку, на скутер и т. д., и поехал, куда надо. В эти же смутные времена в провинции было особенно неспокойно. Все боролись против всех: кулаки с бедняками, церковники с атеистами (и даже внутри церкви пару раз за последние годы, как я понимаю, жахнул раскол), герои гражданской войны с тыловиками, которые где-то отсиделись. Комсомольцы обличали мещан, бывшие красные командиры — проповедников «тьмы и мракобесия». И так далее.

В общем, чехарда творилась такая, что сам чёрт голову сломит.

И одинокий подросток, бредущий куда-то по дороге, мог запросто угодить под облаву или ещё в какой-нибудь нехороший переплёт. Поэтому я и решил держаться пока школы и агитбригады. А там дальше видно будет.

Так я размышлял, торопливо направляясь обратно в трудовую школу.

На углу Рыбинского переулка и улицы Интернационала находилась лавка, где продавали «шорно-седельные изделия городского и обывательского образца». На самом деле, судя по витающим вокруг ароматам — там был явно какой-то наркопритон.

И вот же угораздило меня сократить путь! Просто хотел чуть дальше, за углом, прикупить беляшей. А то непонятно, что там мне с ужином перепадёт, вдруг в изоляторе принято держать узников на хлебе и воде. А у меня растущий организм.

В общем, когда меня окликнула девица, я даже почти и не удивился:

— Мущщина, угостите даму папиросочкой? — игриво взмахнув сильно накрашенными ресницами, произнесла девица, явно немолодая, порядком истасканная, в стеклярусных бусах и плиссированной короткой юбке, облегающей толстые ляжки в фильдеперсовых, словно измазанных салом, чулках, и послала мне кокетливый воздушный поцелуй.

— Не курю, — кратко ответил я и хотел уже прибавить шагу, но настырная дамочка цепко ухватила меня за рукав и томно выдохнула:

— А, может, такой приятный мущщина желает отдохнуть в салоне? За два часа другривенный.

Я аж отшатнулся от такого предложения. Возможно, был бы Генка, он бы и повёлся, но я-то примерно представлял, сколько народу прошло через «салон» и какие букеты болезней там цвели, поэтому отрезал:

— Нет. Спешу.

И тут дамочка пронзительно завизжала, продолжая цепляться за мой рукав:

— Спаситя-я-я-я! Убиваю-у-у-ут!

Из-за угла выскочили два мужика, явно блатной наружности.

Один, повыше, с багровым носом и непокорной копной сальных волос, лихорадочно блестя глазами с расширенными до черноты зрачками, заявил, растягивая слова:

— А что это ты, паря, к честной девушке пристаешь?

Я промолчал, не давая втянуть себя в разговор.

Второй подельник между тем молвил, через слово хихикая:

— Хи-хи, поглумиться над барышней, хи-хи, хотел?

Тем временем барышня, полезла ко мне в карманы.

— Да он совсем пустой, — презрительно растягивая слова, сказала она.

— Я из трудовой школы имени 5-го Декабря, — сказал я, — тороплюсь я, мужики. Меня в изолятор посадили, а надо было в город отлучиться. Так я тихонько сбёг. Теперь надо до проверки успеть вернуться. Иначе заведующий в карцер посадит.

— Хи-хи, во даёт! — расхохотался вдруг хихикающий подельник, — молодёжь нынче какая, хи-хи, шустрая пошла.

— Ладно, иди давай, — хохотнул и себе багровоносый. — И не ходи здесь лучше.

— Понял, не буду. Спасибо, дяденьки! — сказал я и со всех ног припустил по дороге, пока они не передумали.

Повезло, что уголовники явно были под наркотой.

— Ты мог попасться! — возмущался Енох (если бы он только знал, сколь близок он сейчас к истине!).

— Но ведь не попался, — резонно заметил я и спрыгнул с чердака на пол.

И в этот момент на дворе заскрипел песок под чьими-то шагами. Послышались голоса.

— Сюда идут, — сказал Енох и исчез.

Если честно, я не знаю, почему он всегда так делает, ведь его всё равно никто не видит. Хотя, может, перестраховывается.

Звякнул замок, я еле успел сесть на стул, как дверь распахнулась.

— Выходи! — буркнул дежурный, но уже другой, белобрысый паренек с носом картошкой и чубчиком торчком.

— Куда и зачем? — даже не подумал встать со стула я.

— На СТК, ясно куда, — нахмурился дежурный и добавил, — давай быстрей, а то и мне попадёт из-за тебя.

Ясное дело, я не хотел подставлять парня, поэтому дисциплинированно встал и пошел за ним.

Мы прошли по знакомому маршруту в знакомый зал, где заседал СТК, как сокращенно называли совет трудовых командиров.

Сегодня вечером на СТК было относительно малолюдно. Кроме тех же двух воспитанников за столом находились воспитатель и заведующий. На диванчике, в дальнем углу, сидело ещё два подростка.

— Капустин! — воскликнул Виктор и, не удержавшись, ехидно добавил, — неужели вернулся? То-то я смотрю, тебя на СТК давно не было!

— Скажите, а ёрничать и насмехаться над другими воспитанниками — это допустимо для руководителей СТК? — не смог промолчать я (этот подросток меня начал выбешивать, как и вся ситуация). — Или это он только по отношению ко мне так?

— А ты не оборзел ли, Капустин⁈ — возмущенно воскликнул второй воспитанник, вроде Кривошеин его фамилия была.

— Прошу обратить внимание и занести в протокол, — обратился я к воспитателю, — что оба руководителя СТК ведут себя некорректно по отношению ко мне и позволяют хамство и грубость, пользуясь своим положением. Налицо превышение полномочий. И я требую рассмотреть это на совместном заседании СТК и общего собрания воспитанников школы!

У воспитателя дёрнулся глаз, а оба командира СТК вылупились на меня, словно старая дева на голого негра.

— Успокойся, Капустин, — неожиданно подал голос заведующий. — Никто тебе не хамит, не выдумывай. Старшие товарищи указали на недопустимость твоего поведения. Так что никакого разбора их поведения не будет.

— Ясно, — сказал я, — налицо так называемая социальная справедливость.

— Вот и хорошо, что ты всё понимаешь, — нервно хохотнул заведующий и добавил, успокаиваясь, — ты лучше расскажи, Капустин, что мы с тобой дальше делать будем?

— Прошу уточнить формулировку вопроса, — сказал я.

— Эвона как заливает! — от избытка чувств хлопнул руками по коленкам Кривошеин и спросил. — Капустин, где ты так выражаться научился?

— Я на агитбригаде вообще-то был, — отрезал я, — мы вели идеологическую борьбу против суеверий у народа, там и не так формулировать научишься.

— Я рад, что работа на передовой пошла тебе на пользу, Капустин, — равнодушно сказал заведующий, — но мы с тобой ещё не решили, как быть.

— Что именно?

— Как ты будешь за станок расплачиваться?

— Вы не сказали, сколько я должен, — напомнил я, — вместо этого посадили меня в карцер.

— В изолятор, — поправил меня Виктор, — для воспитания.

— Я скажу так, Капустин, — примирительно произнес заведующий, — станок импортный, дорогой, но ты частично уже покрыл расходы, маловато, конечно, да и мы нашли в городе мастера, он всё уже отремонтировал. Так что там тебе осталось немного — оплатить работу мастера.

— И сколько?

— Достаточно, — опять уклонился от прямого ответа заведующий.

— Я могу продолжить работу в агитбригаде? — спросил я, в душе надеясь, что именно к этому меня и подводят.

— Скажи, Капустин, а у твоего отца остались же накопления в банке? — вкрадчиво произнес заведующий. — или, может, облигации какие? Ты бы и задолженность погасил и смог бы потом учиться в столице. Там жить нынче недёшево.

Так вот к чему весь этот цирк был, — понял я. Накинули, значит, мне долг за несуществующую поломку импортного станка, отправили оболтуса на агитбригаду в надежде, что он сломается, и всё с единой целью — выманить деньги отца. Вот только вопрос — а есть ли там эти деньги?

— От отца ничего не осталось, — как можно равнодушнее пожал плечами я, — поэтому продолжу возмещать своими силами. Хоть и несправедливо всё это. Станок я не ломал.

— На агитбригаду-то тебя отпустить можно, — проигнорировал мои последние слова заведующий, — но ты и так учебу запустил, Капустин. И мы не можем тебя полностью исключить из образовательного процесса. У нас соцвос подразумевает учебу в комплекте к счастливому детству.

Бинго!

Я и сам хотел поднять вопрос об учебе, но не знал, как вклинить его в разговор. А тут заведующий сам помог.

— Я готов сдать экзамены экстерном, — как можно равнодушнее сказал я, стараясь не показывать радость.

— Ой, не могу! Умора! — откинувшись на спинку стула, захохотал Кривошеин. — Экстерном он сдаст!

— Сдам, — упрямо повторил я, досадуя на оболтуса Генку и на ту репутацию, что он себе здесь заработал.

— Да ты забыл, как таблицу умножения в прошлый раз сдавал? — хохотнул и себе Виктор. — Не позорься, Капустин, и бригаду нашу не позорь.

— Пётр Захарович, я ещё раз повторяю, что готов сдать экзамены экстерном. — упрямо повторил я. — за пятый, шестой, седьмой и восьмой классы.

На меня посмотрели, как дурачка.

— Ну, позволить-то мы, конечно, можем, — наконец, принял решение заведующий, — за все классы ты не сдать, Капустин, даже не выдумывай, а вот за допуск к занятиям в пятом классе ты можешь попытаться побороться. Не хочется тебя на второй год оставлять и портить школе показатели. Мы же боремся за звание лучшего образовательного учреждения среди трудовых школ. Так что попробуй.

— Когда? — словно клещ уцепился я в заведующего.

— Да завтра и попробуй.

— Но я изоляторе, — напомнил я.

— Побудешь там, подумаешь над своим поведением, Капустин, а завтра я скажу, учителя придут прямо туда к тебе, и ты сдашь там экзамен на допуск. — ответил заведующий и ехидно добавил, явно не удержавшись, — В чём я сомневаюсь, конечно.

— А как же учебники?

— Какие учебники?

— Ну мне же надо готовиться к завтрашнему испытанию, — напомнил я.

— Виктор, скажи там своим, пусть ему принесут, — велел заведующий.

Тот кивнул и отметил что-то в своём блокноте.

— Так вы отпустите меня в агитбригаду? — напомнил я. — Мне же деньги отдавать нужно.

— Отпустим, Капустин, — отмахнулся заведующий, но добавил, — но как отсидишь три дня в изоляторе — сходишь-таки домой, посмотришь, что там от отца осталось. Негоже весь учебный год провести в шапито этом.

Спорить я не стал, так как здесь наши цели с заведующим полностью совпадали.

Мне уже и самому было интересно, что же такого было у генкиного отца, что все буквально на ушах стоят. И куда он спрятал накопления.

Обратно в изолятор меня сопровождал опять другой дежурный. Мелкий шкет, примерно года на два-три младше Генки. Он старательно изображал деловитость, сурово хмурил лобик и строго смотрел на меня.

При выходе из здания мы опять столкнулись со Сменой. Вокруг было много ребят, большинство в спецовках, возвращались с работы.

Увидев меня, она не смогла не съязвить, явно рисуясь на публику:

— Что-то ты зачастил на СТК, Капустин. Так и до допра скоро докатишься!