Дневник отчаяшегося

Именно здесь, в песчаных и болотистых районах бассейна реки Одер, зародились вечная ненасытность и ее апофеоз, поклонение убогим, культ уродства, гигантская черная статуя, которая «Железным Гинденбургом» когда-то возвышалась над деревьями Кёнигсплац; яростная ненависть ко всему, что лучше, косые взгляды в чужой огород, готовность к грабительским налетам и стремление возведенный в ранг религии Королевства Пруссии культ скупости навязать всей Германии и, более того, всему миру — если потребуется, путем вооруженного прозелитизма; а еще легендарный унтер-офицер гвардейского фузилёрного[60] полка, наставляющий капральский состав перед походом в церковь не «сидеть без дела и клевать носом», а оценивать расстояние («от алтаря до органа и от священника до двери»), — все это было терпимо до тех пор, пока великий король, настоящий макиавеллист, использовал армейский инструмент «Pour l’honneur de l’épée»[61]. Вооруженная сила на службе «И. Г. Фарбен», боевое выдвижение для насильственного распространения дешевых строений, чулок из бемберга и костюмов из древесного волокна, стала, посреди мира богатства и изобилия, отвращением и чумой, odium generis humani[62]. Уродливой, бездуховной, подверженной всем политическим потрясениям, повторяющимся циклами по 25 лет, Германия была с того момента, когда — и здесь я затрагиваю основную проблему современной европейской политики — при создании бисмарковской империи она позволила колонизаторам руководить родной страной и лишить ее самостоятельности. С тех пор как исчезла ответственная олигархия, с тех пор как Версаль совершил немыслимое безумие, уничтожив единственного противника этого процесса в лице Австрии и оставив на его месте вечно кричащего горлопана на севере, с этого момента было достаточно встречи прусской ненасытности с политическим кондотьером, чтобы накликать великую катастрофу Европы, которую мы все предчувствовали. Незримая борьба против нацизма, которая со всей ожесточенностью ведется главным образом в Южной Германии, является одновременно борьбой против опруссачивания и борьбой за естественное устройство Германии — англичанин это, вероятно, поймет не сразу, а американец вообще не поймет. То, что сегодня остается немецкой проблемой, завтра станет европейской… да, проблемой, которая коснется всего мира. Пройдет немного времени, и Европе придется выбирать, позволит ли она покрыть себя серой штукатуркой прусского единства или займется наконец защитой собственного бьющегося сердца от притязания на власть колонии, переоценивающей свои возможности.