Чиновник его величества

Однако его превосходительство ласково объявил, что после опознавания императором Макурину давать Анну 3-й степени уже невмочно. И хоть его императорское величество по этому поводу ничего не сказало, но он на свою смелость подписал вторю степень и Николай это увидел и кивнул. А потому, Арсений Федорович, в случае, если его подчиненные начнут шуметь, должен будет сказать, что это дело начальства, кому и как награждать.

Вот Кологривов и был спокоен. Начальство же решило. Не он. А кто не доволен, пусть идет к министру. Уж его превосходительство им там объяснит. Так объяснит, что тем мало не покажется, напрудят в штаны под хохот коллег!

Впрочем, все это Кологривов только продумывал. На самом деле никто из чиновников, конечно же, к Подшивалову не пошел. Что они, дурные — неопытные? Пусть инсургенты ссорятся с начальством, а они законопослушные поданные.

Как-то обговаривать свою неожиданную награду с начальством не собирался и Макурин. Зачем? Анна 2-й степени на шее ему всегда нравилась. опять же ежегодная пенсия почти 110 рублей ассигнациями. Однако карьера-то пошла. Шатко — валко, но постепенно развивается. спасибо тебе Господи, способился я!

И поскольку праздник шел напрямую с боженькой, то и Андрей Георгиевич праздновал со всей радостью. Ведь в отличие от огромного большинства, честно говоря, видящего Господа только как мифологического существа, он точно знал, что тот существует. И он его поправился.

Да и сам праздник отличался. Общество в своем большинстве не сидит у телевизора, накачиваясь водкой и пиво, а, все таки в немаловажной частью проводится вместе, в церкви и на балах. Хотя пьянство шло и здесь, особенно в народных низах, но еще не приобрело таких огромных масштабов. Хотя праздновали много! А он-то простодушно горевал по поводу дотелевизионного народа. Как он там будет, в морозе и мгле всю зиму? А очень просто будет, праздновать львиную долю зимы — от рождества до крещения. А там до августейшего тезоименитства и весны. Уф!

Но, кажется, и празднования прошли. При чем Андрей Георгиевич и его столоначальник Арсений Федорович в эти выходные работали больше всех. В итоге к третьей декаде января все же закончили докладную министра императору.

В этой работе — кропотливой и дотошной — попаданец быстро понял важность писарей и почему чиновников-делопроизводителей было так много. Ведь одно дело переписать печатный текст, четкий и понятный. А другое дело — продраться сквозь рукопись министру. Мысль-то он главную провел и ее понял. А теперь делопроизводитель должен сделать так, чтобы и остальные зрители его поняли.

Ох, уж это высокопревосходительство с его дурным текстом и сумбурными предложениями. Переписать-то он перепишет, главное бы еще сам понял. Нет, если бы столоначальник Арсений Федорович, то ни-че-го бы он не переписал. Иной раз только его превосходительство и разбиралось среди чернильных пятен и постоянных черканий министра, а делопроизводитель Макурин не переписывал собственно текст, а записывал за столоначальником.

Но нередко и Кологривов приходил в тупик среди бурелома черканий и откровенных ошибок. Тогда действительный статский советник, мимоходом заезжая на свою квартиру за парадным вицмундиром, беспокоил министра на его казеной министерской квартире. Хотя как беспокоил? Детей у него из-за беспокойной жизни не было, молодая жена, красивая дворянка, но тихая бесприданница, мужа не беспокоила. Так, пара вечеров за ломберным столиком, да торжественные церковные процедуры — вот и все зимние празднества. Так что не только настырный столоначальник «беспокоил» своего министра. И его высокопревосходительство, беспокоясь за доклад перед монархом, не раз и не два приезжал в здание министерства, все чаще останавливаясь сначала в помещении департамента министра, а уже потом служебном просторном кабинете.

Как оказалось, Подшивалов и сам в какой-то с удивлением узнал, что разрабатывать хитросплетения докладной в коллективе так сказать коллег было легче, чем одному, маясь со словами и мыслями.

Поначалу говорил Семен Семенович главным образом со своим столоначальником Арсением Федоровичем Кологривовым, рассуждая, сомневаясь, оттачивая формулировки. Но потом делопроизводитель, мелкий, в общем-то чиновник, но столбовой дворянин, Андрей Георгиевич Макурин, все чаще деликатно и вежливо вмешиваясь, предлагал свой вариант, каждый раз в тему. Слова и формулировки были столь точными и даже остроумными, что уже через десяток вмешательств министр, вначале сердясь и удивляясь, сам стал спрашивать мнение делопроизводителя. Кологривов не вмешивался. Он уже понимал, познакомясь накоротке с новым чиновникам, что сей юноша семи пядей во лбу и может далеко пройти.

Недалекий столоначальник встал бы ему на пути, пытаясь прерывать счастливый служебный путь. Кологривов же пошел по своему. Зачем мешать молодежи? Тем более, породистой, столбовой. Чего ты с этого будешь иметь? А вот если помочь, даже немного, здесь будешь иметь конкретные удачи и положительные стороны. Ведь, что ни говори, а он твой прямой подчиненный, и начальство, в данном случае его высокопревосходительство министр.

Это, разумеется не августейший монарх, но человек с большими возможностями. И глядя на способного чиновника, он одновременно будет посматривать на прямого его начальника. Вон уже его нежданный прожект с министерством финансов, Макурин за это получил Анну на шею. А столоначальник ничего? Да ничего, если не смотреть, что министр стал смотреть на тебя как ближнего и очень полезного помощника, и даже император Николай Павлович опять услышал о нем! Под этими мыслями Кологривов не только не мешал диалогу министра с его подчиненным, но и, в свою очередь, сам помогал, когда была его очередь.

Поэтому, не зря наверное, Подшивалов, когда они уже окончили работу с докладной и осталось только довершить беловой вариант, прочувственно пожал руку кабинетному регистратору Макурину, а Кологривову не только пожал, но и сказал ряд прочувственных слов. Таких прочувственных, что Арсений Федорович в душе взлелеял, точно ему что-то будет — не к августейшему тезоименитство, так к пасхе!

Неопытный Андрей Георгиевич считал, что и это уже награда — привлечение к работе министра. Арсений Федорович ему не мешал. Пусть не мешается. Вот допишет он бумагу его превосходительство, вот тогда в первый рабочий день он прилюдно поблагодарит его при всех чиновниках, тоже пожмет руку. Он, конечно, не министр, зато сидит рядом. И никто, ни министр, ни его императорское величество не подпишут бумагу на награду, если столоначальник будет против.

Доделав свою работу, попаданец послужил жизнь обычного мелкого чиновника, не зная, что над ним крутится ветер, сильный вплоть до бури. Правда, в отличие от настоящей бури этот шквалистый ветер обещал только одни положительные моменты жизни.

Началось все с того, что Николай в очередной ежемесячной встречи с главой государственных имуществ настоятельно заговорил о его докладной. Причем речь шла не о содержании докладной, государь еще до конца ее не читал и не был готов к ее обсуждению. Зато он уделил много похвал внешнему виду официальной бумаги. Наконец-то он увидел идеальный вид официального документа. Чистый, четкий, без клякс и ошибок. Вот про что он всегда говорил!

— Читаешь, как по печатному тексту, все понятно, — похвалил Николай текст и поинтересовался: — кто делопроизводитель сей цидулки? Очень бы хотел увидеть.

Вот теперь Подшивалов всеми своими фибрами почувствовал — попал! Не зря он с ним возился и самолично тащил его в свое ведомство. Угодил-таки монарху! Не каждый день так происходит.

— Ваше императорское величество! — торжественно и громко сказал он, — написал сию министерскую докладную мой чиновник Макурин.

Подшивалову было известно, если императору не интересно, то он, будучи человеком вежливым, задавал один — два вопроса и шел дальше — или к следующему придворному или к другой теме. Тогда ему только развести руки — не попал!

Однако, старый бюрократ не зря считал, что он отличного мнения о Николае и знает о нем все. Император продолжил — У тебя новый сотрудник. Как ты о нем?

Министр мог расслабится. Монарх, как гвардеец в прошлом перешел на ТЫ, теперь он разговаривал с тобою, как старый товарищ. Вообще забываться не стоило, но и тревожится тоже. Император, еще будучи до престола, служил в гвардии и видел в них, прежде всего, близких друзей.

— Ваше императорство, — так, а теперь показать, что и тебе в памяти остаются прошлые годы, — тебе как человека или как сотрудника?

— М-гм, — слегка задумался Николай. Поданные в большинстве видят в своем монархе силу и прочность, и мало кто думает, что в своей основе это тоже человек со своими слабостями и маленькими радостями. Он подумал и переборол в себе человека, — давай, как о сотруднике.

Тут необходимо не зарваться. Если государь почувствует, что ты пользуешься близостью к нему, то все. Раз он к тебе честен, то и ты должен честным!

— Он пока еще недостаточно служит, чтобы я о нем полно говорил. Но что бросается всегда в глаза — превосходный почерк. Ну а затем — умение записывать так, чтобы не вмешиваться, превосходное знание русского языка. Хорошее прилежание, — Подшивалов еще раз показал лист бумаги, — и вот так всегда. Никакой неряшливости. Чисто, красиво, четко. Очень высокая культура, как у сотрудника и человека.

— Да-с! — император задумался, — что-то ты много говоришь положительного, — он выразительно посмотрел на министра и явно послышалось несказанное: — а не врешь ли ты ненароком? — Он дворянин? — задал он давно ожидаемый вопрос. Сейчас решится окончательно — приблизится к императору сотрудник Подшивалова или нет.

— Макурин из столбового дворянского рода, из Шотландии. Отец их Мак-Урин бежал к нам от преследований англичан, храбро воевал в войне двенадцатого года, потом женился на помещице Тверской губернии. От холеры там и все умерли. Один старший сын только и выжил. Прибыл к нам в столицу, как дворянская сирота. Что же касается характеризовать, как личность, то ничего сказать не могу. Но, государь, я воевал с его отцом в войне двенадцатого года. Он был храбрый офицер и честный дворянин. И, похоже, также воспитал и своего сына. По крайней мере, я так увидел его.

— Столбовой дворянин из шотландского рода! — задумчиво произнес Николай, — с ним надо свидеться только из этого. Третьего дня я ведь хотел приехать к тебе?

— Да, государь! — воспоминания из гвардейского прошлого прекратились, Перед генералом и министром снова был правящий монарх. — Вот и приеду. Только поменьше официоза и барабанной дроби, это все же не парад, а рабочий визит. И этот чиновник пусть не знает о моем появлении, — попросил император, — как, в общем-то и другие, хотя это и не так строго.

Подшивалов лишь звонко щелкнул каблуками о массивный дубовый паркет. Просьба августейшего монарха всегда вдвойне жесткий приказ. А как настоящему военному не выполнить приказ?