Первокурсник

Глава 6. Разговор в буфете

— Какая у нас следующая пара? — спросил Саша.

— История медицины. Лекция. Как вчера прошло? Сильно ругали?

— Ты про заседание факультетского бюро?

— Угу…

— Не, всё нормально. Было весело. А ты как вечер провела?

Они снова стояли в очереди в буфет. На сей раз Катя стояла впереди. Перерыв всего полчаса, а очередь двигалась что-то очень уж медленно. Так можно и не успеть перекусить.

— В кино с девчонками бегали.

— Что-то интересное?

— Угу… Классный фильм. Мы даже поплакали.

— Что-то индийское? — усмехнулся Саша.

— Нет. «Белорусский вокзал». Наш фильм.

— На нашем фильме плакали? — удивился мальчишка. — Про что хоть? Тоже про несчастную любовь?

— Нет, не про любовь. Про войну. Точнее, не про войну, а… Там, короче, фронтовые друзья встречаются. Уже в наше время. Песня там одна. Прямо за сердце хватает…

— Привет, Саш! — поздоровалась Снежанна, подходя к ним. — Пустите к себе?

— Стой… — пожал плечами Саша. — Долго вчера сидели?

— В половине первого разошлись. Потом ещё полночи изжогой мучилась. Это, наверное, из-за колбасы с «Буратино». Пришлось соду принимать…

— Нет, не из-за колбасы и не из-за газировки. — вздохнул Саша. — У тебя, по-моему, кислотность повышенная. Понервничала, вот и получила изжогу.

— Кислотность у меня и правда повышенная. А ты откуда знаешь?

— Я не знаю. Просто предположил. Ну-ка, сдвинь нижнее веко. Любое…

Снежанна хмыкнула, но тем не менее послушно опустила пальчиком левое веко. Саша мельком глянул на обнажившееся глазное яблоко и кивнул.

— Точно. Кислотность. Наверняка сильные антибиотики принимала и повредила микрофлору желудка. Тебе нужно пару недель пивные дрожжи попить. И омулем с душком не брезговать…

Девушки рассмеялись. В очереди засмеялись и другие, кто слышал их разговор.

— Чего вы? — возмутился Саша, не обращаясь ни к кому конкретно. — Это, между прочим, установленный факт. Сильные антибиотики, принимаемые перорально, губят или искажают рабочую микрофлору желудка. А это в свою очередь может приводить к самым неожиданным последствиям. Я с таким случаем в позапрошлом году в магаданской городской больнице столкнулся. У той девчонки из-за повышенной кислотности уже появились очаги эрозии на стенках желудка и в нижней четверти пищевода. И вызвано это было тем, что она примерно за полтора года до этого перенесла воспаление лёгких. Её не госпитализировали, поэтому антибиотики ей назначали перорально…

— А что ты в больнице делал? — спросила незнакомая девушка сзади.

— Помощником медсестры на каникулах подрабатывал. В педиатрии. Закончил седьмой класс, месяц отдохнул и пошёл устраиваться в больницу.

— Погоди! Ты в позапрошлом году седьмой закончил? Как это? — оторопела Снежанна. — Когда же ты успел школу закончить? Ты сколько классов-то закончил? Что-то я вообще ничего не понимаю…

— Десять, как и ты. Пошёл в восьмой и начал параллельно тесты сдавать. К весне закончил десятый. Что здесь такого? — недовольно буркнул мальчишка. — Аттестат показать? У меня там, между прочим, всего две тройки! По пению и по поведению.

В очереди вспыхнул смех. Саша тоже усмехнулся. Обернувшись назад, он громко сказал:

— Чего смеётесь? Просто у меня голос не очень красивый. Если я сейчас запою, у вас кровь из ушей пойдёт или черви полезут. Хотите послушать?

— Эй-эй! Не вздумай! Мы здесь всё-таки пищу принимаем! — раздался весёлый мужской басок. — Иди на улицу петь, артист! Там много бродячих собак бегает, которым это только на пользу пойдёт!

Саша рассмеялся и помахал говорившему:

— Не бойся. Что ж я не понимаю, что ли?

— А по поведению почему тройка? — смеясь спросила Катя. — Ты и в школе такой же задиристый был, как сейчас?

— Никакой я не задиристый… — Саша нахмурился и понизил голос. — С чего ты взяла? С нормальными людьми я и сам нормальный. Давай двигайся!

Катя продвинулась вперёд, и на освободившееся место тут же шагнула Снежанна. Через её плечо Саша продолжил разговаривать с Катей. Так же негромко он сказал:

— Тебе, кстати, тоже не помешало бы научиться давать отпор. Этот барбос на поле наехал на тебя, а ты тут же лапки кверху! Такие, как он, только силу понимают. Ты в своём праве! Чего тушуешься?

Катя пожала плечами:

— Не знаю… Ты, наверное, прав. Привыкла я к этому. Дома родители командовали, в школе учителя, пионервожатые, комсорги.

— Отвыкай. Ты начала самостоятельную жизнь и все решения принимаешь сама. И хорошие, и плохие, но они твои. Это же твоя жизнь, тебе и решать, как её прожить.

— А ты сам совершенно самостоятелен в своих решениях?

— Почти. У меня немного другой случай. Я очень доверяю тёте Марине, поэтому стараюсь в сложных случаях сначала с ней посоветоваться. Ну, чтобы ей потом исправлять не пришлось, понимаешь? Она же мне не мама. Это маме можно было при необходимости мне по шее дать, а тётя Марина стесняется…

— Ну вот видишь? Ты тоже не очень-то самостоятелен.

— Ты не сравнивай! Тётя Марина у меня под боком, а твои родители далеко. Ты, кстати, откуда?

— Из Хабаровска.

— А чего тебя так далеко занесло? У вас же, по-моему, в городе тоже медицинский имеется.

— Именно по этой причине! — усмехнулась Катя. — Захотелось самостоятельно пожить. Надоело, что дома меня все ребёнком считают…

В разговор вмешалась Снежанна:

— А кто такая тётя Марина?

— Это Сашкина опекунша. — влезла Катя.

— Ты сирота, что ли? — удивилась Снежанна.

— Почему сразу сирота? — насупился Саша. — Отец давно умер, но мама-то жива. Просто она в Москве живёт. Второй раз замуж вышла. А я не захотел в Москву ехать, вот тётя Марина и оформила надо мной опекунство. Она мамина давняя подруга.

— А-а-а, понятно… А я уж и сама подумала, что ты на детдомовского похож. Там, по-моему, все такие самостоятельные и шустрые.

— Не все… — Саша подтолкнул её животом. — Это ты так говоришь, потому что в детдоме ни разу не бывала. Далеко не все. Тем, у кого характер послабее, там очень тяжело живётся.

— А ты бывал в детдомах?

— Угу, бывал. Как-то раз подругу из детдома вытаскивал. Пришлось познакомиться с тамошними порядками.

— Как вытаскивал? Что-то не поняла…

— Двигайся!… Как, как… Жила она с отцом и мачехой. Потом отец умер, а мачеха Катюшу — подругу тоже Катей звать — тут же в детдом сбагрила! Пришлось разбираться… Это грустная история, Снежанна. Закончилась она более или менее хорошо, но я не люблю о ней вспоминать. Мне самому тогда всего одиннадцать было, а пришлось заниматься очень сложными и очень взрослыми делами. Плакал, глотал слёзы, но занимался…

— Почему плакал? — сочувственно посмотрела она на него.

— Да понимаешь… Катюша тогда очень маленькой и слабой девочкой была. Ей к тому моменту ещё десяти не было. А в том интернате сложилась такая атмосфера… В общем, взрослые ребята и девушки отнимали у младших еду и даже поколачивали их. Я, когда впервые увидел её там, у меня от жалости чуть сердце не разорвалось. Стоит в коридоре у окна, на плечах какой-то побитый молью старушечий платок. Под глазом синяк, губа разбита. Я помню, тогда просто взбесился! Отметелил двух бабищ, которые младших девочек обижали…

Он замолчал и опустил голову… Продолжение последовало, когда они устроились за столом. Четвёртым за их столом оказался взрослый парень, который торопливо поглощал свой завтрак.

— А что с той девочкой дальше стало? — спросила Катя, подойдя с тарелкой и стаканом к столу.

— Дальше? Сейчас она живёт в той же квартире, в которой жила со своими родителями. Её удочерила одна моя хорошая знакомая. Она год назад вышла замуж и уже родила мальчика. Сейчас они живут вчетвером. Марго и её муж Катюшу очень любят. По-моему, её невозможно не любить. Ей сейчас двенадцать, но она уже пошла в десятый класс. Так что я не исключение какое-то. Она закончит школу в тринадцать.

— А куда мачеха девалась?

— Вернулась в свой совхоз в Хабаровском крае. Она доярка по профессии. Работает на ферме. Тоже вышла замуж. Я с ней встречался. Она неплохо устроилась. Говорит, что жизнью вполне довольна.

— Ты на неё разозлился, но тем не менее встречаешься? — удивилась Снежанна.

— А что здесь такого? — пожал плечами он. — Я же не знал тогда, почему она такая психованная была. Из-за этого её психоза отец Кати и погиб. Дал ей вечером затрещину после очередного скандала, который она закатила, хватил два стакана водки и на ночь глядя убежал из дома. А в ту ночь необычно сильный мороз был. Около тридцати. Для Магадана такой мороз дело необычное. На следующий день его за городом нашли. Замёрз.

— А из-за чего хоть психоз?

Саша усмехнулся:

— У Катиного отца какое-то заболевание желудка или пищевода было. Из-за этого у него очень неприятно пахло изо рта. А жену он очень любил. Готов был каждую ночь на неё забираться. Она мне потом рассказывала. Говорит, как вспомню, что мне предстоит, так у меня сразу мурашки по коже и крышу сносит!… Ну и отыгрывалась на нём и на детях. У Катюши ещё старший брат есть, но я с ним незнаком. Он к тому времени уже закончил восемь классов и подался во Владик. В мореходку поступил.

— Да, дела… — протянула Катя. — Из-за такой чепухи такая трагедия случилась…

Саша вздохнул:

— С одной стороны посмотреть — действительно чепуха. А с другой… Знаешь, а я эту тётку понял. Хоть и повела она себя после смерти мужа по-скотски, но по крайней мере понятно стало, почему она так себя при его жизни вела. Да не… Она баба-то неплохая. Простая, как три копейки, эгоистичная, но таких ведь очень много. Нельзя же их за это ненавидеть, правильно? Она мне потом призналась, что жалеет о своём поведении. Мы все делаем ошибки. От них никто не застрахован.

— А что за диагноз у отца был? — спросил сидящий напротив Саши парень.

— Не знаю… Она мне говорила, что таскала его по всем врачам. Гастрологи установили, что причина крылась в какой-то болезни желудка или пищевода. Но диагноз она мне не назвала. Да и вряд ли она его запомнила, даже если ей его сказали. Я же говорю — она доярка. Непонятно даже, было ли ему какое-нибудь лечение назначено. Я тогда особенно не вникал. Мне самому в ту пору ещё двенадцати не исполнилось. Не думал тогда, что по медицинской части пойду.

Снежанна кивнула:

— Слушай, ты вчера сказал, что как-то раз умер. Это что, для красного словца?

— Нет, и в самом деле умер. Как раз на следующий день после смерти отца Кати. Меня утром доставили в больницу с подозрением на острое крупозное воспаление лёгких, а уже к десяти вечера я умер. Клиническая смерть продолжительностью в семь минут.

— Ого! — усмехнулся парень. Он уже поел, но не спешил уходить, заинтересовавшись их разговором. — Ну и как там, на том свете?

— Не знаю… — улыбнулся Саша. — Сердце остановилось, но мозг-то не умер. Я всё видел и слышал. Правда слышал, как через ватную подушку. Помню лицо тёти Марины — она как раз пыталась мне сердце запустить. Злая-презлая! Ругается на чём свет стоит, а сама искусственное дыхание делает! А мне так хорошо было! Ничего не болит, дышать не нужно. Смешно даже было… Она меня и вытащила. Сделала прямой укол в сердце, и я назад вернулся. А потом реаниматоры подоспели, и меня забрали из педиатрии.