Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

* * *

Чтобы что-то начать, следует хорошенько присмотреться. Бальзак слыл известным торопыгой, но схватывать на лету являлось его профессиональным качеством. Зерно надежды, брошенное в загодя заготовленную почву, постепенно давало росток. Собственная газета могла многое изменить. И пример Жирардена налицо. Газета – своего рода трибуна, с которой можно заявить о себе в полный голос. Если же всё сделать с должным пониманием цели и задач, эта самая газета поможет стать не только самым известным и востребованным литератором, но и успешным политиком.

Тщеславие, щекотавшее где-то под мышками, не давало Бальзаку покоя. Оноре удовлетворил лишь часть своего непомерного честолюбия: он стал известен – только и всего! Но хотелось большего – быть богатым и влиятельным. Все начинания Бальзака бесславно проваливались. Оставалось последнее: подобраться к поставленной цели с другого конца – со стороны политики. Депутат ли, сенатор – каждый из них рано или поздно оказывается с куском жирного пирога. И этот «пирог» – реальная власть. Власть всегда подразумевает деньги. Не бывает бедной власти; бедная власть – бесхозная старушка: она бессильна, а потому и не власть вовсе. Вообще, Оноре мечтал со временем стать министром. Каким, во главе чего? Не важно. Министр – он министр и есть. Главное, чтоб давать распоряжения вразрез с современными нуворишами-пустозвонами, которые не способны ни командовать, ни руководить, ни действовать. Власть нуждается в молодых и сильных. И, конечно, в умных. Таких, как он, Оноре.

Но сначала – газета. И здесь Бальзак, что называется, в своей тарелке. Если начинать – то однозначно не с нуля. С нуля начинать – нулём закончишь. Аксиома от мсье Бальзака. Поэтому следует разобраться с фундаментом. Таковой имеется – еженедельник «Chronique de Paris» («Парижская хроника»), основанный за год до этого неким ирландцем по имени Уильям Даккет. Издание принадлежало самому Даккету, а печатали его Максимилиан де Бетюн и Анри Плон.

Бальзак уломал Даккета уступить ему газетёнку, выкупив 75 % за 140 франков. Издаваемая легитимистами, она особо не докучала жадной до сплетен публике, тем не менее Бальзак пообещал ирландцу, что все издержки по дальнейшему продвижению «Хроники» он возьмёт на себя. Возглавить такую газету (вообще-то, это был еженедельный журнал) означало изменить её под себя. Чем не прекрасная идея?!

И Бальзак начинает действовать. Легитимистская «Chronique de Paris» – пахучее болото, и будет бурлить и пахнуть до скончания века. Вот и пусть себе бурлит. Но «Хроника» должна привлекать читателей не запахом болота, а запахом… Бальзака. Всё самое новое и лучшее – сюда, на страницы собственной газеты. И при этом ничто не оторвёт Бальзака от главного – от письменного стола. Главный редактор будет заниматься газетой лишь опосредованно; основная тяжесть падёт на тягловых «лошадок», коими будут молодые и ретивые из числа юных талантов[115]. Туда же привлечь секретарей из числа аристократов – маркиза де Беллуа и графа де Граммона.

Итак, от «Chronique de Paris» – один лишь остов, скелет, некая куколка. На самом же деле «куколка» зияет пустотой: из неё давно выпорхнула «бабочка» под названием газета мсье де Бальзака. С легитимистами покончено, болото в прошлом! От прежней «Хроники» остались рожки да ножки. В первых строках еженедельника – политическое положение, актуальная жизнь и, конечно, литература. Последнее Бальзак возьмёт исключительно на себя. Эта газета… она должна перевернуть обывательское сознание!

В январе 1836 года выходит первый номер бальзаковской «Chronique de Paris». Читатель в восторге! Именно на страницах этого номера появляется знаменитая «Обедня безбожника» («La Messe de l’Athée»), написанная Оноре за одну ночь! В состав новой редакции входят Виктор Гюго, Теофиль Готье, Гюстав Планш, Альфонс Карр… Блестящий состав! Из карикатуристов Монье, Гранвиль, Домье…

Редактор «Revue de Paris» Бюлоз в гневе! Он не намерен терпеть рядом опасного конкурента. А потому в письме Жорж Санд высказывается начистоту:

«Я поссорился с Бальзаком, который собирается сотрудничать с плохонькой газетенкой, которая не раз скверно о вас отзывалась. Это “La Chronique de Paris”. Уверяю вас, что не собираюсь извиняться, я никогда не мог его понять и мало ценю его манеру письма, столь востребованную читателями». […] Забыл сказать вам волшебную, удивительную, поразительную новость: это альянс Планша, Гюго и Бальзака, которые собрались делать газету, о которой я вам рассказал. Планш должен нам две тысячи шестьсот франков, он не желает работать, я отказался дать провести себя, и он уцепился за Бальзака, которого любит, вы знаете как, впрочем, он целует даже задницу Гюго, которому просто поклоняется. Великолепный союз! Что за люди, как они понимают и любят друг друга! Вам смешно? И эта коалиция угрожает мне! Через три месяца Планш признает себя побежденным, Бальзак посчитает выполненной свою миссию, а Гюго сделает ребенка Жюльетте Друэ! Бойтесь за меня!»{334}

Тем не менее дело пошло. Далее там появляется целый каскад бальзаковских шедевров: «Дело об опеке» («L’Interdiction»), «Музей древностей» («Le Cabinet des Antiques»), «Фачино Кане» («Facino Cane»), «Ессе homo!», «Неведомые мученики»…

Газета идёт нарасхват. Новинки от мсье Бальзака влекут читателей магией литературного искусства. Прочитав газету, её передают друг другу; чаще – в обмен одного номера на другой. Удобно и не так дорого. Браво, г-н Бальзак!

Но и сам автор не дремлет. Опытный журналист Бальзак подключает умелую рекламу. Грош цена тому журналисту, для которого реклама пустой звук. Годы журналистики не прошли для Оноре даром. Весь январь писатель устраивает у себя на рю Кассини роскошные обеды, куда приглашаются влиятельные лица и ближайшие сотрудники – те лица, которые в той или иной мере связаны с газетным бизнесом и способны повлиять на продвижение этого детища.

Подобная тактика даёт свои плоды. Париж с удивлением взирает на новшество – газету мсье Бальзака, в которой, как все говорят, публикуются самые последние новинки автора. Успех головокружительный! Воодушевлённый первой победой Бальзак объявляет, что «Chronique de Paris» будет выходить дважды в неделю. С февраля по июль 1836 года рукой главного редактора была написана сорок одна передовица{335}.

Из письма г-же Ганской: «“Парижская хроника” завладела всем моим временем. Я сплю только пять часов. Но если ваши дела и дела г-на Ганского идут хорошо, то я могу сказать, что и мое предприятие развивается великолепно. Число наших подписчиков увеличивается совершенно фантастически, и мои паи в газете достигли за один месяц 19 тысяч франков»{336}.

Однако в письме Бальзака сестре проскальзывают нотки усталости; Оноре говорит о «Chronique de Paris» как о газете, «в штате которой состоят исключительно инвалиды», и которую он тащил «по той превосходной причине, что вложил в нее часть своего капитала».

Действительно, газета, как и прочие проекты Оноре, требовала постоянных финансовых вливаний, причём немалых. И Бальзак из кожи вон лезет, вкладывая в неё последние деньги. В июле количество подписчиков составляет всего 288 человек – ничтожный мизер для того, чтобы газета стала ежедневной. Ничего удивительного, что годовая подписка на «Chronique de Paris» стоила аж 76 франков. И это при том, что Жирарден («La Presse») и Дютак («Le Siècle») благодаря богатой рекламе добились снижения до 40 франков. Что ж, следует заняться рекламой…

Оноре уверен: инвестиции окупятся сторицей. И в случае победы завистники и недоброжелатели приползут к нему на коленях, прося о снисхождении. К «рупору прогресса» потянутся важные чинуши, депутаты и даже министры. Вот так, дайте срок.

Однако время шло, но ни депутатов, ни министров, ни чинуш. В реальности состояние дел оказалось намного скромнее иллюзий: владея газетой, Бальзак едва сводил концы с концами. В перспективе всё катилось к банкротству. И когда запахло жареным, началась извечная катавасия – бегство с тонущего корабля. Первым, как и следовало ожидать, ретировался трусливый компаньон мсье Уильям Даккет: он продал свои векселя тем, кто специализировался на выколачивании долгов, оставив бывшего партнёра один на один с опасными прощелыгами. Через семь месяцев на капитанском мостике остаётся лишь один капитан в лице главного редактора, мсье де Бальзака, лихорадочно подсчитывающего убытки. Сложив дебет с кредитом, неудачливый газетчик едва удерживается на мостике: с учётом долга г-же Делануа (24 тысячи франков) и папаше Даблену (5 тысяч) сорок пять тысяч с хвостиком – цена непосильного труда за потраченные впустую месяцы. Неблагодарный читатель! Его пыл оказался явно переоценён.

«Кругосветное путешествие, – пишет С. Цвейг, – месяцы, отданные безделью и наслаждениям, были бы лучшим использованием денег, чем эта новая, но отнюдь не последняя из его сделок. Всегда, когда Бальзак выходит за пределы собственной сферы, ему отказывает его гений и ясный рассудок. Антей на собственной земле, он превращается в посмешище пигмеев, лишь только вторгается в чужие пределы»{337}.

Бальзак вновь отклонился. Ему следовало работать за письменным столом, а он увлечённо метался, пытаясь стать успешным газетчиком.

«Лишь в своих творениях бывал он рассудительным, – делает вывод А. Уссе[116]. – Можно сказать, что он был создан в противоположность поэтам. Виктор Гюго был рассудительнейший светский человек, когда спускался с высот поэзии; к Бальзаку разум возвращался, лишь когда он писал книги»{338}.

Чтобы не оказаться в долговой каталажке, Оноре хватает первое, что попадается под руку, – столовое серебро, за которое знакомый ростовщик обещает хорошо заплатить. Но всё это – капля в океане долга. «Chronique de Paris» следовало выгодно продать.

Г. Робб: «…Он пригласил на ужин одного богатого молодого человека, который намекнул, что, возможно, выкупит часть акций. В счете от ресторатора значатся такие деликатесы, как филе осетра, ржанки, запеченные под сырной корочкой с сухарями, спаржа и ананасовые оладьи. Еда была съедена, речи произнесены, но единственным результатом стало обещание молодого человека “поговорить о предложении с папой”…»{339}

Бальзак с болью в сердце наблюдал, как его конкуренты – юркие ежедневники «Le Siècle» и «La Presse» – без труда обгоняли его неуклюжую «Хронику». В июле детище Оноре приказало долго жить.

Судьба в который раз припёрла Оноре к стене, давая понять, что лишь сочинительство является его призванием. Или разбивать голову о стену стало некой привычкой этого человека? Похоже, что именно так…