Царь нигилистов 4
А история катится вперед по проторенной дороге: завершается завоевание Кавказа, близится освобождение крестьян, Герцен по-прежнему издает «Колокол», Пирогов оперирует и руководит киевским учебным округом, Бакунин в сибирской ссылке, Достоевский вернулся в Петербург, Никса учится, дядя Костя путешествует и играет на виолончели.
Война далеко, но слышны ее отголоски.
Новые знакомства, новые увлечения, новые проекты и новые препятствия (куда же без них). И непонятно удастся ли сдвинуть хоть на йоту этот неповоротливый локомотив, упорно катящийся в пропасть.
- Автор: Олег Волховский
- Жанр: Альтернативная история / Попаданцы / Стимпанк
- Дата выхода: 2024
Читать книгу "Царь нигилистов 4"
Глава 3
— Не стоит, — сказала Жуковская.
— Конечно не стоит. Потому что саморазрушение все это. Или как минимум самоустранение. Так что? Молчать и ждать?
— Что-то делать, — сказала хозяйка. — Без саморазрушения.
— Ну, да. Теория малых дел. Открывать физмат школы. Пока не закроют.
— Вы читали Торквато Тассо? — спросила она.
— Нет, хотя много слышал. «Освобожденный Иерусалим»?
— Да.
— И что там натворили «освободители»?
— Ворвались в город и перебили всех жителей без различия народностей и вер: мусульман, евреев, православных. Есть средневековая миниатюра с кровавой рекой, которая вытекает из ворот Иерусалима. Крестоносец вешал на дверь дома щит, что означало: внутри — только его добыча. И никто больше не смел туда войти. Завоеватели врывались в дома, закалывали хозяев, с женщинами и детьми, или сбрасывали их с крепостных стен. На улицах лежали груды тел: мертвые вместе с живыми. Улицы и площади были усеяны обезображенными трупами с отрубленными головами. Одну синагогу сожгли со всеми, кто в ней был.
— И автор, который полностью на стороне крестоносцев. Как он выкручивается? Замалчивает?
— Нет. Совсем нет:
'Все кровью истекает, все полно
Резнёю беспощадной; всюду груды
Остывших тел в смешении с телами,
Хранящими еще остаток жизни'.
Жуковская процитировала это по-французски.
— Мне перевести? — спросила она.
— Нет, я понял, — сказал Саша. — По крайней мере, основной смысл. С французским у меня все-таки несколько лучше, чем с немецким. Я всегда мечтал о девушке, которая бы знала, кто такой Торквато Тассо, могла пересказывать его, не бледнея, и цитировать по-французски.
— Здесь все знают, кто такой Торквато Тассо, — заметила она, слегка покраснев.
— Этого совершенно не может быть, — возразил он. — В Байрона я еще поверю, в Шекспира — тоже. Я поверю даже в Данте и Петрарку. Но не в Торквато Тассо! Так как он оправдывается?
— Это Божья кара за вероотступничество, а крестоносцы — только орудия в руках Господа:
'О суд Небес! Чем долее ты терпишь,
Тем тягостней возмездие твое:
Ты гнев в сердцах воспламеняешь кротких,
Ты направляешь меч твоих сынов'.
— На Бога вину переложить — это, конечно, остроумно, — заметил Саша. — Господь все стерпит. Ну, да! Ну, да! Иуда — тоже только орудие в руках Божьих, ведь без него не было бы ни крестной жертвы, ни спасения человечества. Непонятно только, почему он проклят, а не прославлен как святой.
— Вы очень странно все трактуете, — заметила Жуковская. — Я никогда такого не слышала.
— Просто довожу эту логику до конца.
— Да, — кивнула она. — Божий промысел не снимает вины.
Послышался стук в дверь. И в комнате возникла Глаша.
— Барышня, мне открывать?
Жуковская, кажется, растерялась и вопросительно взглянула на Сашу.
— Мы ничего предосудительным не занимаемся, — заметил он, — так что не вижу оснований прятать меня в шкафу.
— Посмотри, кто там! — бросила она служанке.
Глаша ретировалась к двери и открыла.
— Ваше превосходительство! — послышалось из прихожей.
— Это генерал Гогель, — доложила служанка.
Саша встал и вышел навстречу Григорию Федоровичу.
— Вас обыскались, — пожаловался гувернер. — Что вы здесь делаете?
— Ну, что могут делать вместе мальчик и девочка гимназического возраста? — поинтересовался Саша. — Обсуждаем Торквато Тассо естественно. Поэму «Освобожденный Иерусалим».
Гогель посмотрел внимательно, видимо, чтобы убедиться, что возраст действительно гимназический.
— А! — сказал он. — И всё?
— Вы проходите, Григорий Федорович, — пригласил Саша. — Чайку?
Жуковская привстала и протянула Гогелю ручку для поцелуя. Он галантно коснулся её губами.
— Какой чай, Александр Александрович! — возмутился гувернер. — Половина двенадцатого.
— Я тоже думаю, что время совершенно детское, — согласился Саша. — Да, это не всё. Еще мы говорили о грехе.
— О грехе? — испугался Гогель.
— Крестоносцы, взяв Иерусалим устроили там резню и грабеж. Вот мы и обсуждали, является ли это грехом, если во славу божию, и была ли на то Господня воля.
— Ещё Его Высочество попросил у меня помощи с немецким, — перевела Жуковская разговор на менее скользкую тему. — А я не посмела ему отказать.
— Да, — согласился Саша. — Сначала я попросил Александру Васильевну быть моей спасительницей от немецкого языка, поскольку получил письмо от академика Ленца.
— С немецким и я бы мог помочь, — сказал Гогель.
— Конечно, — сказал Саша, — но я решил, что это не для солдата. Только дама может найти верный тон в переписке с университетским профессором и европейской знаменитостью.
— Написали ответ? — спросил Гогель.
— Да, конечно, — кивнул Саша.
И забрал письма с секретера.
— Вам надо возвращаться, — сказал гувернер. — Прощайтесь.
Саша вздохнул.
— До свидания, Александра Васильевна, — сказал он. — Мне бесконечно горько покидать вас столь неожиданно. Надеюсь, что у нас ещё найдется, что обсудить из истории мировой литературы.
И слегка поклонился.
А она присела в церемонном реверансе.
— Я надеюсь на вашу скромность, — сказал Саша Гогелю, когда они спускались в детскую на второй этаж. — Говорить ту не о чем, но Токвато Тассо — это сложно. Как бы чего попроще не выдумали.
— Николай Васильевич тоже знает, что вы пропали, — заметил Гогель.
— Зиновьев тоже человек чести.
— Но мы обязаны…
— Папа́ я беру на себя. Думаю, он меня поймет.
В последнем Саша совсем не был уверен.
— И что написал Ленц, Александр Александрович?
— Что, если уж я переписываю его учебник, неплохо бы назначить его ответственным редактором, поскольку я недостаточно опытен, чтобы делать это без его супервайзинга.
— Без чего? — растерялся Гогель.
— Бесценных консультаций. И я с этим совершенно согласен. Его же учебник.
— Вы переписываете учебник академика Ленца? — поразился Гогель.
— А Соболевский не говорил? Он мне немного помогает.
— Нет, пока.
— Учебник, к сожалению, слегка устарел.
17 апреля в день рождения государя был большой выход. Так что вернулись в Зимний.
Члены царской семьи и придворные собрались в Малахитовой гостиной.
Было утро, но солнце давно взошло и заливало город ослепительным светом. По синей Неве плыли редкие бело-голубые льдины, невероятной толщины и чистоты. Говорят, такие приносит с Ладоги.
Жуковская была здесь. В придворном платье: верхнем — из пурпурного бархата с золотым шитьем, нижнем — расшитым тем же узором белым атласе. Рукава с разрезом, как у Василисы Премудрой из сказки. И на голове что-то золотое, похожее на небольшой кокошник, и с него падает почти до пола тончайшая белая вуаль. И на плече голубой бант с шифром императрицы.
Саша улыбнулся и слегка поклонился ей, не решившись подойти ближе. Учитывая обстоятельства, чтобы не усугублять.
Отреагировать она не успела, потому что в зале появился Папа́ в окружении военных и пришлось приседать в реверансе.
Царь сиял не хуже позолоты потолка, люстр и капителей.
— Дама и господа! — сказал он. — Ведень взят. Только что поручик граф Ферзен привез подробности.
И Папа́ ласково взглянул на стоящего рядом молодого офицера.
Присутствующие ответили радостным «ура».
— Генералу Евдокимову, который командовал осадой, — прибавил император, — пожалованы орден Святого Георгия третьей степени и графское достоинство.
Придворные окружили поручика Ферзена.
Молодой граф был обаятелен, почти красив.
Фамилия Ферзен была Саше смутно знакома. Кажется, именно с родителями гонца с Кавказа была связана романтическая история, довольно далеко от оригинала пересказанная Нашим Всем (Пушкиным А. С.) в повести «Метель». Собственно, матушкой нашего героя была урожденная девица Строганова, дочь графа Павла Строганова. А сильные и богатые Строгановы вовсе не горели желанием выдавать ненаглядную доченьку за какого-то мелкого эстляндского графа Ферзена, в которого доченьку угораздило влюбиться.
Однако эстляндский граф, вполне отвечавший девице взаимностью, не смирился с отказом родителей невесты и устроил целый заговор одновременно в духе Шекспира и кавказских горцев. Невеста была похищена при полном согласии жертвы и с помощью нескольких друзей-офицеров. И влюбленные обвенчались в деревенской церкви в пять часов утра, дав взятку священнику, который говорят содрал пять тысяч рублей плюс тысячу рублей ежегодно.
Новость о похищении графини Строгановой так прогремела в Петербурге, что затмила взятие турецкой крепости Силистрии.
Родственники дочку с новоявленным зятем быстренько простили, однако дело дошло до Николая Павловича. И государь велел наказать виновников. Впрочем, не так, чтобы очень. Ферзена сослали служить в Финляндию, под Гельсингфорс, в крепость Свеаборг на островах Волчьи Шхеры, а сообщников разжаловали из гвардии в армию.
Не прошло и двух лет, как всех вернули обратно. Ну, не конституцию же сочиняли! А девицу похитить — это поступок всем понятный и простительный.
Впрочем, в страшную ссылку в финские болота бывшая графиня Строганова (а ныне Ферзен) отправилась за мужем, как образцовая декабристка.
Симпатичный кавказский поручик, унаследовал белокурые волосы, видимо, от лихого папеньки, а обаяние — от маменьки, а, может, от обоих вместе.
— Николай Иванович Евдокимов подошел к Веденю в феврале, — рассказывал граф Ферзен, — и оказалось, что Шамиль ушел оттуда с большей частью конницы, оставив защиту селения своему сыну Казы-Магома. Сам имам скрывался в окрестных лесах. Генерал не хотел рисковать людьми и готовился к осаде. Распутица, бездорожье, пространство, изрытое банками и покрытое лесом, потребовали на подготовку несколько недель. К последней декаде февраля успели только прорубить лес и сделать половину дороги.
Но Евдокимов считал, что нет нужды торопиться. Это неприятель делает ошибку, удерживая бесполезное ему селение, вместо укрепления обороны на дальних рубежах.
— Медлительность — это стандартная русская тактика, граф? — поинтересовался Саша.
— Не иронизируйте, Ваше Императорское Высочество, — сказал Ферзен. — Она нас еще не подводила. Слышали о полководце Квинте Фабии Максиме?
— Нет, — признался Саша.
— Не удивительно. Больше известен Сципион Африканский, который завершил победу над Ганнибалом. Но подготовил ее Фабий Максим. Его называли кунктатором (то есть медлителем), и это насмешливое прозвище со временем превратилось в почетный титул. Квинт Фабий всеми способами избегал сражений с карфагенянами, его отряды преследовали Ганнибала, но всякий раз успевали уступить без боя. Зато римляне перекрывали пути снабжения и забирали обратно занятые Карфагеном города.
В конце концов, Ганнибал был вынужден уйти из Италии, так Квинт Фабий «промедлением спас государство». Фабиева стратегия нас не подводит, Ваше Высочество. Во время Отечественной войны кунктатором называли Кутузова.