Наперекор земному притяженью

Как-то шагаем строем на стрельбище, располагавшееся за городом. Лейтенант наш идет чуть в стороне, приотстав на несколько шагов.

— Подтянись! Не растягивайся! Направляющий, короче шаг!

А минут через пять:

— Ну что тянетесь как от тещи с блинов? Направляющий, шире шаг! Раз-два, левой. Раз-два, левой… Взвод… газы!!!

Команда совершенно неожиданная. Услышав ее, надлежит как можно быстрей надеть противогаз. Вот тут-то и вспомнилась мне школьная тренировка в группе самозащиты. Едва успел зажать винтовку между колен, выхватить из противогазной сумки маску и, чуть приподняв шлем-буденовку, натянуть на лицо, не очень соображая, где нос и где очки, как тут же раздался голос нашего командира:

— Взвод, бегом ма-рш!

Да, это была крепкая проба сил. Не все выдерживали такую нагрузку и буквально через 200–300 метров срывали с головы маску, бледные, взмокшие, еле-еле переводя дыхание…

С великой благодарностью вспоминал я в такие минуты нашего школьного военрука — Палькевича. В то, теперь далекое, довоенное время в школах организовывались так называемые группы самозащиты. Их «бойцами» были учащиеся старших классов. В этих группах были звенья связистов, санитаров, противовоздушной и противохимической защиты. Палькевич организовал такие группы в нашей опытно-показательной школе имени Радищева. Мы тренировались по сигналу «Тревога» быстро собираться в подвале школы, разбирать и надевать положенное обмундирование. Я, как боец звена ПВО и ПВХО, «владел» противоипритным костюмом — здоровым желтым комбинезоном из толстой, чем-то пропитанной ткани с сапогами и капюшоном и, конечно, непременным атрибутом тех лет — противогазом. Соревнование на скорость облачения во все это было, по всей вероятности, одной из главных задач. Неважно, что при этом у кого-нибудь «нос» противогазной маски после громкой команды «Газы!» оказывался где-то возле уха, важно, что маска на голову надевалась в считанные секунды.

В таком «боевом» одеянии нам надлежало «тушить» зажигательные бомбы, «дегазировать» зараженные «ипритом» участки школьного двора. Должен прямо сказать, работали в этих звеньях и ребята и девчата с большим энтузиазмом. Свидетельством наших достижений тех лет служит чудом сохранившийся у меня приказ. Вот он:

Приказ народного комиссара просвещения РСФСР № 349

от 17 февраля 1939 года

§ I

На проведенных, согласно постановлению Президиума Совета Осоавиахима СССР и РСФСР, а также моим указаниям, учебных соревнованиях ПВО школа № 336 им. Радищева Красногвардейского района г. Москвы заняла первое место по СССР среди учебных заведений. Группа самозащиты школы отлично справилась с выполнением своих обязанностей во время учений…

Далее следовал список руководителей и учеников школы, которым подписавший приказ народный комиссар просвещения РСФСР Тюркин объявлял благодарность. Была там и моя фамилия. В моей жизни это был, пожалуй, первый столь официальный документ, в котором я прочитал свою фамилию.

…В конце концов наша курсантская учеба завершилась. Сдали экзамены. В моей записной книжке сохранилась карандашная запись: «Политподготовка — 5, строевая — 5, матчасть — 5, служба — 5, физподготовка — 5, уставы — 5…»

После экзаменов принимали присягу. Я стоял в строю, сжимая вспотевшей от волнения рукой ложе нашей заслуженной русской трехлинейки образца 1891–1930 года. На всю жизнь запали в память священные слова: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических 18

Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии…»

Через несколько дней началось распределение по заставам.

— Пограничник Ивановский — застава № 9, пограничник Прибылов… — помощник начальника штаба отряда коротко и предельно четко определял судьбу каждого. Да, всего через полгода стало ясно, что судьба наша была определена именно в тот день, тем самым: «Пограничник Петров — застава № 14, пограничник Федотов — маневренная группа…»

Застава № 9, куда я получил назначение, располагалась километрах в двадцати севернее Перемышля вниз по течению реки Сан. Точный почтовый адрес был таким: Украинская ССР, Львовская область, Ляшковский район, п/о Дуньковице, погранзастава села Михайловка…

Местные жители были выселены, дома пустовали. Само село, все в садах, раскинулось вдоль Сана. Застава — метрах в полутораста от берега. Чуть ниже по течению наш и противоположный берег реки связывал широкий металлический мост. К нему вела шоссейная дорога. Движения по мосту никакого не было. Граница. На нашей стороне у моста — высокая мачта. У ее основания, в деревянном ящичке — наш государственный флаг. Как говорили, на той стороне тоже у мачты лежит в ящичке флаг — немецкий, с фашистской свастикой. Это для вызова на переговоры в случае каких-либо инцидентов.

Нельзя сказать, чтобы участок пашей заставы был чересчур неспокойным. Задерживали, по словам «старичков», в основном контрабандистов. Они носили сахарин, золото, часы. В какой-то мере это относительное спокойствие объяснялось, вероятно, тем, что граница шла по реке, да и крупных населенных пунктов на нашей стороне близ границы не было. Не так-то легко скрыться у нас нарушителю, смешавшись с толпой или выйдя на бойкую дорогу. Во всяком случае, за год на нашей заставе задержаний было немного. Не то что на перемышльской — городской: там за тысячу перевалило. На одном из занятий политрук Крохалев нам об этом сказал. Вот на той заставе бойкая шла работа! Ничего не скажешь. А еще он говорил, что появился на границе новый вид нарушителей — тергруппы. Задачу они имели единственную: перейдя границу, укрыться где-нибудь недалеко от дозорки — тропы, по которой наш наряд пойдет, — дождаться пограничников и убить их из маузеров, в упор. А тела потом утащить на свою сторону: «Ваши пограничники нарушили границу и в перестрелке были убиты!» А это уже погранинцидент. Как выяснилось позже, террористы таким образом добывали с определенной целью подлинные документы наших пограничников, обмундирование и наше оружие…

Дорога через мост уводила на ту сторону, к небольшому городку Радымно и дальше к городу Ярославу. Как-то, рассматривая карту, я прикинул: от Радымно до нашего Львова по шоссе всего-то сотня километров. Чуть больше, чем от Перемышля. Действительно, два шоссе — одно от Перемышля, второе через участок нашей заставы — устремлены прямо на Львов, а оттуда на Винницу и Киев. Но тогда я отметил это просто так, не подозревая того, что через полгода эти километры станут первыми километрами смерти на нашей земле. Ничего мы тогда не могли предполагать, ничего…

«…Есть, приказано выступить на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик…» Я повторил слово в слово приказ помощника начальника заставы лейтенанта Трусова.

День был ясный, кругом снежная целина. Ни к хатам, ни к сарайчикам — ни одной тропинки, ни одного человеческого следа. Только заячьи да лисьи. Ну а под такие следы нарушители подделываться еще не научились. Четыре часа прошли незаметно. К двум часам дня нас должны были сменить. К этому времени обычно наряды невольно подтягивались к началу своих участков, чтобы, сменившись, поскорее вернуться на заставу. Да и время это было обеденным. Так что паше нетерпение можно было понять.

Без пяти два на тропинке из-за большого яблоневого сада показались две фигуры. Наши. Подошли ближе, встретились.

— Давай-ка, парень, на заставу бегом, замполит тебя срочно требует! — не расспросив даже о том, как прошло наше время, с ходу бросил мне старший смены.

— Зачем?

— Не знаю. Приказал передать, чтобы сразу к нему, а потом уже обедать и отдыхать. Понял?

Через пятнадцать минут я уже был в канцелярии у замполита.

— Товарищ младший политрук, пограничник Ивановский…

— Вольно, вольно, — остановил он меня, — в пятнадцать ноль-ноль быть готовым к поездке в комендатуру. Там сегодня комсомольское собрание. Вам, как комсоргу заставы, необходимо быть там. Вопросы будут?

— Есть, быть готовым к пятнадцати ноль-ноль. Что взять с собой?

— Комсомольский билет, естественно, и оружие. Все. Выполняйте. Машина будет.

Основным вопросом повестки комсомольского собрания нашей третьей комендатуры было: «Повышение авангардной роли комсомольцев в охране государственной границы». Доклад делал заместитель коменданта по политчасти политрук Лебедев.

Вторым был оргвопрос — довыборы в состав комсомольского бюро комендатуры из числа прибывшего на заставы пополнения.

Вот тут-то меня и подстерегал сюрприз. Совершенно неожиданно кем-то из президиума была предложена моя кандидатура. «Откуда меня-то знают? — пронеслось в голове. — Ведь я же на заставе без году неделя». Но все уже дружно голосовали «за». Так в марте 1941 года я стал членом комсомольского бюро нашей комендатуры.

В ночь с 11 на 12 апреля 1941 года…

В ночь с 11 на 12 апреля 1961 года… Для всех людей планеты это была обычная ночь. Необычной она была лишь для людей в зааральских степях космодромных. Мы понимали, что свершается необычное, чего не делал никто никогда. Но здесь, на космодроме, обстановка не побуждала к необычному восприятию происходящего. Она была строгой, деловой, будничной. Мы делали свое дело — готовили к старту ракету с кораблем-спутником «Восток». Необычность происшедшего пришла в сознание только 12 апреля 1961 года.

…В ночь с 11 на 12 апреля 1941 года мы с напарником Юсовым получили задание выйти на охрану государственной границы в район моста через Сан и занять место в секрете, неподалеку. Это место мы хорошо знали. Из канавы, под прикрытием буйно разросшихся кустов, хорошо просматривался весь наблюдаемый нами участок.

В секрете одна задача: смотри, слушай, дыши в полноздри, не вздумай чихнуть или кашлянуть. Если простудился — в секрет не пошлют. Ложились всегда спина к спине, чтобы смотреть в разные стороны. Впрочем, ночью больше слушаешь, нежели смотришь, — темно. Видны лишь знакомые силуэты моста и. деревьев на фоне неба.

Я уже рассмотрел однажды днем, что ровно посередине моста действительно белой краской проведена пограничная черта. А поперек моста растянута густой витушкой колючая проволока — «спираль Бруно», как ее называли. Вот и все препятствия на стыке двух государств.

Ночь была тихая. Небо в тучах, но дождя не было. Первый час прошел спокойно… Я лежал лицом к мосту. Было по-прежнему тихо. Лишь изредка доносился с той стороны собачий лай из Радымно. Прошел, наверное, еще час, а может, и больше. Часов-то ни у меня, ни у Юсова не было. В какой-то момент мне показалось, что в переплетах моста движется некое темное пятно. Напряг зрение — нет, вроде ничего не видно, значит, показалось. Прошло еще с десяток минут. Не свожу глаз с моста. Нет, не померещилось! Действительно, по мосту, чуть пригибаясь, осторожно идет человек!..

Сердце сразу забилось так сильно, что показалось — его слышно и на мосту. Я легонько щелкнул прицельной рамкой на винтовке — знак напарнику: «Внимание!» И тут же интуитивно почувствовал, как дрогнула спина Юсова. Он осторожно повернулся лицом ко мне. Я кивнул в сторону моста и по движению его головы понял, что он тоже заметил силуэт. Не шевелясь и даже стараясь как можно тише дышать, словно и дыхание наше можно было услышать за 200 метров, мы сосредоточенно ждали, что же будет дальше.