Коллекционеры и меценаты в России

Фигура этого купца-миллионера примечательна тем, что с его именем связано крупнейшее пожертвование за всю историю благотворительности в России. В составленном незадолго до своей смерти завещании Г. Г. Солодовников следующим образом распорядился своим имуществом. Вся недвижимость и ценные бумаги должны быть проданы, а образованный таким образом капитал за вычетом определенных сумм родственникам (детей у него не было) должен был использоваться на общественные нужды: треть — на устройство в губерниях Тверской, Архангельской, Вологодской и Вятской земских женских училищ; треть — на учреждение в тех же губерниях и в городе Серпухове мужских и женских профессиональных школ и на создание в Серпухове родильного приюта на 50 человек (предки Солодовникова были выходцами из Серпухова); треть — на постройку домов с дешевыми квартирами в Москве{62}.

Завещание было утверждено Московским окружным судом в мае 1902 г., причем оказалось, что общая сумма наследства Г. Г. Солодовникова составила почти 21 млн руб. Родственники получили 815 тыс. руб., а остальное пошло на общественные нужды{63}. Столь крупного единовременного благотворительного пожертвования в России еще не было. Важно отметить, что средства предназначались для малоимущих слоев населения, положение которых вообще было чрезвычайно тяжелым. Остро стояла, например, жилищная проблема. По данным на 1899 г., население Москвы составляло более миллиона человек. Причем почти 200 тыс. ютилось в так называемых «коечно-каморочных квартирах», 10 % которых были лишены даже дневного света. В отчете Московской городской управы об этих трущобах говорилось: «Скученность населения, недостаток воздуха и света, сырость, холод, грязь — вот типичные особенности коечно-каморочных квартир» и признавалось, что «санитарные условия этих жилищ не поддаются никакому описанию»{64}. Конечно, солодовниковские миллионы не могли существенно улучшить жилищные условия сотен тысяч людей, но все же на его средства было построено несколько благоустроенных домов в Москве{65}.

Благотворительные занятия часто вызывались к жизни именно мировоззренческо-нравственными причинами, осознанием многими капиталистами того очевидного факта, что без улучшения жизни народных слоев невозможно гармоничное развитие общества. Конечно, сама по себе благотворительность нигде в мире не привела к сколько-нибудь ощутимому улучшению жизненных условий населения. Нищету и отсталость таким путем ликвидировать было нельзя, но можно было «облегчить себе душу», считая, что пожертвованиями помогли «ближнему своему».

В свою очередь, коллекционирование и меценатство отражали развитие культурных и эстетических запросов предпринимателей. Рост их богатства и экономической мощи приводил к изменению «социальной географии» в городах. Буржуазия вторгалась в самые фешенебельные районы, «захватывала» наиболее аристократические улицы, ранее заселенные почти исключительно дворянством. Интересные данные о социально-классовом составе домовладельцев на одной из центральных улиц Москвы, Малой Дмитровке, привел исследователь истории Москвы П. В. Сытин. Если в 1793 г. дворянству и чиновничеству принадлежало здесь почти 2/3 домовладений, то в 1914 г. картина была совершенно иной. Из общего числа 28 домовладений в их руках оказалось лишь четыре, а 20 принадлежало купцам и потомственным почетным гражданам{66}.

Возводя собственные особняки или перекупая их у обедневших представителей «высшего сословия», капиталисты часто перенимали и уклад повседневной жизни дворянства, что называется, «из кожи лезли», чтобы доказать, что «они не хуже». Ливрейные лакеи, гувернантки, закрытые клубы, собственные выезды, «фамильные драгоценности», «семейное серебро» и т. п. атрибуты показного «аристократизма» охотно выставлялись напоказ. Один из известных русских историков, очевидец превращения «Москвы дворянской в Москву купеческую», констатировал: «С прогрессом капитала вырастало новое поколение купечества: культурные, получавшие воспитание под руководством иностранных гувернеров, заканчивающие образование за границей, отлично говорившие на иностранных языках и мало чем отличавшиеся по внешней обстановке жизни от крупного барства, разве только тем, что барство в такой обстановке исстари выросло, а высокое купечество ее наново вокруг себя заводило»{67}.

Коллекционирование часто служило именно целям социального «самоутверждения». Иногда это носило довольно скандальный характер. Так, владелец крупной парфюмерной фабрики в Москве, обрусевший француз А. А. Брокар (умер в 1900 г.) на протяжении многих лет собирал самые различные предметы: картины, мебель, скульптуру, изделия из бронзы, фарфора и др. Покупки осуществлялись через антикваров, а иногда и просто на Сухаревском рынке самим «королем туалетного мыла и цветочных одеколонов». Мало разбираясь в искусстве и полагаясь исключительно на рекомендации случайных посредников и продавцов, А. А. Брокар собрал коллекцию живописи русских и европейских мастеров, большую часть которой, как оказалось после экспертиз в Петербурге и Париже, составляли подделки.

Мало того, этот коллекционер еще и «питал страсть» к реставрации. Очевидец подобной деятельности, А. П. Бахрушин, описал некоторые эпизоды. В собрании А. А. Брокара была картина художника С. И. Грибкова, на которой была изображена кухарка, около которой сидел кот. Через некоторое время А. П. Бахрушин увидел ту же картину, но уже без кота и спросил об этом хозяина, который с удивительным простодушием ответил, что «кот ему не нравился» и он его убрал, или «попросту замазал»{68}. Вопиющей была и «техника реставрации». «Раз, — вспоминал А. П. Бахрушин, — я застал у него реставратора, который у очень порядочной картины, по личному указанию Брокара, тут же стоявшего, прибавлял груди у декольтированной женщины, показавшиеся ему, Брокару, малыми»{69}. Показательны и те жестокие условия, в которых содержался «домашний реставратор» — бедный художник, ученик Московского училища живописи, ваяния и зодчества, Н. И. Струнников. Денег ему А. А. Брокар не платил, а вносил за него лишь 50 рублей в Училище. Художнику была отведена в сторожке койка «пополам с рабочим, — так двое на одной кровати и спали, и кормили вместе с прислугой на кухне»{70}. Согласно своим представлениям, этот «эстет-миллионер» часто «улучшал» и изделия из бронзы, и «розетку одного подсвечника привертывал к другому, к которому она, по его мнению, лучше идет, и наоборот; оттого такой безобразной, безвкусной бронзы, как у него, нельзя видеть»{71}. Тонкий ценитель и настоящий знаток искусства, Алексей Петрович Бахрушин вполне справедливо восклицал: «Что же это как не глубокое невежество, не варварство?»{72}.

Пренебрежительное отношение к деятелям искусства, в частности, к художникам, не было редкостью. Купцы-миллионеры часто смотрели на них лишь как на недостойных уважения поденщиков. С этой корпоративной хамской спесью пришлось столкнуться многим. Выдающийся художник-портретист В. А. Серов много раз с возмущением вспоминал, как ему, еще молодому, позировал московский «кондитерский король» А. И. Абрикосов. Являлся к нему художник на сеанс в десять часов утра и работал несколько часов. Причем регулярно владелец фирмы уходил в полдень завтракать, а затем возвращался и «продолжал позировать, ковыряя зубы зубочисткой»{73}. Самому же портретисту ни разу не был предложен даже стакан чаю.

Однако среди предпринимателей были и настоящие ценители и знатоки, собравшие превосходные коллекции, являющиеся важной частью нашего культурного наследия. Один из специалистов «коллекционерского дела» писал: «За последние четверть века состав наших библиофилов изменился не мало. Наряду с людьми старого барского уклада людьми науки, литературы и государственной деятельности, все чаще и чаще начинают встречаться представители старых купеческих фамилий»{74}. Подобное наблюдалось не только в среде библиофилов, но и в других областях собирательства. О некоторых из новых коллекционеров речь шла выше. Но были и другие. Нельзя не сказать о братьях Щукиных, совладельцах крупной фирмы по торговле хлопчатобумажной пряжей и тканями «И. В. Щукин с сыновьями»{75}.

Петр Иванович Щукин (1853–1912) уже к концу XIX в. имел замечательную коллекцию древнерусского искусства, изделий народных промыслов, рукописей и книг, для которой построил специальное здание на Малой Грузинской улице, д. 15. Вся эта коллекция, включающая почти 15 тыс. экспонатов, была передана им в 1905 г. в дар Историческому музею. А. П. Бахрушин считал П. И. Щукина серьезнейшим знатоком, который «не собирает ничего, предварительно не собравши об этом предмете целую библиографию и не изучив его по книгам»{76}.

Примечательна фигура и Сергея Ивановича Щукина (1854–1936), который играл заметную роль в деловой жизни. Этот коммерции-советник и купец первой гильдии входил в совет Московского учетного банка, был совладельцем и директором текстильных фирм «Э. Циндель» и Даниловская мануфактура. Однако особую известность он получил своей коллекцией европейских, в основном французских художников конца XIX — начала XX в.: Гогена, Курбе, Моне, Писсаро, Ренуара, Матисса и др. Известный общественный деятель, художник и собиратель русского искусства, князь С. А. Щербатов, находясь в эмиграции в Париже, заметил: «При бесспорно большой положительной роли художественного коллекционерства, которым увлекались видные представители нового класса передового купечества, было в этом увлечении, несмотря на кажущуюся утонченность, немало провинциализма, наивного преклонения перед последней модой парижского художественного рынка»{77}. Однако этот представитель аристократического мира должен был признать, что собрание С. И. Щукина было одним из самых ярких явлений художественной жизни{78}.

К началу первой мировой войны его собрание насчитывало 221 картину, в том числе 50 работ Пикассо, 38 — Матисса, 13 — Моне, 3 — Ренуара, 8 — Сезанна, 16 — Гогена, 16 — Дерена, 4 — Дени и 7 — Руссо{79}. Выбор произведений этих мастеров, вокруг творчества многих из которых происходили оживленные споры и во Франции, был вообще необычным для России, и лишь единицы, среди последних нельзя не назвать другого миллионера — И. А. Морозова, рисковали собирать подобные вещи, часто просто эпатировавшие «просвещенную публику». В значительной степени благодаря деятельности С. И. Щукина, эстетические взгляды которого опередили свое время, в нашей стране имеется прекрасное собрание работ импрессионистов и постимпрессионистов (в настоящее время — в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина и в Государственном Эрмитаже). Оказавшись в эмиграции, С. И. Щукин не жалел о потере своих коллекций и откровенно заявлял, что он «собирал не только и не столько для себя, а для своей страны и своего народа. Что бы на нашей земле ни было, мои коллекции должны оставаться там»{80}.

Младший брат Щукина, Дмитрий (1855–1932), также был заядлым коллекционером, собиравшим произведения западноевропейских художников XVI–XVIII вв. В их числе были работы Брегеля, Моленара, Ватто, Буше, Фрагонара, Кранаха и других (всего 604 полотна. В настоящее время — в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина).