На исходе лета

Перед выступлением Люцерна Терц рассказал собравшимся о тройках, а Слай зачитал заранее составленные им списки. Теперь каждый знал, с кем ему предстоит выполнять задание и куда он направляется. Правда, пока что было неизвестно, чем им придется заниматься.

Волнение и любопытство по этому поводу все возрастали, и тут поднялся Клаудер и хладнокровно и бесстрастно описал разрушение Маллерстанга. Он рассказал, как его обитатели глумились над Словом, — вот почему его суд был беспощадным. После окончания его отчета воцарилась благоговейная тишина, затем раздались крики, которые обычно издает сброд, когда чувствует свою полную безнаказанность. Эти вопли требуют новых жертвоприношений и смерти тех, кто не на их стороне.

В этой атмосфере, где ненависть и жестокость били через край, наконец поднялся Люцерн. Мгновенно все стихло. Его речь была длинной и страстной, хотя в записи Терца ее мощь утрачена, а страсть выхолощена. Однако из этой записи видно, что все, кто ее слышал, были в восторге от такого вождя и от заданий Слова, которые неизбежно приведут к гибели Камня.

Когда Люцерн заговорил, на лицах сидимов появилось восторженное выражение; когда он улыбнулся, они рассмеялись; когда он засмеялся, некоторые растрогались до слез.

— Помоги ему, Слово! — взывали они.

— Благословен будь, Господин!

— Нет, пока что я не Господин Слова, потому что еще не введен в должность. — Он умолк, и воцарилась такая мертвая тишина, что, если бы кто-нибудь осмелился дышать, его бы услышали.

— Нет, мои собратья сидимы, я еще не введен в должность. И я клянусь перед вами и перед Словом, которому мы служим и которое дает нам жизнь, что, когда наша цель будет достигнута, в ту же ночь я буду введен в должность. Произнесенным шепотом Словом, окровавленным Камнем, скрежетом праведного когтя буду я введен в должность. Когда придет эта ночь, ужасная для тех, кто боится суда Слова, и ликование наполнит сердца всех, кто гордится тем, что совершает, — тогда Слово назначит меня Господином. Но что это будет за ночь? Чем станет она для нас?

— Скажи нам, Господин! — заорали сидимы.

— Господин, расскажи нам, что мы должны сделать, чтобы тебя ввели в должность!

— Вы должны выполнить свои задания, — ответил Люцерн просто, и голос его вдруг зазвучал спокойно. Он сделал паузу, внимательно следя за реакцией сидимов, и стер белую слюну с уголка рта.

— Каково наше задание? — спросил другой, умоляя взглядом, чтобы Люцерн наконец сказал.

— Послушно отбыть тройками, в которые вас включили. Направиться в те системы, куда вас назначили. — Он смотрел на сидимов, играя с их ужасным рвением.

— Но что мы будем делать? — наконец снова не выдержал кто-то.

— Делать то, что труднее всего. Вы будете… слушать. Слушать последователей Камня. Слушать об этом обмане и мошенничестве, которое они называют Безмолвием. Слушать и записывать имена, места, сильные и слабые стороны — все о последователях.

Сидимы переглядывались друг с другом, недоумевая.

— И только-то? — прошептал один сидим.

— Только-то?! — с притворным негодованием воскликнул Люцерн. — Это «все» будет самой сутью разрушения Камня. Слово будет знать силу своего врага. Слово будет знать места, где обитает его враг. Слово будет знать все. Вы завоюете их Доверие, ваши тройки будут встречать с почетом. Элдрены и гвардейцы будут вам повиноваться, в вашем распоряжении будут все средства. Кроме одного.

Подняв лапу, Люцерн вытянул острый, сверкающий, изогнутый коготь.

— Не должно быть насилия. Пока что. Не должно быть наказания. Пока что. Если над вами будут насмехаться или вам станут угрожать, вы будете улыбаться и не станете платить той же монетой. Вы будете только слушать. Но поскольку Слово могущественно, поскольку Слово велико, то мы все вместе сделаем такие записи о системах, что будем знать, где находится Камень, что это такое и как его уничтожить.

Вот это и есть ваше задание. И его нужно выполнить быстро, поскольку Слово жаждет поскорее вынести приговор тем, кто глумится над ним с помощью своей веры. Помните это. За каждое нечестивое слово, которое вы услышите, умрут десять последователей Камня, за каждую насмешку над сидимом или угрозу в его адрес умрут сто последователей. За каждого крота, повернувшегося спиной к Слову и лицом к Камню, умрут его жена, дети, родня — весь его подлый род будет караться смертью.

— Когда это будет? — вскричали они.

— Когда? — прошептал Люцерн, и глаза его сузились и стали еще чернее. — Я хотел бы вам сказать когда, но не смею сделать это даже здесь, поскольку среди нас сейчас скрывается Камень. Да, кроты, он здесь! Я скажу, когда настанет срок и я буду уверен, что предатель-Камень не успеет предупредить свое отродье. Но узнайте же, по крайней мере, вот что. — Тут рыльце Люцерна помрачнело. Его когти принялись скрести землю, он сгорбился, подавшись вперед, и все пододвинулись чуть ближе, словно то, что Люцерн собирался поведать, было самой темной тайной. — Благодаря заданиям, которые вы выполните, Слово сможет обрушить на Камень всю свою силу правосудия и отмщения. Это и будет та ночь, когда я вступлю в должность. И вот тогда все мы будем облечены могуществом суда Слова.

Вот что сказал Люцерн, и этого было достаточно, чтобы Кэннок загудел от волнения, как муравейник, а сидимы зловещими тройками разбрелись по всему кротовьему миру, целеустремленные и исполненные решимости.

Весь следующий день кроты покидали Кэннок, торопясь выполнить свои задания. Многие приходили попрощаться с Люцерном. Другие, знавшие его не так уж хорошо, медлили, стараясь улучить возможность хотя бы улыбнуться ему в надежде завоевать расположение. Гиннеллу было поручено удерживать западные границы, пока Клаудер не пришлет новые приказы, а это должно было произойти очень скоро.

Даже незначительные детали не были забыты. Три последователя Камня, которых стерег Друл, были отпущены на свободу.

— Они будут исподволь внушать доверие к нам, — сказал Люцерн, но Друл не понял и нахмурился.

— Не огорчайся, Друл, скоро у тебя будет столько работы, что ты не можешь себе представить в самых смелых мечтах.

Через день в Кэнноке не осталось сидимов, и зараза Слова опять начала расползаться по всему кротовьему миру.

После этого Люцерн снова стал беспокойным, и вот тут наконец Мэллис вернулась из Биченхилла.

— Тебя долго не было, — сказал Люцерн.

Мэллис улыбнулась и погладила его бок.

— Там, где я была, много приятного и удивительного, — заметила она.

— В Биченхилле?

Она кивнула.

— Там много приятного?

— Да, мой дорогой. Очень, очень приятного. Ты будешь доволен.

— Расскажи мне, — прорычал он.

— Полностью или вкратце и только самое приятное?

— Вкратце.

— Там живут твои родственники.

— Мои родственники? Ты имеешь в виду Хенбейн? — В его голосе прозвучали ужасная надежда и ужасный гнев.

Мэллис рассмеялась: с

— Нет, нет, мой дорогой, гораздо лучше. Твои родственники, твои пропавшие брат и сестра.

— Мои брат и сестра? — слабым голосом повторил Люцерн, словно не понимая значения этих слов.

Она медленно кивнула, не собираясь торопиться. Подобно тому как Люцерн мог вертеть толпой кротов, Мэллис умела вертеть Люцерном.

— Да, да, любовь моя. Нежная Хеабелл и сильный Уорф. Твоя сестра. Твой брат.

— Они живут в Биченхилле? — спросил потрясенный Люцерн.

— О да, да, именно так. И это еще не все… хотя, поскольку ты сказал, чтобы я рассказала вкратце… — Мэллис хихикнула.

— Рассказывай, — нетерпеливо приказал он.

— Тебе не стоит ими гордиться. Судя по всему, они оба такие достойные последователи Камня.

— Если это правда…

— Правда, мой Господин, чистая правда. А поскольку это так, что ты сделаешь? — спросила она, и, хотя рот ее наполнился слюной от предвкушения, в широко открытых глазах было самое невинное выражение.

— Нечто такое, чего никогда не забудет кротовий мир, — самым угрюмым тоном ответил Люцерн.

— Хорошо, о, хорошо, — промурлыкала Мэллис. — Я знаю, что это будет Хорошо.