Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

* * *

В механике есть такое понятие: старение (изношенность) металла. Даже металл – и тот изнашивается: какой-то быстрее, какой-то медленнее. Что уж говорить о клетке тела, которую простым глазом не увидишь. Клетка человека хрупка и ненадёжна, а если ещё поднажать… Оноре «поджимал» долго и настойчиво. Свои клетки (особенно нервные) он словно испытывал на прочность. Первые тревожные «звоночки» настойчиво призывали: поберегись! Но Оноре всё откладывал: завтра… послезавтра… До поры до времени проносило.

После окончания «Модесты Миньон» стало как-то застопориваться. Сначала постепенно и почти незаметно, но явно с некоторым накоплением страданий. Бальзак серьёзно заболевал. Что это было, сказать сложно, но налицо сказывались признаки переутомления. Всё остальное: головные боли, головокружения и даже сонливость – прилагалось к основному. Оноре никогда не щадил себя, и теперь организм отвечал ему тем же.

Вот строки бальзаковских писем того периода, говорящие сами за себя:

«Я надолго погрузился в непреоборимую, благотворную дрему. Мой организм не в силах трудиться. Он отдыхает. Он не реагирует больше на кофе. Целые реки кофе влил я в себя, чтобы закончить “Модесту Миньон”. А мне казалось, будто я хлебаю воду. Просыпаюсь я в три часа и тут же засыпаю снова. Завтракаю в восемь, чувствую потребность снова поспать и сплю»…

«Для меня наступил период ужасных нервных страданий, желудочных спазм, вызванных неумеренным потреблением черного кофе. Мне нужен полный покой. Эти невероятные, ужасные боли терзают меня вот уже три дня…»

«…Я изнемог, как Иаков в единоборстве с Ангелом. А ведь я должен написать еще шесть томов, а может и больше… Публика ждет от меня книг, а я чувствую себя пустым мешком…»

«Бывают мгновения, когда от ожидания человек почти теряет рассудок. Я нахожусь сейчас именно в таком состоянии. Всю свою жизнь я так стремился к этой цели, что теперь чувствую себя внутренне разбитым»{482}.

Опасные «звоночки», трезвонившие в предыдущие годы, Оноре ничему не научили: он продолжал относиться к себе крайне безалаберно. Теперь затрезвонило по-настоящему.

Вся первая половина 1844 года – это борьба с гепатитом. Болезнь началась весной, с внезапно появившейся желтухой. Оноре сильно испугался, но доктор Наккар, сам немало взволнованный, постарался успокоить:

– Холецистит. Правильный режим и диета поправят дело. А теперь – немедленно в постель!..

Болезнь протекала тяжело. Помимо болей в подреберье, Оноре мучился тем, что не мог по-человечески питаться. Во рту ощущалась противная кислятина, порой сменявшаяся тошнотворной солоноватостью. Ни о каком аппетите говорить вообще не приходилось. И так сорок дней. Постель, боли в подреберье и полное отсутствие аппетита. Весь жёлтый и исхудавший Бальзак походит на некоего измождённого узника из романа Вальтера Скотта. Доктор Наккар предлагает съездить на воды в Карлсбад. Отлично! Оноре срочно пишет Ганской: собираюсь в Карлсбад – может, встретимся? Но та словно набрала в рот воды: ни да, ни нет. Карлсбад отменяется. К чему этот Карлсбад, если с ним там не будет Евы?..

Постельный режим – для кого-нибудь другого. Каждый день трутня – это… день трутня. То есть впустую; то есть как бы и не жил. Поэтому – работать! И будь что будет…

«Я каждый вечер встаю в полночь, пишу до восьми часов, делаю 15-минутный перерыв, работаю до пяти часов, обедаю, ложусь спать и снова просыпаюсь в полночь. Результатом подобного труда являются пять томов, созданные за 40 дней»{483}.

Поверим Бальзаку: пять томов за сорок дней. Что-то немыслимое. «Отдушиной», конечно, являлась «Модеста Миньон», работая над которой, романист писал послания в адрес любимой, но не отправлял их, а оставлял на страницах своей книги. Болезнь изнуряла, но он уже не может без мысленного общения с той, которую любит. И всё пишет и пишет… В связи с болезнью публикация романа в «Journal des Débats» неоднократно прерывалась, поэтому была напечатана тремя частями: 4–18 апреля, 17 мая – 1 июня и 5–21 июля.

Эвелина Ганская ответила на его гениальный труд… молчанием.

Болезнь затянулась. Врачебный консилиум, собравшийся по просьбе доктора Наккара, зашёл в тупик. Гепатит? Холецистит? Больные почки? Бронхит? Менингит? Арахноидит? Кто-то предложил срочно пустить кровь, кто-то – горячие ножные ванночки с горчицей. Бальзак едва сдерживается, чтобы не накричать на всех сразу и на каждого в отдельности. Тупицы! Негодные эскулапы…

Вскоре после консилиума он рискнул выйти на улицу. Отвага не помогла: он упал и долго не мог встать. Домой бедолагу принесли на носилках. Прогулялся, называется…

То было начало чего-то фатального.

Кто верно понимает, где начало и где конец, тот стоит близко к истине (Конфуций).