Изгиб грани

Глава 15

…Дорога свернула в ущелье, дно которого возмущало мой разум идеально ровной поверхностью. Я вступил на эту плоскость и понял, что попал в странный мир. Опора под ногами лишь воображалась, и под этой мнимой поверхностью что-то происходило, жило и перемещалось. Возникло ощущение ходьбы по стеклу или воздуху, но при этом ноги уверенно несли меня внутрь каньона.

Впереди замаячила смутная фигура, которая вблизи оказалась неподвижным всадником. Его бледно-белёсая лошадь стояла, вернее, висела в пространстве, нетерпеливо перебирала копытами и косила красно-чёрными глазами. Прямую, как палка, фигуру укутывала чёрная хламида, а голову покрывал глубокий капюшон. Я отлично помнил эту костлявую безглазую образину и её огромную сверкающую косу, зажатую в суставчатой руке.

Глядя на меня в упор, смерть широко махнула своей косой, описав сияющий круг, в котором, словно в калейдоскопе, стали появляться чудесные прекрасные миры, ожидающие человека после жизни. Будто заворожённый я уставился на этот экран не в силах бороться с соблазном оказаться по ту сторону. Вместе вниманием окно между реальностями притянуло и мою жизненную энергию, которая начала ручейком вытекать из меня, растворяясь в потустороннем волшебном мире.

От замершего, словно статуя, моего костлявого противника исходил мрачный холод, а бледная лошадь сочувственно фыркала, изредка мотая головой. И тогда я понял суть смерти, которая всего лишь механизм переноса человека по ту сторону грани существования, а её коса, это горизонт событий между иными реальностями. Также стало ясно, что только сам человек принимает решение, сбросить ему изношенное тело и уйти в прекрасные миры, или ещё помучиться.

Между тем воронка калейдоскопа смерти медленно вытянула всю жизнь и закружила меня, словно листок в водовороте. Я падал тысячу лет, а потом обнаружил себя среди звёзд в безмолвно текущей бесконечной мерцающей пустоте. Немного расстроившись из-за отсутствия каких-либо ощущений и эмоций, я огляделся, увидев вокруг свет, исходящий от миллиардов мерцающих светил.

Прямо передо мной висело ослепительное скопление. Гигантский шар пылал ярче миллиона солнц, а его центр излучал особенно сильно, и откуда-то я знал, что это ядро нашей галактики Млечный Путь. Переливающаяся цветными потоками немыслимых энергий огненная громадина, окружённая клубящимся венцом протуберанцев стремительно приблизилась, и я погрузился в неё.

Вопреки опасениям я оказался в пространстве, заполненном белым светом, теплом, добротой и любовью. Я оглядывался, пытаясь зацепиться глазом хоть за какие-нибудь формы, но ничего не увидел. Никакой геометрии, только всё заполняющий свет, всеобъемлющая любовь и тихий мягкий голос в моей голове:

– Оставайся с миром. На крошечной пылинке, которую ты называешь Землёй, история шла, идёт и дальше пойдёт без тебя. Там господствуют жестокость и страдания, разумные существа злы и несправедливы. Что тебе до них, ведь изменить ничего не возможно. Зачем тебе душевная боль и телесные муки, а здесь ты найдёшь покой и блаженство.

Окутанный ласковым коконом эмпатии и завораживающим голосом, который убаюкивал и манил одновременно, и я мысленно повторял за ним: «покой… блаженство…». Моя душа начала плавиться и растворяться в этом мире доброго света, но на краю сознания тревожным пульсом застучали иные мысли: «В моём мире и вправду всё пропитано болью, несправедливостью и страданиями… Но на Земле остались дядька Николай, деды Пахом и Семён, Елена… А ещё Лихур, Акти, Рахур, Сагни, погибшие Гирсу, Нигир, Син… Родина, память… Мои не рождённые дети… Борьба за будущее только началась, и моё место там… Любовь – это не наслаждение и покой, а восторг самопожертвования во имя того, что истинно дорого… Счастье – это не удовольствие, а осознание благополучия твоего мира, неизменности идеалов и стремление к созданию красоты… Я неотъемлемая часть моего мира, а он – часть меня… Там остались дорогие сердцу люди, которых я могу уберечь от опасностей и бед. А раз могу, значит, должен… Моё место там, на пылинке по имени Земля. Там мой дом, за который я отвечаю и готов отдать за него жизнь».

В гулкой белой пустоте раздался тягучий удар гонга, и среди этого затухающего звука глубокий низкий голос потряс всю мою сущность:

– Достоен… Чиста и свободна эта душа… Между белым и чёрным лежит её путь… между светом и тьмой… До встречи, Избранный…

Свет начал отдаляться, и я снова увидел ослепительное многоцветье галактического ядра, которое быстро уносилось вдаль, пока не превратилось в звезду, растворившуюся в мерцающей россыпи Млечного пути, перечеркнувшего наискось чёрный бархат ночного неба…

Я лежал лицом вверх на чём-то твёрдом. Тело жутко застыло и затекло. Затылок, лопатки и пятки отчаянно болели, но голова, как ни странно, была светлой и ясной, хотя в ней ещё звучали отголоски видений. Меня окружала теплая южная ночь, полная звуков и запахов тропического леса, и чего-то ещё тревожного и непонятного. Через пару минут я сообразил, что изменились мои чувства. Вроде бы, всё, как всегда, но появилось новое небывалое ощущение глубины восприятия, раскрасившего мир цветными всполохами. Кроме этого все органы чувств расширили спектр и как будто бы зазвучали на октаву выше. Сначала я даже слегка струхнул, увидев внутренним взором цветные энергетические каналы, протянувшиеся между существами и объектами. Потом до меня дошло, что так выглядят эмоции, причинно-следственные связи и намерения.

Потратив некоторое время на освоение изменённого восприятия, я снова взглянул в звёздное небо и прислушался к миру, но вместо музыки сфер услышал негромкий разговор двух собеседников:

– Слышь, Акти, мне сегодня привиделось, что Антон жив. К чему бы это?

– Может к непогоде или новостям.

– Как ты думаешь, он может ожить?

– Кто знает этих посланников неба. Я сам всё время прислушиваюсь, может, дышит. Вечно ты лезешь со своими вопросами. Отстань, и так тошно.

– Вот ты, Акти, вроде и не старый, а ворчишь и ворчишь. А здесь толком и поговорить то не с кем. От Рахура слова не добьёшься, замкнулся, а этот леопард Лихур из джунглей не вылезает. Заскочит на миг. Как дела? Как Антон? И снова в лес. Совсем одичал.

Я с трудом перевернулся на бок, свесил ноги и медленно сполз со своего ложа. Коснувшись пола, я едва удержался от падения. Голова закружилась, руки тряслись, и ноги не держали! Охреносоветь! Это что же такое со мной стряслось, что превратило модифицированное мощное тело в полную рухлядь?! Я медленно выпрямился, и, перетерпев приступ тошноты, с трудом сфокусировал зрение. По ощущениям моё состояние сильно смахивало на жесточайшее похмелье после недельного запоя. Однако прокрутив в памяти подробности ближайшего прошлого, я не нашёл там факта грандиозной долгоиграющей пьянки.

Кое-как совладав с головой, туловищем и конечностями, я распрямился, осмотрел себя и обнаружил, что одет в свой камуфляж, шляпу и башмаки. Затем взгляд скользнул по помещению, оказавшимся открытым павильоном с полукруглой арочной кровлей. Постамент, с которого я спустился, кольцом окружали толстые, перекрытые поверху колонны. С двух сторон мерцали светильники, стоящие в больших чашах с водой.

– Заткнись, Сагни. Лучше скажи, помнишь ли ты игру, которую нам показал Антон, когда мы плыли на плоту. Как её… шах… мат…? Ну, с клетками и забавными фигурками, которые он из глины налепил. Не помнишь? Мне игра понравилась. Жаль, что ты не помнишь.

– Зато я помню, – просипел я, не узнавая собственный голос.

Сидевшие на ступеньках закутанные в чёрные плащи собеседники замерли и через пару секунд подскочили, будто ужаленные.

– А… А-ан… тон? – не оборачиваясь и заикаясь, прошептал Акти.

– Антон!! – завопил Сагни и бросился ко мне.

– Ар-ра!! – заорал Акти, сграбастал нас обоих, поднял, закружил и поставил на место.

– Тише ты, толстый гиппопотам, – размазывая слёзы, проговорил Сагни.

– Сам ты легкомысленный павиан, – обнял его Акти, и оба они, глядя на меня, радостно засмеялись.

Глядя то на одного, то на другого, я искренне радовался вместе с ними и при этом не мог уразуметь, что к чему. Помнится, при взлёте шема мне заплохело и закружилась голова. Но чего только не случается в таких передрягах. Стыдно, конечно, что отрубился, как нервная студентка на экзамене, но разве кто-то застрахован от такого конфуза. Вместе с тем концы с концами пока никак не сводились, ведь последнее, что запомнилось – это взлёт шема, а сейчас отощавший и ослабленный до неприличия я очнулся в каком-то странном сооружении. И мужики ведут себя так, словно не видели меня, скажем… давно.

Непонятная ситуация немного напрягла и расстроила, но настоящее потрясение меня ожидало, когда я узнал подробности. Оказывается, прибыли мы во владения Мардука на плато Дану двадцать восемь дней назад. Не поверив, я рассмеялся:

– Да, ладно! Бросьте разыгрывать… Что-о?.. Не может быть.

– Это так, – серьёзно проговорил Акти, глядя на меня грустными глазами из-под кустистых бровей. – Когда мы взлетели, ты завалился на палубу и перестал подавать признаки жизни. Что только мы не делали, но привести тебя в чувство так и не смогли. Последней надеждой был Повелитель Мардук, и мы помчались, сломя голову. На подлёте нас чуть не сбили зенитные шаргиры, сочтя десантом Элиотов. Во дворце целители определили, что ты жив и попытались вытащить из комы. Бесполезно. Лично Повелитель Мардук использовал силу своих атрибутов. Без толку. Жизнь в тебе медленно угасала, а потом дыхание и вовсе прекратилось, лишь сердце делало два удара в минуту. Никто ничего не мог понять. Тебя хотели засунуть в какую-то лабораторию, но по нашей просьбе Повелитель Мардук разрешил поместить тело в открытом павильоне на воздухе и поручил нам его сохранение.

Слушая Акти, я обшарил карманы и обнаружил всё своё нехитрое имущество: часы, контейнер с фотокамерой и принадлежностями, шведский нож, пяток зажигалок и компас. Кто-то позаботился о том, чтобы ничто не пропало. Спасибо ему за это.

Ребята без умолку по очереди говорили, не скрывая радости. Сагни постоянно крутился вокруг, а Акти, будто не веря в мою материальность, всё время трогал меня за похудевшие руки, хлопал тихонько по плечам и спине и удивлённо хмыкал.

Глубоко надвинутая шляпа-афганка мешала общению, и я, распустив подтянутый ремешок, стянул её, освободив копну отросших волос. Светильники, мерцающие за моей спиной, давали неровный и слабый свет, но и его хватило, чтобы в полумраке ребята разглядели во мне что-то такое, что их встревожило. Они вдруг замолчали, а потом Акти подцепил меня за руку и потянул к светильникам. Я позволил подвести себя поближе к огню, и тут оба мои друга одновременно охнули и широко распахнули глаза. Я пожал плечами и спросил напрямую:

– Вы чего уставились?

– Антон, ты весь… голова вся белая… совсем… в смысле, волосы, а глаза – чёрные… Это ты? Антон?

– Я это, я. Чего всполошились? Какие ещё волосы, глаза? – я ничего не понимал, но ребята вертели меня, разглядывая со всех сторон.