Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

* * *

Все последние месяцы Бальзак жил в ожидании праздника, который должен был случиться в декабре. Праздник – это встреча с Евой в Женеве. Ганская уже знает (через тайную карандашную циферку в книге) точную дату его приезда. А он… едва сдерживается. И в преддверии часа «Х» со скоростью пули мчится в сторону швейцарской границы.

24 декабря 1833 года – тот самый час икс. В этот день Бальзак в Женеве. В его душе, несмотря на декабрь, «цветёт сирень»; каждая клеточка молодого тела дрожит в жарком нетерпении, взывая о единственном: когда? Когда наконец он встретится с Евой?!

Женева встречает приятным сюрпризом. В гостинице, где он остановился («Maison del Arc»)[98], Бальзак находит… перстень с запаянной прядью волос Эвелины. Это подарок от Евы на Рождество. От восторга из глаз Оноре капают слёзы.

– Милая моя, – шепчет он, надевая перстень на палец. – Обворожительная фея!..

«Люблю ли я тебя? – пишет Оноре Ганской. – Но ведь я же рядом с тобой! Мне бы хотелось встретить во время этой поездки в тысячу раз больше трудностей, испытать еще больше страданий. Но так или иначе впереди славный месяц, а быть может, и два, они по праву завоеваны нами. Целую тебя не один, а миллион раз. Я так счастлив, что, как и ты, не могу больше писать. До скорой встречи. Да, комната у меня хорошая, а перстень достоин тебя, моя любовь, он прелестен и изыскан!»{283}

Ганские живут в так называемом доме Мирабо в квартале Пре-Левек. Когда романист появляется у них, он незаметно демонстрирует Еве подаренный перстень и преподносит ей эксклюзивный кофейник и айвовое варенье (cotignac).

Все сорок дней, которые писатель будет жить в Женеве, пройдут в вежливых визитах и тайных горячих взглядах, мельком брошенных между Евой и Оноре. Приходилось блюсти марку: каждый раз Бальзак появлялся у Ганских лишь после «официальных» приглашений на имя маркиза де Бальзака. В своих письмах семейству, дабы подчеркнуть высокий статус хозяйки, он шутливо называет её супругой маршала и предводительшей (граф Ганский был предводителем дворянства на Волыни). Но это исключительно для чужих глаз; на самом деле между ними уже давно (всё через ту же гувернантку) налажена секретная переписка. И уж здесь Бальзак давал волю своему неистощимому юмору!

Из письма Бальзака Ганской: «Ее Ржевускому величеству госпоже Ганской в Женеву: Обожаемая повелительница, ваше спящее величество, гордая королева Павловска и окрестностей, владычица сердец, роза Запада, звезда Севера и прочая… и прочая… фея льип!» (Бальзак имел привычку подшучивать над произношением Ганской слова «липы», которое та выговаривала как «льипы»{284}.) Причём подписывается Бальзак довольно оригинально: «смиренный мужик Онорешка».

Ганской удаётся несколько раз тайком пробраться в гостиничный номер Оноре. Их встречи проходят в атмосфере строгой секретности: ревнивый супруг Эвелины, кажется, присутствует везде – в доме, на прогулках, в парке.

Все сорок дней – в постоянном ожидании встречи. Тайного свидания. Бальзак будто в горячке. Они должны – нет, просто обязаны! – быть вместе. Ева должна стать его женой. Ведь он и она любят друг друга – и это главное!

Но пока приходится следовать обрыдевшим правилам этикета: чопорные рауты, лицемерные улыбки, дежурные поклоны… И постоянно между ним и Евой этот суетливый пан Ганский. Будто нарочно, он ни на шаг не отходит от жены. Напыщенный гусак. О, как Оноре ненавидел этого надменного шляхтича!

Под Рождество обычно тихая Женева вдруг оживилась. Как оказалось, сюда приехал Жером Бонапарт и его подопечный – Шарль Луи Наполеон, сын Людовика Бонапарта и племянник Наполеона I, будущий французский король Наполеон III. Здесь же Ференц Лист со своей любовницей графиней д’Агу, бросившей ради венгерского красавчика супруга и малолетнюю дочь. Все толкутся, как стая надменных гусаков. Га-га-га… И это при том, что в двух шагах… чистая, светлая, нежная, любимая женщина. Пытка. Быть рядом и делать вид, будто ОНА тебе безразлична. И Ганский: туда-сюда, туда-сюда… Ведь старик совсем, а поди ж ты, и не думает умирать… Так что приходилось ждать скорого ухода неугодного муженька, что, по словам Ф. Тайяндье, «было безнравственно, как сама любовь, и смешно, как водевиль»{285}.

Первые несколько дней сильно утомили Оноре. Он хотел видеть только ЕЁ, но судьба-злодейка вынуждала общаться со всеми сразу. Улыбаться, гримасничать и вышагивать в общей толпе гусаков – в ногу и с высоко поднятой головой. Туда-сюда… туда-сюда… Лицемеры.

Пришлось поменять тактику: основное время – за письменным столом. И жить в надежде на тайную встречу. Правила этикета соблюдены: повстречался, повышагивал, погримасничал. Basta! Всё остальное – по мере необходимости. И исключительно в ожидании ЕЁ зова! Ева рядом, и он готов в любую минуту кинуться к ней. C’est la vie: жить и ждать.

И всё же Бальзак на вершине блаженства. Он всегда стремился обладать именно такой аристократкой, как Ева: красивой, умной, элегантной и чувственной. Теперь Оноре уже по-настоящему влюблён в ту, которую, казалось, искал всю жизнь. Они поклялись в вечной любви, уверовав, что ещё немного, и будут неразлучны всю жизнь. Даже пытались строить планы на будущее.

Правда, их планам кто-то настойчиво мешал – тот, кто никак в них не вписывался. Эти двое постоянно забывали об одном человеке. О пане Венцеславе Ганском…