Закон Мерфи в СССР

Глава 7, в которой девочки наконец спят спокойно

Таисия обрадовалась цветам, удивилась рубашке с чужого плеча и подула на царапину на моей руке. Спрашивать пока ничего не стала: девочки катались на качелях, и моё появление было как нельзя кстати. Пробовали когда-нибудь катать двух девочек одновременно, и притом — в разном темпе, в соответствии с их желаниями? Утомительное занятие!

Так что я раскрутил едва ли не до состояния "солнышка" качелю с Василисой, которая аж попискивала от восторга, а её забавный хвостик с синенькой ленточкой-бантиком трепыхался во все стороны. Ася настаивала: катать должна мама, при этом "быстло-быстло" и "не о-о-о-осень высок-о-о-о"!

Картина в целом была умилительной, учитывая тот факт, что все три девочки-красавицы были одеты в одинакового кроя васильковые платья, и прически у них у всех тоже были одинаковые — хвостики с синими ленточками! Однако, фэмили-лук, как сказали бы хипстеры в благословенном (или проклятом?) первом веке третьего тысячелетия. Нынче, в восьмидесятые, выразились бы, скорее всего, по-другому: "Что вы все такие одинаковые, как детдомовские?" По крайней мере, в Дубровице — точно. У нас в Дубровице — целых три интерната на данный момент, так что фольклор в этом плане здорово обогатился. На самом деле мне было плевать, что там кто скажет: мне эти девочки очень нравились, особенно — самая старшая.

Таисия как раз посматривала на меня своими блестящими зелеными глазами, и я понять не мог — она со мной заигрывает или пытается понять мужскую реакцию на её такой несерьезный внешний вид? В любом случае — стройные ножки из-под короткого платьица и загадочные взгляды из-под чёлки натуральным образом сводили меня с ума.

— А это нормально, что они так верещат в полдесятого вечера? — уточнил я, когда две сестрички, накатавшись до одури на качелях, оседлали балансир.

Децибелы и вправду зашкаливали, девчата поймали смешинку, и кажется, теперь их веселило буквально всё: взлет, приземление, скрип качели-балансира, даже просто — брошенный друг на друга взгляд.

— Нормально! Пусть пар выпустят, может спать крепче будут? — произнесла заговорщицким тоном Таисия и вдруг подмигнула — совсем как девчонка!

В общем, примерно через час Васька и Аська напрыгались, набегались и налазились до последней крайности, и едва переставляли ноги, и хихикали уже очень-очень тихо. Возвращались в корпус мы часам к одиннадцати ночи, что вызвало свирепые взгляды консьержки: ногами топаем, дверями хлопаем, режим нарушаем! Ай-яй-яй!

Пока маленькие уставшие девочки чистили зубы и мыли руки-ноги, я восседал в кресле с газеткой: читал авторскую колонку нового главреда "Комсомолки" Ваксберга. Слог у него был отличный, и писал он о вещах правильных. Мол, если мы проблему замалчиваем, прячем под спуд — то ничего не изменится. Не напишем мы — разнесет сарафанное радио, многократно приукрасив и переврав, расскажет «Голос Америки» или «ВВС», искажая факты и подбирая их тенденциозно. Советская журналистика служит советскому государству и трудовому народу, а потому просто обязана озвучивать конструктивную критику и подсвечивать болевые точки общества. «Верю — новому руководству Советского государства хватит смелости идти навстречу ветру, смотреть в лицо неприятностям, и решать острые проблемы, не скрывая сложные решения от общественности. А мы — советские журналисты — поддержим и поможем...» И далее, тем же высоким штилем. В духе «царь хороший бояре плохие». Мол, перегибы на местах, непрофессионализм, местничество, крохоборство и халатность — это кровоточащие раны на теле молодого государства рабочих и крестьян… Ваксберг умел писать тонко и убедительно — по крайней мере, меня проняло.

А что — может и получиться! Если у них там, наверху, всё идёт умно-продумано, если они перенаправят недовольство общества на «крохоборов» и «вредителей», устроят какие-нибудь точечные репрессии с одновременным усилением роли советской демократии и введением...

Введением чего? НЭП 2.0? Тотальный хозрасчет? Или что-то вроде горбачевской перестройки с кооперацией, блэкджеком и гласностью, только под жестким контролем со стороны Инженера и Учителя? А может — ограничатся «закручиванием гаек» в андроповском стиле и автоматизацией-компьютеризацией всей страны, поставив задачу выйти на вычислительные мощности, необходимые для эффективного функционирования Госплана к 1990 году и вообще — окончить пятилетку в три года? Черт их знает..

Я никогда не пробовал управлять даже самой мало-мальски солидной конторой, а будучи редактором целого отдела в газете работал там один — за журналиста, фотокора, внештатника, корректора и редактора и командовал таким образом только самим собою. И то — от такого руководства иногда приходилось всем сотрудникам отдела городской жизни тяжко, горько и досадно. А потому, пытаться проникнуть в мозги сильных мира сего для меня было задачей неблагодарной, и выстраивать наиболее оптимальную модель спасения СССР и пытаться донести ее до власть предержащих я считал идеей довольно глупой. Вон, папочку отдал — и того довольно будет. Наверное. Пока они к стулу меня не привяжут и лампой в рожу светить не начнут...

Тем паче, рассчитывать на то, что у кого-то наверху есть хитрый план, в котором всё предусмотрено... Тешить себя такими иллюзиями я перестал еще в той, будущей юности. «Миром правит не тайная ложа, а явная лажа», — эта фраза была очень близка мне по духу, и свидетельством ее правоты я становился бессчетное множество раз, и здесь — в восьмидесятых, и там — в двадцать первом веке.

Единственное, что я знал точно: люди, которые встали у руля — или близко к рулю — в этой, новой советской реальности, нравились мне гораздо больше чем те, что привели страну к краху в моём будущем. Как говорил один великий и ужасный деятель нашего общего прошлого: "Кадры решают всё!"

Можно взять самую лучшую и справедливую идею в мире, но набрать себе в команду отщепенцев, классово близких элементов и людей с психическими расстройствами — и выстроить дичь навроде Красной Кампучии, истребив половину собственных соплеменников. А можно... А можно организовать потрясающих профессионалов из дремучих ретроградов, теократов и религиозных фанатиков, и сотворить то, что сделали иезуиты в Парагвае в веке эдак семнадцатом-восемнадцатом. Наделали такого, что даже Вольтер — старый антиклерикал и атеист не смог подобрать более подходящего термина, чем «торжество гуманизма» и «рай на Земле». Так что же — выходит, не так важно, ЧТО строить? Важно — КТО будет это делать? Тогда — у этой реальности и у этого Союза, пожалуй, есть шанс...

— Ты в душ пойдешь, мыслитель? — уточнила Тася выходя из детской комнаты. — Девочки спят, я немного приберусь тут, и...

— Да-да! — я сложил газету, встал с диванчика и, разоблачаясь на ходу, отправился принимать гигиенические процедуры.

Роль душевой кабины выполняла тут вся ванная комната, совмещенная с туалетом: в полу, выложенном симпатичным розовым кафелем, имелось сливное отверстие, на стене крепился держатель для душа, никакой шторки, или там — ширмы, которая отделяла бы туалет и раковину не предусматривалось... Тем не менее, я открутил краны на полную и, опершись ладонями о стену, распрямил руки, расслабил шею и подставил спину и плечи горячим струям воды. Черт возьми, после дурного и суетливого дня это было именно то, что доктор прописал! Я чувствовал, как смывается с меня усталость и адреналиновый пот, как уходит раздражение и проясняется в голове... Изобретателям душа и строителям-проектировщикам водопроводов на небесах точно уготованы вип-места!

— Гера? — дверь отворилась буквально на мгновение, и сквозь шум воды я различил шелест падающего к ногам девушки платья.

Уже спустя секунду она шагнула под душ, и прижалась сильным, ладным телом к моей спине.

— Я соскучилась...

— Та-а-ась?

— Они спят как... Как младенцы! Гера, у нас ведь не было еще ну... В санатории? — смущенно и вместе с тем кокетливо проговорила она.