Закон Мерфи в СССР

* * *

Без Аськи и Васьки в квартире было пусто и тихо. Да уж, проводить время с детьми — одно удовольствие! А без них — другое. Я сидел на кухне, попивал черный грузинский чай, и смотрел, как Таисия жарит сырники на чугунной сковородке, ловко скатывая аккуратные кусочки творожного теста, источающего аппетитные ванильные запахи, переворачивая их деревянной лопаточкой.

— Как оно тут вообще, ну, эти пару дней? — спросил я. — Что нового в Минске, на работе? Ты всё же раньше приехала, так что рассказывай.

— Ой, все только и говорят что про эти страшные "пробеги"! — тут же откликнулась она, а потом прикусила губу, как будто заставляя себя замолчать. — Дура!

Такое поведение определенно требовало разъяснения. Но я не торопился, несмотря на явное напряжение, витающее в воздухе. Пил себе чай, наблюдал на чародейство, творимое моей любимой женщиной у плиты, слушал шкворчание подсолнечного масла и помалкивал. Захочет — сама скажет.

— Ну чего ты молчишь, Белозор? — обернулась она со сковородкой в руках. — Ну да, дура я, сразу проболталась! И что мне теперь с этим делать? Я не хотела говорить, потому что ты точно влезешь в очередную историю, к гадалке не ходи! Думала, если хоть пару дней буду помалкивать, ты в режиме домоседа поживешь, хотя бы вечерами я тебя видеть буду... Понятно, что потом сам всё узнаешь, но это же — потом! А нет — язык мой враг мой!

— Ага, — сказал я. — Сырники пахнут вкусно.

— Ешь свои сырники... — она выложила несколько золотистых, горячих, ароматных кусочков счастья мне на тарелку, из поллитровой банки ложкой зачерпнула густой сметаны и капнула ее рядом, на краешек.

Я уплетал сырники за обе щеки, поглядывал на ненаглядную, которая села рядышком и как Алёнушка с картины иподперла щеку кулачком. Она продолжала кусать губы — с одной стороны это было чертовски привлекательно, с другой стороны — у Таси явно имелась веская причина нервничать.

— Только пообещай что сразу в омут головой кидаться не будешь! — вдруг сказала она.

М-да, интересное у ненаглядной обо мне впечатление сложилось! Что ж это за "пробеги" такие, что она прямо уверена, что я кинусь выяснять и мир спасать? Что тут такое вообще происходит?

— В общем, Наташка — ну, она по прыжкам с трамплина, рассказывала, что вся милиция с ног сбилась этих бегунов искать! У нее муж в органах работает, уже неделю дома не ночует! Представь себе — как темнеет, бегут по городу полсотни лбов в ватниках и шапках-ушанках, лупят всех, кто под руку попадется, и потом — исчезают! Народ боится вечерами из подъездов выходить...

— Что, и на Зеленом Лугу бегают? — удивился я.

Наш-то райончик был вроде как один из самых спокойных. То ли дело — Сухарево, или там — Шабаны...

— Нет, у нас вроде этих "пробегов" и не было. По крайней мере — я не слышала про такое... И не видела, — задумалась Тася. — Ой! Гера, ты же обещал что не полезешь?

— Я? — мое лицо приобрело как можно более невинное выражение. — Может меня Старовойтов завтра в Освею пошлет, коровам хвосты крутить? Или — интервью у бичей на свалке в Шабанах брать, кто знает? Ты лучше давай сама — поосторожнее. Что там с машинкой нашей, кстати?

— На ходу! — улыбнулась Тася. — Вчера проверяла.

— Вот и езди в Раубичи на машине, и обратно — тоже. Нечего "козлику" простаивать, да и мне спокойнее будет.

Я кушал сырники, попивал чай, гладил Тасину коленку и думал о том, что нужно обязательно позвонить Привалову, в УГРО — узнать, что за "забеги" такие. Или не нужно? Братья Приваловы и так при виде меня к пистолетам тянутся. Или к валидолу — зависит от ситуации.

Но в моей реальности, я ни о каких жутких ребятах в ушанках, которые наводили шорох в Минске не слышал... Это было что-то новенькое, результат тех самых кругов на воде, которые разошлись по реке истории из-за моего тут появления. Вдруг в голове что-то шевельнулось: а если — не в Минске? Не встречалось ли мне что-то подобное про другие города и веси Союза?

Наверное, эти мысли отразились на моем лице, потому что Таисия вдруг пересела ко мне на колени, крепко обняла и прижала мою голову к своей груди:

— Дурак, какой дурак... Ну почему я именно тебя так сильно люблю?

— Во-о-от, с этого следовало начинать. И вообще, там у меня в кармане куртки — материал для ознакомления. В единственном экземпляре, это я сразу предупреждаю, чтобы ты не нервничала! Хлебальники разбиты, негативы и копии — уничтожены...

— Какие еще негативы? — мигом девушка вскочила с моих колен, выпорхнула в коридор и прибежала через секунду с конвертом в руках.

Фотокарточки она рассматривала долго, то краснея, то бледнея, и совершенно искусав все губы — у нее сегодня, видимо, был именно такой способ справляться с сильными эмоциями.

— Какой ужас, — сказала Тася. — Это из-за твоей статьи про фрукты?

— Из-за нее.

— И что теперь? — она захлопала глазами.

— Теперь? Ничего! Теперь они могут покончить в себя или наложить себе в руки, вот и всё. А мы теперь можем оставить себе эту фотосессию на память, м?

— Хи-и-и! — внезапно выражение ее лица изменилось. — Но мы ведь красивая пара, да? Это, конечно, разврат, но... Гера!.. Ты что делаешь? Что всё это значит?! Это на тебя так фотографии подействовали? А ну, убери руки!

— Это на меня ты так действуешь. Не уберу... — ухмыльнулся я.

— Ну и не убирай! — абсолютно нелогично согласилась она.