Наперекор земному притяженью

На восемнадцатые сутки, едва не попав под немецкий десант, мы миновали Васильков. После одного из привалов я никакими силами не смог поднять Ашкарта и заставить его идти. Страшно было смотреть на его разбитые, кровоточащие лапы. Он жалобно скулил и безнадежно силился ползти.

Подошел старшина.

— Ну что тут у вас опять, товарищ курсант?

Я молча показал на собаку. Старшина покачал головой:

— Да, жалко, конечно, но придется пристрелить. Дальше не пойдет. А хороший был пес…

Не знаю, откуда у меня взялась решимость, но голосом, дрогнувшим от любви к верной собаке, упрямо, сквозь зубы, я процедил:

— Стрелять Ашкарта не дам… Не дам!

— А вас и спрашивать-то не спрашивают. Он идти не может, это вам ясно?

— Ясно. Я понесу его.

— Да вы сами-то еле ноги волочите.

— Я его понесу…

Через Киев, до Броваров я нес Ашкарта на себе, и даже лапы ему перевязать оказалось нечем.

В Броварах, в сосновом бору, собрались все пограничные части и отдельные группы пограничников, вышедшие из окружения или выведенные из боев. Стоять на ногах у нас уже сил не было.

Позади остались почти 600 километров горя, крови, пожарищ, смертей, ужаса. 600 километров злобы и ненависти, растерянности и недоумения…

Через несколько дней поступил приказ: передислокация в Харьков. Собак было приказано оставить в Броварах. Прощай, Ашкарт. Вот и конец нашей испытанной дружбе. Да не скули ты, и так тошно…

В Харькове, в расположении пограничного училища, собрались наши курсанты и курсанты строевой школы младшего начсостава погранвойск, которых война застала неподалеку от Перемышля. Участь многих из них оказалась куда тяжелее нашей. Нас объединили. Начались занятия. Прошел август, сентябрь. В начале октября состоялся выпуск. Я стал младшим сержантом. Предстояло распределение. Новым местом моей службы стал 18-й погранполк. Должность — командир отделения.

Особенность боевой деятельности пограничных полков состояла в том, что если до ноября 1941 года эти войска часто действовали в составе арьергардов по прикрытию отходящих частей и соединений, то после ноября 1941 года они главным образом вели борьбу с агентурой противника, забрасываемой через линию фронта, и с мелкими группами разгромленных германских войск, оставшихся при отступлении оккупантов в нашем тылу.

Итак, охрана тыла… А как же фронт? Желание лицом к лицу встретить ненавистного врага? Уже чуть ли не полгода идет война, а мы то отступали, то учились, и вот на тебе — тылы охранять!

А что, если опять подать рапорт? Ведь школу я окончил, звание сержантское получил, на здоровье, слава богу, не жалуюсь. Сговорились втроем — все трое младшие сержанты — и написали…

— Товарищи пограничники и сержанты, — дня три спустя, собрав две наши роты около штаба, сказал замкомбата по политчасти, — в последнее время командованию батальона некоторые наши товарищи стали подавать рапорты с просьбой отправить их на фронт. Желание их попятно. Но удовлетворить их просьбы мы не можем. На этот счет есть указание политуправления погранвойск. Каждый должен выполнять свой воинский долг на том участке, куда он направлен. Посылать на фронт мы будем в виде исключения только тех, у кого есть для этого самые веские основания…

— Это какие же «веские»? А разве бить немцев — это не веские? — выкрикнул кто-то.

— Нет, товарищи. Бить врага весь наш народ хочет. Лишь тот может рапорт подать, у кого фашисты родных убили, у кого братья или отцы на фронте погибли.

— А наш полк воевать будет?

— А что, разве паша служба, наша работа — не война? Положение на нашем участке фронта пока стабильное. Но перед нашей 3-й армией, а мы ее тылы охраняем, у немцев крупные силы, сосредоточенные в основном в районе Орла. Поэтому на спокойную жизнь не рассчитывайте. Противник сейчас активнее, чем когда-либо, забрасывает агентуру. Так что нам работы хватит.

— Воздух!!! — чей-то высокий голос оборвал речь замполита.

— Разойдись! По укрытиям!

Со стороны околицы послышался нарастающий рев самолета. Он шел низко, поливая хаты свинцом из двух пулеметов. Я успел заметить, как из соседнего дома выскочил наш сержант Петров со станковым пулеметом и, пристроив его на слеге забора, стал торопливо заправлять ленту.

Самолет пошел на второй заход. Петров припал к прицелу и, как только самолет показался из-за соседних хат, дал по нему длинную очередь. Потом еще одну вдогонку.

— Эх, промазал, наверное, — прошептал кто-то рядом. Но в этот момент мы увидели взметнувшийся столб дыма.

— Неужели сбил?

— В ружье! Бегом к месту падения!

Наш лейтенант первым побежал по улице. За околицей на снегу догорали остатки самолета. Летчикам спастись не удалось.

— Ну, Петров, ну, молодец! И как это он так быстро сориентировался? А что, братцы, за это ему орденок положен? Или как?

Из доклада командования войск по охране тыла Брянского фронта:

«…26 марта 1942 г. приказом по войскам Брянского фронта награжден орденом Красного Знамени сержант 18-го погранполка Петров П. И., бесстрашно вступивший со своим пулеметом в бой с фашистским бомбардировщиком и меткими двумя очередями сбивший стервятника…

Начальник пограничных войск НКВД по охране тыла Брянского фронта полковник Панкин.

Военный комиссар бригадный комиссар Кириллов.

Начальник штаба подполковник Алкаев».

Все это происходило под Мценском. Тогда я, конечно, не предполагал, что буквально через несколько дней жизнь моя снова круто изменится…

— Встать! Смирно! Товарищ командир полка, пограничники и младшие командиры согласно списку собраны. Начальник штаба…

— Вольно. Садитесь, товарищи.

Нас, человек двадцать, вызвали в штаб сразу после завтрака. Зачем — никто не знал. Думали: какое-нибудь особое задание.

Товарищи пограничники и младшие командиры, — начал командир полка, — по указанию начальника погранвойск нашего фронта мы отобрали группу лучших бойцов и командиров отделений. Вам предстоит теперь служить в 38-м погранполку. Он требует усиления. Жаль с вами расставаться, но приказ есть приказ. Вопросы будут?

Мы, растерявшись от услышанного, молчали.

— Ваши документы штаб сегодня подготовит. Завтра отправитесь. Счастливой вам службы.

Так пришлось мне расстаться с 18-м и продолжить службу в 38-м погранполку. Он в то время нес охрану тыла на нашем же Брянском фронте. Вскоре меня назначили помощником командира взвода, затем заместителем политрука и чуть позднее, несмотря на то что я был лишь старшим сержантом, политруком нашей погранзаставы.

Прошло лето.

В первых числах сентября в штабе полка, а размещался он тогда в городе Белеве, были назначены сборы политсостава. На второй день сборов, после занятий, ко мне подошел офицер из штаба.

— Товарищ старшин сержант, с вами хочет поговорить майор. Видите, вон там, сидит на скамейке.

— Есть подойти к майору, — ответил я.

Поправив свой командирский ремень, пилотку, с тоской осмотрев видавшие виды сапоги, я постарался насколько можно четче, как учили в школе, подойти и неуставному доложить:

— Товарищ майор, старший сержант…

— Знаю, знаю, вольно. Садитесь, пожалуйста, — как-то по-домашнему заговорил со мной майор и жестом пригласил сесть рядом.

Я успел заметить, что петлички у него не зеленые. Фуражка защитного цвета лежала на скамейке.

— Ивановский Олег Генрихович, 1922 года рождения, призыва 1940 года, комсомолец? — скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес он, поразив меня своей осведомленностью.

— Так точно… — растерянно произнес я.

— Не удивляйтесь. Я это узнал от вашего комиссара полка. А я из штаба фронта. Расскажите мне подробнее о себе, о родителях, родственниках.

Рассказ мой не занял много времени: биография-то была короткой. Когда я умолк, майор, улыбнувшись, посмотрел мне в глаза и опять-таки как-то по-домашнему сказал:

— Так вот, товарищ Ивановский Олег Генрихович, 1922 года рождения, 1940 года призыва, член ВЛКСМ. Есть решение откомандировать вас на специальные оперативные курсы в Особый отдел фронта. Подучитесь там несколько месяцев, получите новую специальность. Слышали, конечно, о чекистах? — Он улыбнулся опять. — Так вот, у вас есть возможность чекистом стать. Надеюсь, не возражаете?

— А как же застава?..

— Вопрос с вашим командованием согласован.

…На попутной машине, закинув в кузов вещмешок — все свое немудреное имущество, я выехал из Белева в Ефремов, где в это время находился штаб Брянского фронта и все его службы. Неподалеку от города, в небольшой деревеньке Челищево, собирались все будущие курсанты, присланные, как и я, из разных частей. Выли представители всех родов войск. Не встречал я только ни одного пограничника. Но однажды утром в нашей разновойсковой компании заметил я офицера, средних лет, с красивым волевым лицом, чуть полноватого, с двумя «шпалами» на зеленых петлицах и в нашей пограничной фуражке. Очень захотелось попасться ему на глаза. Как же! Пограничное братство! Уж он обязательно должен со мной заговорить — мы же оба пограничники. Но тут же я себя урезонил: мне двадцать, ему на вид около сорока. Я — старший сержант и в пилоточке, он — подполковник, в фуражке. Тоже мне — «братство»!

Но тем не менее на следующий день он действительно окликнул меня. Я подошел.

— Откуда, товарищ старший сержант?

Я ответил.

— А до этого где служил?

Коротко рассказал про школу, про Харьков, про Коломыю, про отряд, про девятую заставу.

— Знаю, знаю этот отряд, встречал. Лихо дрались парни, просто герои. Да вот только нет уже ни начальника, ни комиссара… И Тарутин и Уткин погибли. Слыхал фамилии такие?

— Слыхал. Но видеть не видел ни разу.

— В районе Умани они с частями двух наших армий в тяжелейшую обстановку попали. Тебе, брат, повезло. Крепко повезло. А здесь ты чего? На курсы прислали?

— Да, на курсы, — ответил я. — А вы… Нас учить будете?

— Нет, брат. Я сюда на время. Фронт пока в резерве держит. Должен назначение получить. Ну давай-давай, пограничник, учись. Может, встретимся. Соломатин моя фамилия. Запомнишь?

— Запомню, товарищ подполковник.

Все, чему нас учили, было совершенно необычно, ново, сложно. Помнится, поначалу даже удивлялся, что нам, таким молодым, можно сказать, зеленый юнцам, доверяют работу большой государственной важности, доверяют государственные тайны. В конце октября, после сдачи зачетов, нам было приказано еще до официального присвоения нового звания прикрепить на петлицы по три «кубаря». Так я стал младшим лейтенантом государственной безопасности. Государственной безопасности!

— Хлопцы, вот интересно: два дня назад я, курсант с петличками старшинскими, — важничал мой сосед по койке в казарме, — шел по улице, козыряя направо и налево то лейтенанту, то майору, то политруку. А сегодня иду важно так, а всякие там сержантики, старшины да лейтенантики меня приветствуют. Здорово, а?

В первых числах ноября я встретил в штабе подполковника Соломатина.

— Здравствуй, здравствуй, пограничник! Как дела? Как курсы?