На исходе лета

Глава четырнадцатая

Июнь предвещал великолепное лето, и так и случилось: поляны и просеки Данктонского Леса залило благословенным теплом.

Лес будто чувствовал, какую роль ему суждено сыграть в воспитании Бичена, и так постарался, что, когда тому пришла пора уйти из Данктона, он унес лес в своем сердце. Стоило ему впоследствии заговорить о родных краях, и все сразу видели этот лес, освещенный солнцем.

Каждый рассвет оглашался воркованием дикого голубя, его нежный зов эхом отдавался в кронах деревьев. Затем, когда воздух согревался солнечными лучами, голуби перебирались повыше и хлопанье крыльев отмечало начало дня.

А потом внизу просыпались кроты, выглядывали из нор и прислушивались к стремительному полету птиц. Лисицы, юркнув, исчезали из виду, а барсуки возвращались спать в свои норы на склонах Истсайда.

Тоннели весело гудели от топота кротов; суетливые лапки рыли сухую летнюю почву, а голодные носы тыкались в нее. Кроты чистились, завтракали, и начиналось новое утро в бесконечной, как казалось, череде летних дней.

В полдень, когда все прочие обитатели леса затихали, кроты искали компанию и, выбрав теплое местечко, согретое солнцем, устраивались поболтать или просто помолчать вместе. Какие приятные мысли посещали тогда этих изгнанников? Вне всякого сомнения, порой им бывало грустно, но в конце концов кроты решали, что раз уж приходится заканчивать свои дни далеко от дома, то такое лето может пригрезиться в самых смелых мечтах.

Бичен бродил в эти дни по всему Данктону, и повсюду его радушно встречали. Воздух был пропитан воспоминаниями и ностальгией. Те кроты, которые, пострадав от грайков, в преклонном возрасте были пригнаны в Данктон, после ритуала Середины Лета открыли в своей жизни какую-то новую гармонию. Теперь, в эти долгие годы лета, они с удовольствием беседовали о прошлом, о котором прежде им больно было вспоминать.

Многие чувствовали, что, хотят они того или нет, конец их близок. Они пережили страшную чуму и прочие болезни, оккупацию своих систем, изгнание и анархию, но теперь Камень (а для некоторых, например для Доддера, — Слово) гарантировал им покой и безопасность в этой заброшенной системе, куда грайки больше не заглядывали.

Как и предвидел Триффан, эти кроты охотно делились с Биченом своими знаниями и мудростью. Он был их будущим, их бессмертием.

Если какая-то кротиха слабела и должна была скоро умереть, другие разыскивали Бичена и говорили: «Крот, зайди к ней… Ее срок настал, и она хотела бы поговорить с тобой перед тем, как уйдет…» Некоторые были слишком робки и застенчивы, чтобы самим искать Бичена, и его приводили друзья. К их удивлению, оказывалось, что Бичен и сам довольно робок и совсем не похож на того грозного крота, которого они воображали, услышав имя Крот Камня.

— Но ведь ты такой же крот, как мы… — удивленно тянули они, а он усаживался рядом, и тогда они сразу становились самими собой.

Что же говорили ему такие кроты? Какую мудрость передавали, сами не ведая о том? Почему многим хотелось рассказать ему о себе?

На эти вопросы найдется много различных ответов в ходе этой истории, но мы можем догадаться уже сейчас, что кроты говорили о прошлом, так много значившем для них, и счастливом, и мучительном. Эти мысли не давали кротам покоя, и им надо было высказаться.

— Что вы хотели мне рассказать? — спрашивал Бичен, и они отвечали:

— Да так, ничего особенного, крот, об этом и говорить-то не стоит, но когда я был молодым, редко отваживался выйти за пределы тоннеля. И вот однажды… — так они начинали и рассказывали ему, как познавали мир. Другие говорили о своей любви, некоторые — о своих печалях.

Но были и такие, которые говорили только о неприятном, вспоминая свои дурные поступки. Некоторые — их было не так уж мало, и среди них не одни последователи Слова — рассказывали об убийствах, которые совершили, и о ранах, которые нанесли. Если бы все начать сначала, говорили эти кроты, они бы так не поступили.

— Я никогда не прощу себе этого, никогда, — плакал такой крот. — Не могу забыть о том, что сделал это. Хорошенько подумай, Бичен, прежде чем поддаваться порыву гнева или страха, сто раз подумай. Любовь — вот единственный путь, хотя не мне об этом говорить, ведь я-то никогда никого особенно не любил… Да, когда делаешь зло, то самое большое зло причиняешь самому себе…

Бичен слушал и кивал, а иногда тоже плакал, и не было такого крота, который, побеседовав с ним, не почувствовал бы себя лучше.

Не существует точных записей о прогулках Бичена в те летние годы. Мы знаем только, что было два места, куда он постоянно наведывался и откуда выходил, восстановив силы. Одним из них был тоннель крота Мэддера. Бичен находил в его саду покой и умиротворение, как нигде больше. Кроме Мэддера, компанию ему составляли там Доддер и Флинт. В их единении кроты видели доказательство того, что Бичен наделен даром вносить гармонию туда, где прежде царил разлад. Все понимали, что, когда Бичен гостит у Мэддера, его лучше не беспокоить.

Второе место, куда он удалялся, был Болотный Край. Триффан вернулся туда после Середины Лета, чтобы завершить Свод законов для общины. Там Бичен возобновил свои занятия письмом, изучая тексты Спиндла и Триффана, а также тексты, написанные Мэйуидом в его эксцентричной манере. Сам Бичен делал записи о кротах, с которыми беседовал в эти летние месяцы, перерабатывая таким образом их слова во что-то свое.

Но Бичен возвращался в Болотный Край не только ради этих занятий. Всем теперь стало очевидно, что старому кроту нужна постоянная помощь. Кроме того, Бичен охранял Триффана, когда тот вылезал из тоннеля и часами неподвижно сидел, размышляя об угасании дневного света и о непрерывной смене заката и восхода в жизни леса.

Когда Бичен жил вместе с Триффаном, то разыскивал для него червей и охранял его. Но когда он путешествовал, следуя совету Триффана, и учился мудрости у обитателей леса, на его место заступал крепкий Хей. Когда же он спал или отлучался по делам, его сменяли Скинт или Смитхиллз. А в августе в Болотный Край перебралась Фиверфью.

Мы говорили, что Бичен разгуливал по лесу в полной безопасности, и так оно и было. Дело в том, что его охраняли другие. Более опытные кроты. В некотором смысле Бичена опекали все кроты, но что касается защиты от внешней опасности, то есть от грайков, тут приоритет принадлежал Скинту, теперь уже слабому и немощному.

Никто лучше Скинта не знал всех тонкостей оборонной системы. Когда Хенбейн вторглась в Данктон, Скинт остался в нем, дав Триффану и Мэйуиду возможность возглавить бегство обитавших там кротов.

Теперь Скинт постарел, а сильных и хорошо обученных кротов, которые могли бы нести караул, у него в распоряжении было мало. Поэтому в его задачу входила не активная оборона, а скорее наблюдение за деятельностью грайков возле подземного перехода. Кроме того, нужна была система оповещения на случай, если грайки попытаются снова вторгнуться в Данктон.

Именно Скинт высказывал подобные опасения и настаивал на мерах предосторожности, он никогда не доверял грайкам, даже если казалось, что теперь-то они оставили Данктон в покое.

— В тот день, когда Слово будет навсегда забыто, мы сможем снять сторожевые посты, но этот день наступит еще не скоро, — говорил Скинт. — Пока я жив, я всегда буду держать ушки на макушке.

Караульную службу у Скинта несли разные кроты, в первую очередь Маррам и Хей, а Мэйуид и Сликит представляли собой грозный интеллектуальный потенциал. Тизл, которая в период анархии, воцарившейся после изгнания из системы, шпионила и передавала информацию от одной враждующей группировки изгнанников к другой, была ценным союзником. А поскольку она была преданна Триффану и обладала врожденным здравым смыслом, Скинт ей доверял.

Смитхиллзу была отведена роль помощника Скинта, но те, кто знал его, ни минуты не сомневались, что в случае необходимости Смитхиллз из последних сил будет сражаться за крота, с которым столько лет шел бок о бок.

Скинт давно сообщил Триффану, что, по его мнению, угроза со стороны грайков снова возникнет после Середины Лета. Детеныши к тому времени подрастут, и свободными от забот грайками овладеет жажда деятельности. Кроме того, именно в летнюю пору, согласно традиции, сменялись посты сидимов и патрули гвардейцев. То, что было незыблемо с прошлой зимы, разом рушилось, поскольку и сидимы и гвардейцы горели желанием показать своему начальству, что они лучше справляются с обязанностями, чем их предшественники. Тогда они начинали всюду совать свой нос, что было чревато неприятностями.

— Ручаюсь, придет день, когда кто-нибудь из наших проболтается у подземного перехода о присутствии Бичена в системе, а какой-то ретивый сидим услышит это, — сказал Скинт. — Ну что же, если придется дать сигнал тревоги, мне хотелось бы сделать это самому!

Триффан рад был предоставить Скинту заниматься всеми этими делами. Кроты Данктона ощущали теперь уверенность, что никто не предаст их — разве что случайно проговорится по старости. Такое иногда бывает. Во всяком случае, когда Камню будет угодно, чтоб о появлении Бичена стало известно, наблюдатели Скинта, как всегда, справятся со своей задачей: нужно надеяться, что Бичен отсидится в укромном месте и при первой возможности сбежит. А если их минует вторжение грайков, то осенью Бичен сможет спокойно уйти из системы, и кто-то из своих проводит его.

Между тем и Триффан и Скинт знали, что на их систему махнули рукой из-за ее дурной славы. Считалось, что там легко заразиться. Скинт поддерживал эти слухи, посылая к подземному переходу самых больных, если удавалось их уговорить. Он хотел показать, что болезни все еще свирепствуют в Данктонском Лесу.

Однако подобные попытки были небезопасны: два-три крота не вернулись и возле подземного перехода был найден труп одного из них. По-видимому, его убили гвардейцы, которым надоело нести караульную службу и бояться заразы.

Кроты считали предосторожности Скинта разумными, и он без труда находил достаточно желающих наблюдать за подземным переходом и его окрестностями.

Обо всем этом Бичен не знал либо не интересовался. И вообще, уже тогда он не особенно опасался последователей Слова. Он вырос и стал сильным кротом, правда не слишком крупным и совсем не воинственным. Его красота и грация бросались бы в глаза не только в Данктоне, где дряхлость и болезни стали нормой, но и в системе, где живут здоровые кроты.

Шерсть у Бичена, скорее серая, нежели черная, красиво лежала и так блестела, что, казалось, излучала свет. Нос у него был прямой, лапы стройные, а голос мужественный, но мелодичный.

Хотя в его присутствии все обретали какой-то странный покой, сам он не был безмятежен, а временами, казалось, что-то его тревожило, как уже было в последние месяцы детства. Хорошо знавшие его понимали, что Бичен каким-то образом ощущает всю тяжесть требований, которые когда-нибудь предъявит ему Камень. К тому же мысли его занимали странные обстоятельства его зачатия у Камня Комфри и тайна смерти Босвелла.

Триффан проницательно пишет об отношении Бичена к Камню: