Коллекционеры и меценаты в России

Глава 1. Время и люди

Более 70 лет назад, в 1917 г., социалистическая революция покончила с господством капитала в нашей стране. Наступила другая историческая эпоха, отличающаяся качественно иными отношениями как в сфере материального производства и распределения продуктов и других материальных благ, так и в областях культуры, науки, бытового межличностного общения. Период капитализма как определяющая форма социально-экономических отношений был в России сравнительно кратковременным и занял отрезок истории продолжительностью немногим более 50 лет. В это время бурно развивались города, средства связи и сообщения, росла грамотность населения, повышался уровень его культуры. Именно на этом историческом этапе завершилось формирование нации, важнейшей формой самосознания и самопознания которой стала русская художественная культура{2}.

Эти процессы протекали в рамках эксплуататорского общества, носили неравномерный и сложный характер, столь естественный для истории антагонистических обществ. Однако капитализм не только породил новые формы угнетения, обострил многие противоречия российской действительности, но и создал иные социальные условия, определил новые задачи в духовной и культурной жизни. Мощно и напористо утверждали себя представители молодого класса буржуазии, создававшие промышленные заведения, строившие железные дороги и прочие предприятия. Россия быстро модернизировалась. Приведем лишь несколько цифр. За 20 лет, с 1877 по 1898 г., сумма производства фабрично-заводской промышленности выросла с 541 млн до 1816 млн руб., или почти в 4 раза. В отдельных отраслях производства этот рост был еще более ощутим: добыча каменного угля увеличилась почти в 7 раз, нефти — в 40, выплавка чугуна — в 6, стали — в 30 раз и т. д.{3} К концу XIX в. по темпам промышленного развития Россия обогнала многие европейские страны и шла вровень с США.

Российский предприниматель, экономическое значение и социальная роль которого постоянно росли после отмены в 1861 г. крепостного права и вступления России на путь капиталистического развития, не мог довольствоваться тем, что основные рычаги государственной машины находились в руках самодержавия и неразрывно связанных с ним дворянства и бюрократии. Эти социальные группы и в новых исторических условиях сохраняли за собой монополию на политическую власть и стремились определять развитие в различных областях экономической, политической и культурной жизни. Такая позиция правящих верхов вела лишь к их дальнейшему отрыву от действительности, делала его все более ощутимым.

Социальное положение капиталиста-предпринимателя в России даже во второй половине XIX в. было сложным. С одной стороны, он являлся носителем прогресса, способствовавшим развитию производительных сил в стране, а с другой — эксплуататором, «новым рабовладельцем», заставлявшим трудиться на себя армию неимущих рабочих и обогащавшимся за их счет. Это естественное противоречие облика предпринимателя усугублялось в России тем, что в среде «просвещенного общества» преобладали критические взгляды на деятельность капиталиста и его роль в жизни. Описывая эти настроения, русский профессор-экономист И. X. Озеров с сарказмом заметил, что здесь господствовала дворянская мораль: «Подальше от промышленности — это де дело нечистое и недостойное каждого интеллигента! А вот сидеть играть в карты, попивать при этом и ругать правительство, вот настоящее занятие мыслящего интеллигента!»{4}. Образы ограниченных и корыстолюбивых купцов из пьес А. Н. Островского, в которых был изображен быт и нравы замоскворецкого купечества 30—40-х годов XIX в., надолго утвердились в общественном сознании и определяли отношение к предпринимателю и в другую историческую эпоху. Этому «скептическому отношению» несомненно способствовало и то, что в России в отличие от многих других стран исстари не было культа богатства и, скажем, в русской литературе нет ни одного примера апологетики капиталистической наживы. По образному выражению М. И. Цветаевой, «сознание неправды денег в русской душе невытравимо»{5}.

Что же такое «российский предприниматель», какой конкретный смысл несет в себе это понятие и какие социальные, психологические «импульсы» обусловили его активную благотворительную, меценатскую и коллекционерскую деятельность, каковы ее масштабы и среда, в которой он сформировался? Надо сказать, что определенных ответов на эти вопросы в литературе мы не найдем. Имеющиеся же оценки, как правило, носят частный характер.

Благотворительность была широко распространена среди предпринимателей, являлась определенной исторической традицией, что позволяет оценивать ее как типичную классовую черту. Если говорить о капиталисте как о человеке, интерес которого сосредоточен исключительно в плоскости чисто материальной, то в таком случае пропадают многие другие примечательные штрихи социального портрета; обедняется и затемняется его историческая роль и значение. Капиталист — это не только «погоня за чистоганом». Крупный предприниматель, хозяин и руководитель мощного промышленного или торгового предприятия объективно заинтересован в том, чтобы иметь высококвалифицированный персонал, способный овладеть новым оборудованием, новейшими приемами ведения капиталистического хозяйства для того, чтобы выдержать жесткую конкуренцию. Отсюда их заинтересованность в развитии образования, в первую очередь профессионального: отчисления на школы, училища, институты и университеты. Во многих компаниях подобные расходы становятся обязательными уже с конца XIX в., о чем красноречиво свидетельствуют сохранившиеся финансовые отчеты предприятий. Несомненно и то, что рост классового самосознания буржуазии приводил к изменению «корпоративной психологии» и способствовал тому, что представители делового мира (конечно, далеко не все) начинали ощущать свою неразрывную связь с будущим народа, которое было немыслимо без развития просвещения и культуры.

Были и другие причины, обусловливавшие расходы не на потребление и расширение «своего дела». Для одних они носили традиционный религиозный характер, диктовались внутренней потребностью «пособить сирым и убогим», что вело к выделению средств на богадельни, приюты, ночлежные дома и т. д. Это была вообще типичная форма буржуазной благотворительности, отличавшаяся от обычной подачи милостыни лишь своими масштабами. Религиозные воззрения, христианская этика и мораль (многие капиталисты были чрезвычайно набожными людьми), стремление к тому, чтобы люди жили в соответствии «с волей божией», вызывали пожертвования на церкви и монастыри.

Однако для нас имеют особый интерес и значение причины, способствовавшие возникновению в России крупных коллекционеров и меценатов из числа предпринимателей. Отсутствие возможности заслужить общественное признание своей профессиональной деятельностью часто заставляло их уходить в иные области, пользовавшиеся несравненно большим общественным престижем. Этот своеобразный «эскапизм» был одной из важнейших причин, вытекающих из своего рода «социальной неполноценности» капитализма. Кроме того, буржуазия в России была в массе своей чрезвычайно «молодой». Отцы и деды крупных капиталистов часто были еще «простыми смертными», и занятие предпринимательством редко распространялось более чем на два поколения в одном роду. Народные нужды, его обычаи, привычки мировоззрение были им несравненно ближе и понятней, чем давно оторвавшемуся от народных корней русскому дворянству. Говоря о второй половине XIX в., один из мемуаристов справедливо заметил, что «Морозовы, Корзинкины, Рябушинские, Бахрушины и многие другие имели свои корни в деревне; они сами, или их деды и прадеды пришли из деревень с котомками и в лаптях, а потом стали миллионерами, но в нравственном развитии, в привычках, в быту они оставались неизменными, только столичная жизнь отшлифовала их внешне»{6}. Эта генетическая связь объясняет то, что дело просвещения и национального культурного строительства было для многих предпринимателей более естественным, чем для иных привилегированных групп.

Коллекционирование к концу XIX в. имело в России довольно давнюю традицию. Первоначально значительные собрания концентрировались в узком кругу или представителей царской фамилии (наиболее ценные коллекции принадлежали монархам), или в аристократической дворянской среде, имевшей огромные материальные возможности для этого. В городских дворцах и в загородных «родовых гнездах» известнейших фамилий на протяжении нескольких поколений собирались высокохудожественные предметы декоративно-прикладного искусства, живописные полотна, скульптура и т. д., формировались обширные библиотечные собрания. Коллекции Шереметевых, Барятинских, Юсуповых, Мещерских, Белосельских-Белозерских, Тенишевых и других дворянских родов насчитывали огромное количество предметов материальной культуры. Аристократам не была чужда и филантропическая деятельность, однако она была скорее исключением, чем традицией. Крупных начинаний в этой области было сравнительно немного. Построенная в 1802 г. на средства князя Д. М. Голицына больница в Москве (ныне Первая городская клиническая больница) и «Странноприимный дом графа Н. П. Шереметева», учрежденный в 1803 г. и включавший больницу и богадельню (в настоящее время — Научно-исследовательский институт скорой помощи имени Н. В. Склифосовского), пожалуй, оставались крупнейшими благотворительными учреждениями.

Семейные и родовые коллекции дворянства были, как правило, недоступны «широкой публике» и предназначались для узкого круга. Участие аристократии в деле просвещения народа, покровительство ремеслам, искусству, науке было менее ощутимо, хотя крупные начинания иногда зарождались и в этой среде. Можно назвать собрания книг, рукописей и других материалов графа Н. П. Румянцева, послуживших основой для создания известного Румянцевского музея, или организацию школы художественных промыслов в селе Талашкино (Смоленская губерния) княгиней М. К. Тенишевой в конце XIX в., музея русской старины в Смоленске и рисовальной школы в Петербурге. Нельзя не упомянуть и о заводчике, крупном землевладельце и аристократе («гофмейстере Высочайшего Двора») Ю. С. Нечаеве-Мальцеве, потратившем более 2 млн руб. на строительство в Москве Музея изящных искусств и на приобретение для него художественных коллекций (ныне ~ Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина){7}. В целом же сколько-нибудь крупные благотворительные пожертвования дворянства со второй половины XIX в., когда начался процесс его «оскудения», были довольно редкими{8}.

Буржуазию же, шедшую на смену дворянству, характеризовал иной подход, с которым никто не мог сравниться. Великий Шаляпин заметил в этой связи: «Объездив почти весь мир, побывав в домах богатейших европейцев и американцев, должен сказать, что такого размаха не видел нигде. Я думаю, что и представить себе этот размах европейцы не могут»{9}. Концентрируя огромные финансовые средства, получаемые за счет успешной торговой или промышленной деятельности, Многие русские предприниматели, в первую очередь из числа старых купеческих семей, использовали их на благотворительные цели и для коллекционирования. Общенациональное значение этих занятий признавали даже те, кто не питал никаких симпатий ни к капитализму, ни к капиталистам. Писатель В. Г. Короленко уже в XX в. констатировал: «Торгово-промышленный класс в среднем сравнялся по образованию и культурности с представителями других культурных классов, и наши крупные капиталисты нередко уже вместо пожертвований на колокола дают своим миллионам назначение, достойное культурных людей: Боткины собирают коллекции для национальных музеев, Солдатенковы издают дорогие научные сочинения, а в последние годы всем памятны вклады москвичей на клиники, научно-медицинские учреждения. Вообще крупный капиталист… это часто европеец и джентльмен»{10}.