Коллекционеры и меценаты в России

Глава 3. Социальный парадокс

Одним из наиболее известных русских предпринимателей несомненно являлся Савва Тимофеевич Морозов. Этот человек не только олицетворял крупного инициативного капиталиста и выдающегося филантропа… Ему были присущи такие черты характера и поступки, которые делали его изгоем в собственной среде и вызывали уважение к нему в передовых кругах русского общества. Он весь был как бы «соткан» из противоречий и более, чем кто-либо другой подходил под определение «одинокая душа». Именно А. М. Горький, поддерживавший близкие дружеские отношения с С. Т. Морозовым, назвал его «социальным парадоксом»{216}. Имя этого предпринимателя встречается в различных мемуарах и исследованиях, мелькает на страницах газет и журналов (было упомянуто даже с трибуны XIX Всесоюзной партийной конференции{217}), однако до сих пор существует лишь одна работа, в которой очерчены основные «сюжетные линии» его биографии — документальная повесть советского писателя, его внука{218}. Может быть, замечание А. С. Пушкина о том, «что мы ленивы и нелюбопытны»{219}, относится к нам не в меньшей (а может и в большей) степени, чем к людям первой трети XIX в.?

Происходил С. Т. Морозов из семьи известнейших текстильных фабрикантов Морозовых, владевших несколькими крупнейшими предприятиями по производству хлопчатобумажных тканей. Данная область текстильного производства относилась к числу ведущих отраслей российской промышленности, работавшей на широкий рынок. Основателем нескольких морозовских династий был С. В. Морозов — Савва Первый (1770–1862). В своей работе «Развитие капитализма в России» В. И. Ленин писал: «Может быть, одним из наиболее рельефных проявлений тесной и непосредственной связи между последовательными формами промышленности служит тот факт, что целый ряд крупных и крупнейших фабрикантов сами были мелкими из мелких промышленников и прошли через все ступени от «народного производства» до «капитализма»{220}. В качестве характерного подобного примера В. И. Ленин привел историю С. В. Морозова.

Родился «Савва сын Васильев» (свою фамилию он получил в XIX в.){221} крепостным. Уже в конце XVIII в. этот предприимчивый крестьянин открыл первую мастерскую в с. Зуево Богородского уезда Владимирской губернии, где производил шелковые кружева и ленты. Работал сам на единственном станке и сам же поставлял пешком этот товар на продажу в Москву (около 100 верст){222}. Позднее стал производить суконные и хлопчатобумажные изделия. Война 1812 г. и разорение французами Москвы способствовали расширению морозовского дела, так как «стал повсеместно ощущаться громадный спрос на льняные и бумажные изделия: требования на миткаль и ситец были просто изумительны, фабрики росли день и ночь, и капиталы фабрик росли»{223}. Увеличивались и доходы. В 1820 г. С. В. Морозов за огромные по тем временам деньги — 17 тыс. руб. получил «вольную» от дворян Рюминых. С этого времени бывший неграмотный крестьянин числится «богородским первой гильдии купцом»{224}. В 1842 г. Морозовы получают потомственное почетное гражданство{225}. А родоначальник морозовского клана имел уже дом в Москве, в Николоямском переулке (район Рогожской заставы) стоимостью в 12 285 руб. серебром{226}.

Морозовы, как и многие другие семьи текстильных фабрикантов, принадлежали к расколу, т. е. являлись старообрядцами, не признававшими церковные реформы XVII в. и находившимися в оппозиции к официальной православной церкви, аппарат которой тесно сросся с государственной системой самодержавия. Необходимо оттенить этот момент для понимания того, что критическое отношение к существовавшим порядкам, широко распространенное среди капиталистов-старообрядцев, было следствием определенной исторической традиции.

У С. В. Морозова было пять сыновей: Елисей, Захар, Абрам, Иван и Тимофей, ставших крупными предпринимателями и родоначальниками отдельных многочисленных ветвей морозовского дома («елисеевичи», или «викуловичи», «Захаровичи», «абрамовичи», «Тимофеевичи»). Ими было основано несколько фабрик в Московской, Владимирской и Тверской губерниях. Во второй половине XIX в. предприятия Морозовых сгруппировались в четыре самостоятельные фирмы: Товарищество Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К°», Товарищество мануфактур «Викула Морозов с сыновьями», Компания Богородско-Глуховской мануфактуры и Товарищество Тверской мануфактуры. В 1890 г. на морозовских фабриках было занято 39 тыс. рабочих, производивших изделий на 35 млн руб.{227} В начале XX в. совокупный капитал четырех морозовских товариществ (основной, запасной, резервный, погашения) составлял почти 140 млн руб., и на них работало около 60 тыс. рабочих{228}.

Крупнейшей и «коренной» морозовской фирмой была Никольская мануфактура, возникшая на основе той фабрики, которую С. В. Морозов еще в конце XVIII в. основал в Покровском уезде Владимирской губернии (в настоящее время — Хлопчатобумажный комбинат им. К. И. Николаевой в Орехово-Зуево Московской области). Делами здесь до середины 40-х годов XIX в. заправлял сам Савва Первый, а затем все большую роль стал играть его младший сын, Тимофей (1823–1889). При его непосредственном участии эта фирма стала первой, целиком оснащенной новейшим оборудованием, импортированным при посредничестве известного торгового дома «Л. Кноп» из Англии.

Жесточайшая эксплуатация на производстве и ужасные жилищные условия в фабричных казармах отличали труд и быт рабочих и на Никольской мануфактуре, и на других капиталистических предприятиях. Такое положение было очевидным для всех. Его констатировали не только те, кто искренне сочувствовал рабочим, но и те, кто находился по «другую сторону». Вот что писал, например, начальник Московского губернского жандармского управления в 1886 г. о положении наемных тружеников: «Имея возможность близко наблюдать жизнь фабричного рабочего, я мало нахожу разницы в его положении и положении бывшего крепостного; та же нужда, то же угнетение прав человека, то же презрение к его духовным потребностям, в одном случае человек был вьючным животным, в другом — он бессмысленная машина, мало чем отличающаяся от станка, у которого работает; прежде личность оскорблялась во имя сильного, и протест был немыслим во имя того же права, теперь личность оскорбляется тоже во имя сильного, потому что богатого, и протест немыслим ввиду перспективы потерять место и умереть с голоду…»{229}

Власть Тимофея Саввича распространялась не только на рабочих, но и на местную администрацию, а полицию в селе Никольском он вообще содержал за свой счет. Этот район был похож на удельное княжество, где безраздельно правил фабрикант, отмеченный за заслуги званием мануфактур-советника. Говоря о морозовских владениях, «Владимирские губернские ведомости» писали в 1888 г.: «Никольское состоит исключительно из построек, принадлежащих фабрикантам Морозовым… здесь вы не найдете ни одного гвоздя, ни одной щепки, которые бы не принадлежали Морозовым. Минимальная цифра народонаселения в местечке простирается до 15 000 человек и состоит из людей, пришлых сюда ради куска насущного хлеба»{230}. Владелец мануфактуры пользовался несомненным авторитетом в предпринимательской среде. Причислился он к московскому купечеству в 1861 г. С 1866 г. избирается гласным городской думы, а в 1868 г. — председателем Московского биржевого комитета{231}. В дневнике известного предпринимателя из дворян, банкира и грюндера Ф. В. Чижова он фигурирует среди деятельных членов московского кружка крупных предпринимателей, регулярно обсуждавших текущие проблемы экономической действительности{232}, основатель Московского отделения Общества для содействия русской промышленности и торговли{233}. В 60—70-е годы входил в число инициаторов и учредителей ряда крупных предприятий (Купеческого банка, Московско-Курской железной дороги и др.), и по отзывам других капиталистов пользовался «расположением» всесильного министра финансов М. X. Рейтерна{234}.

Хотя Т. С. Морозов не получил систематического образования, учился дома, но был вполне грамотным человеком и прекрасно понимал значение просвещения. Часто жертвовал иногда довольно крупные суммы на Московский университет и другие учебные заведения. Его взносы были столь значительными, что вызвали желание у начальства отметить эту деятельность высокой наградой (сам капиталист об этом не просил). В начале 1889 г. попечитель Московского учебного округа предложил присвоить фабриканту чин действительного статского советника. Однако кандидат, отошедший к этому времени от дел, проявил полное безразличие к такому пожалованию и на запрос полиции об уже имеющихся у него наградах ответил довольно своеобразно. Он писал: «Имею честь сообщить Управлению 3-го участка Мясницкой части, что в настоящее время за отсутствием свободного времени и неимением под руками необходимых бумаг я не могу дать точные сведения о том, какие, когда и за что получены мною знаки отличия. Если буду располагать свободным временем после праздника Пасхи и отыщу необходимые бумаги, то не замедлю дать вышеозначенные сведения»{235}. Данное письмо — свидетельство того, что миллионы позволяли капиталисту по-хозяйски разговаривать с властями. Управляющий канцелярией московского полицмейстера с недоумением доносил Московскому генерал-губернатору, что сведения о знаках отличия мануфактур-советник «дать отказался»{236}. Такая позиция была сама до себе просто беспрецедентной. Нельзя сказать, что Т. С. Морозов принципиально противился получению наград и, скажем, орден Анны, пожалованный ему по ходатайству Министра финансов «за особые труды по Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве в 1882 г.», он принял.

Этот жестокий, не терпящий никаких возражений человек считал, что такому миллионеру «все дозволено». Однако действительность опровергла взгляды самоуверенного купца. Истинным потрясением его жизни были дни так называемой «Морозовской стачки» в январе 1885 г., когда почти 8 тыс. рабочих Никольской мануфактуры, доведенные до отчаяния нищетой, бесправием и жесточайшими условиями, объявили забастовку, выдвинув ряд требований к капиталисту. Первоначально он категорически их отверг, но под напором рабочих выступлений все-таки вынужден был пойти на некоторые уступки. Не только владелец Никольской мануфактуры, но вся Россия увидели в этом первом организованном и сплоченном выступлении пролетариата ту грозную силу, которую оп представляет. Власти затеяли судебный процесс над «зачинщиками», который вылился по сути дела в суд над самим хозяином и теми порядками, которые он установил. Его сын, Савва, позднее откровенно признавал, что «настоящим-то подсудимым оказался отец. Вызвали его давать показания. Зала полношенька народу. В бинокли на него смотрят, как в цирке… Кричат: «Изверг!», «Кровосос!». Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете — и затылком об пол. И, как нарочно, перед самой скамьей подсудимых! Такой в зале поднялся шум, что председателю пришлось прервать заседание»{237}. Капиталист после всех переживаний тяжело заболел и все дела на фабрике передал родственникам. Умер он в октябре 1889 г. В своем завещании фабрикант выделил несколько сот тысяч рублей на благотворительные цели, в том числе 100 тыс. «для призрения душевнобольных» в Москве{238}. (Стоимость его имущества оценивалась в 6,1 млн руб.{239})