По грехам нашим. В лето 6732

Пообщавшись с тиунами, я поехал в лагерь, где по времени уже должны начинаться очередные учения.

Следующие два дня прошли как под копирку. Отработка маневров, охраны обозов, оборона при внезапных нападениях, ну и плана сражения. Пришлось даже под скопление лошадей три раза в подряд дать холостые выстрелы из пушек, что не обошлось без эксцессов. При поджоге пальника сам Клык так повернулся, что подпалил штаны одному из орудийной прислуги. Его быстро потушили, благо вода в бочках — обязательный атрибут артиллерийского расчета, но парень не скоро сможет сесть. И смех, и грех! Только мы лишились одного уже хоть как-то знающего парня.

Выход не ознаменовался фанфарами и фейерверками. Просто сняли лагерь и стали переправляться к уже давно подготовленной переправе через реку. Характерно, что сама переправа просуществовала еще до окончания перехода всего воинства, когда сцепленные массивные плоты начали разъединяться, и спасти три повозки с продовольствием и конями не получилось. Непредвиденная остановка составила больше двух часов, пока три резервных повозки на плотах не переправили. Подобных резервов было десять, так как я очень опасался хлипкой переправы. А вот за то, что не подготовили обозы в Лесном, которое находилось на пути, и как раз на другой стороне реки — вопрос? Грамотные в малом, дураки в большом!

Дальше поход казался рутинным. Все это уже было и чувство дежа-вю не оставляло, вот только походная еда в этот раз была сытнее и вкуснее. Да и обоз был более организованным, возможно из увеличения его личного состава.

Из мужиков других поместий с разрешения хозяев и были набраны обозники, но даже, еще сейчас, в начале похода, не хотелось их отдавать. Мужики деятельно подошли к делу и очень старались. Это и были те «народные мстители», которых и бой не пошлешь, и нужно было к делу приставить. Поэтому, воины мало ощущали тяготы быта, а вот воинская наука была изнурительная. Рогатки расставлялись на каждой ночевке, дежурства, секреты, разъезды, ловушки на самых благоприятных направлениях вероятного нападения.

На третий день наткнулись на достаточно большое поселение, которое оказалось пустым. Первак объяснил, что из этого поселения мужчины поголовно ушли в набег на нас, и переселяться дети с женщинами и стариками стали сразу после вестей об неудачи нападения. Во время рассказа Ермолай рыскал глазами, как будто выискивал хоть кого-то. Страшно мне за него — натворит дел, но и оставить в поместье было невозможно.

Дальше по пути, после увиденного поселения мы, наконец, осознали, что находимся на вражеской территории. Все чаще наши разъезды попадали в незамысловатые засады по принципу «ударил — беги». Большого урона нам это не приносило, но общая нервозность в войсках присутствовала. На пятую ночь, перед рассветом разразился рог, объявляющий нападение. Поднятые дежурные два отряда конных настигли нападающих и поголовно их выкосили. Марийцев было всего пятьдесят и, скорее всего, они хотели что-нибудь поджечь, так как каждый имел в суме пропитанную смолой с какой-то горючей смесью тряпку и кресало. Обнаружил их секрет, который… спал. И только когда лошадь одного из марийцев наступила на спрятавшихся, похрапывающих вояк, другие два подняли крик. Вот, если бы остались в живых, то обязательно собственноручно… Но горе-дозорные были вырезаны, только и успели поднять шум.

Проанализировав, что именно могли сделать пятьдесят всадников с огнем пришел в ужас. Расположение лагеря было расположено таким образом, что горящий лес был способен окружить нас со всех сторон, и мы просто могли в лучшем случае сильно отравиться угарным газом, но без серьезных потерь не обошлось бы. Вот только ночные гости хотели поджечь обоз с овсом и телеги с сеном. Во-первых, они бы хорошо горели и с большой вероятностью огонь мог перекинуться на другие повозки, а что могло быть «во вторых» я понял чуть позже…

Следующий день после ночной тревоги и уничтожения вражеского диверсионного отряда показал, что марийцы нас воспринимают всерьез, так как решились на тактику «выжженной земли». Те поля, что нам встречались и, вероятно, предназначались для выпаса скота, были сожжены, во многих местах сожжен и лес. Большое количество коней в нашем войске сразу же превратилось из преимущества в проблему. Пока спасал овес и то сено, что быстро накосили на месте последней ночевки. Те пять десятков ночных храбрецов хотели дать начало такому скифскому противостоянию. Как некогда выжигали скифы степь и вынуждали уйти персидские войска. Следует отдать должное противнику.

Наши передовые разъезды часто видели противника издалека, вот только достать их никак не могут, а если и устраивают погоню, то попадают в марийскую засаду. Мы уже потеряли пятнадцать человек, и я напрочь запретил преследовать врага. Поселения, которые мы встречали, были безлюдны, и даже колодцы засыпаны. Благо найденные два ключа в лесу спасали от проблемы с водой. Но это пока, ключи уже далеко за спиной, а емкостей для переноса воды не так и много.

— Что делать, мужи ратныя? — спросил я у собравшихся на очередном совещании. — Скажи Ермолай!

Я специально дал высказаться самому нервозному из присутствующих. Вообще я его не звал на совет, но и прогнать не решился. Пусть вначале он выскажет за всех, кто проявляет нервозность и другие лишние эмоции, а уже после будем конструктивно строить совещание.

— Дай мне акаемов три десятка, и я посеку тых, кто поля жжет, — пылко высказался Ермолай.

Я не хотел губить людей под рукой кума, как и его смерти не желал, однако в этом был определенный толк. Вот ночью марийцы почти выполнили задуманное, а у нас самая передовая система охраны, ну хотелось бы так думать. Может, получится и у Ермолая.

— Я з Ермолаем, — встал Филипп.

Он был неплохим психологом, почувствовал мое настроение и понял, что для принятия решения не хватает только маленького фактора в виде разумности. И Филипп как раз тот человек, которого Ермолай послушается. Вот только потерять сразу двух друзей и очень грамотного военачальника. К черту, прости Господи! Что я их хороню?

— Аще что есть? — я окинул собравшихся взглядом. Никто больше ничего не сказал. — Наряд — Филипп голова. Коли то насладится, повернем на полночь.

Я первоначально думал резко повернуть на север с сильным боковым восточным охранением. Кто бы ни поджигал траву и не засыпал колодцы, все это требует время и даже подготовки, как и переселение людей с их мест. Вот и рассчитывал, что резкая смена направления и захват поселений уже вместе с людьми вынудит наших оппонентов действовать более решительно.

Ночью усилили стражу, больше обычного разместили ловушек и даже на некоторых направлениях установили невысокий частокол, на которые работали чуть ли триста человек. В середине сделали вагенбург. Скорее всего, такие приготовления и излишни, но все зависит от того какой шум наведут на противника русичи-акаемы, что в переводе со старославянского — «отморозки». Если на нашем пути большие силы противника и отряд Филиппа сильно пошумит, то враг обязательно захочет пощипать и нас.

Ночь я не спал. Понимал, что это неправильно — отдых нужен, но подбадривал себя тем, что регенерация не позволит мне сильно занемочь от усталости. На рассвете, когда все же я уже был готов предаться Морфею, ко мне прибежал Тимофей.

— Посыльный ад Филиппа, ворог иде на нас, — доложил Тимофей одновременно с зазвучавшим сигналом к обороне.

— Иди до пушкарей, кабы пушки готовали, — распорядился я, спешно надевая свои доспехи.

Взял винтовку, пистолет и направился к месту, которое предполагается, как наиболее опасное при наступлении более многочисленных сил противника.

Через полчаса послышался топот коней, и уже скоро появилось порядка двух десятков наших всадников. Они быстро вошли через оставленный проход в лагерь и один из них спешился. Это был незнакомый мне воин с окровавленным лицом. Скорее всего, стрела полоснула его по щеке.

— Посекли два десятка конных и побили стрелами десяток ратников супостата. Марийцы стоят войском у пяти верстах, — начал доклад подскочивший ратник одному из сотников, я же был в стороне и только прислушивался.

— Где Филипп и Ермолай и кольки вас посекли? — выкрикнул я вопрос, чтобы услышал ратник.

— Боярин, — тот поклонился. — Старший сотник застался. Сотник Ермолай…

Ратник сделал паузу, по которой можно было понять, что случилось плохое, а мозг моментально начал нагнетать. Что убили?

— Что? — прокричал я.

— У рубку пошел Ермолай, а Филипп за ним, — виновато опустил голову спасшийся воин.

Я тоже в свою очередь опустил голову. Ну, ведь знал же, что так и будет! После смерти Белы, Ермолай только и ищет смерти в бою, вот и потянул за собой Филиппа. Но сам хочешь умереть, зачем же молодого друга, отца, сына и мужа тянуть в землю?

Пока я занимался самокопанием, по лагерю пронеслось шевеление и послышались выкрики, даже Клык начал своим пушкарям отдавать какие-то распоряжения. Я нашел глазами сына и пошел в сторону пушек, Юрий увязался со мной. Нельзя было стрелять своим тайным оружием, пока нет подходящей цели, но приготовится необходимо. Уже на подходе к пушкарям услышал команду: «Картечь!». Сюрреализм какой-то — в XIII веке услышать чужое для эпохи слово «картечь». Пока я шел в сторону артиллеристов, заряжание пушек почти закончилось, и я приостановил процесс.

В это время уже показались четыре воина, а впереди ехал Ермолай с грузом, переброшенным через коня. Русичкй преследовали не меньше трех сотен конных воина противника. И я только собирался озвучить приказы, как увидел, что уже с двух сторон выдвигаются по две сотни ратных, которые состояли из лучников и тяжелых конных, последних было больше. В очередной раз подумалось, что не следует считать себя умнее других. Я лучше этих людей только в своем послезнании и может немного в возможностях регенерации организма.

На выжженном поле в версте от нашего лагеря разворачивалось сражение. Завидя приближающихся всадников-русичей, преследователи немного замешкались. Возможно, быстрое решение командира позволило бы успеть развернуться и уйти от приближающихся конных мстителей, но марийцы медлили. Вероятно, как раз и решали, кто из них главный и уполномочен принимать решения. Я в очередной раз покорил себя за рассеяность. Не взял винтовку, а ведь события могли бы разворачиваться иначе, не взял я и бинокль. Списал нерасторопность на волнение за друзей.

Тем временем, марийцы развернулись и начали выстраиваться в подобие строя, по два десятка воинов начали выстраиваться на линии атаки русичей. Противник осознал, что уйти не получится и решил выставить смертников, чтобы приостановить напор наших всадников. А вот шевеление среди четырех воинов, среди которых был и кум, мне не понравилось. Ермолай остановился, что-то прокричал воину, следующему рядом, и переложил свой груз, который был человеком — сейчас это уже можно было четко рассмотреть. Сам же развернулся, выхватил кавалерийскую саблю, что я ему подарил, и устремился в атаку на ближайшую двадцатку смертников — сейчас смертников, потому как решимость русского ратника, потерявшую любимую женщину, была фатальна.