Наперекор земному притяженью

Разведчики Вселенной

Шел июнь 1961 года. В цехе главной сборки полным ходом готовили «Восток-2». И не только второй корабль, целый ряд спускаемых аппаратов и приборных отсеков выстроился вдоль стены цеха. Нет, это был не конвейер, по было ясно, что полет Юрия Гагарина не эпизод, а начало. Только начало проникновения человека в космическое пространство. За «Востоком-2» в очереди были и третий и четвертый корабль…

Часов в одиннадцать в цех пришел Королев. Я подошел к нему, поздоровались. Сергей Павлович взял меня под руку, отошли в сторонку.

— У вас партийный билет при себе? Вам нужно сейчас поехать в Центральный Комитет партии, там вас примет… — и он назвал фамилию.

— Сергей Павлович, а зачем?

— Там все узнаете. — И, крепко пожав мне руку, пошел по пролету цеха.

Должен признаться, что подобное поручение меня не очень озаботило. Я знал, что после апреля многие руководители всех степеней и рангов интересовались подробностями первого полета в космос и некоторым из наших товарищей пришлось не раз выступать в роли консультантов…

— Есть решение руководства о переводе вас в аппарат Совета Министров. — Принявший меня товарищ внимательно смотрел из-за стола.

— Простите, но я…

— Нам все известно о вас. Решение принято. Оформляйтесь, через три дня вы должны быть на новом месте работы. Желаю успеха.

Вот так произошло совершенно непредвиденное событие в моей жизни. Все заботы и дела по «Востоку-2» и стоявшими за ним в очереди «изделиями» были переданы моему заместителю Евгению Фролову.

Почти пять лет работы в аппарате Совета Министров пролетели быстро. В конце 1965 года, после ноябрьских праздников, на одном из совещаний мы встретились с Сергеем Павловичем.

— Ну, как жизнь, как работа? Не соскучились по производству, по испытаниям? — улыбнувшись, спросил Главный.

— Сергей Павлович, зачем травить душу? Я знаю, вам предлагали быть министром. Вы согласились? Вот то-то… Конечно, соскучился.

— А знаете, что я вам хочу предложить? В ОКБ Бабакина — вы его хорошо знаете — я передал часть своей тематики. Они начали заниматься автоматическими станциями. Луна, Венера, Марс. А что, если и вам свою руку приложить? Не забылось?

— С удовольствием! — только и смог ответить я. — А как это сделать?

— Это моя забота.

…Автобус, притормозив около прозрачного павильончика, плавно перевалившись с боку на бок, свернул с шоссе. Мы подъехали к нашему заводу. Теперь и моему заводу. В декабре — сдержал свое обещание Сергей Павлович — я был переведен в ОКБ Георгия Николаевича Бабакина.

Со стороны поселка, в котором живет большинство из тех, кто трудится на заводе и в ОКБ, движется густая цепочка людей; у стеклянных дверей она растекается к сверкающим хромом вращающимся турникетам. Это проходная. За ней небольшая площадь. Строгий гранитный бюст Ильича на высокой стеле. У подножия — цветы. И зимой и летом.

Рядом с памятником, на фоне деревьев, Доска почета. С левой стороны барельефы двух орденов: Ленина и Трудового Красного Знамени. Первый — времен Великой Отечественной войны, второй — за создание новой техники в послевоенные годы. Фотографии лучших производственников сняты на рабочих местах — около испытательного стенда, за станком, за чертежной доской…

К десяти часам все, кого вызывали, собрались в кабинете Главного. За большим столом — уж так повелось — почти у каждого, кто обычно бывал на совещаниях или оперативках, свое место. Эти места никто не распределял, никто не утверждал. Сам Георгий Николаевич этой традиции строго не придерживался. Он то стоял у стола, то садился рядом с начальником какого-нибудь отдела, а чаще расхаживал по кабинету. Подходил к большой коричневой доске на манер школьной, чтобы написать, а то и тут же вывести какую-то формулу, что-нибудь начертить — схему, график, диаграмму, нужную именно сейчас, к разговору.

Обстановка на совещаниях всегда была непринужденная, свободная, демократичная. Говорить мог любой: соглашаться, возражать, даже перебивать Главного. Георгий Николаевич поддерживал этот свободный стиль. Честно говоря, поначалу меня это несколько озадачивало. У Королева было не так. Бабакин ничем не подчеркивал свою «особость». За глаза его звали «голуба»…

«…Георгий Николаевич… Жизнерадостность, общительность, острое слово, простота в обращении — вот, пожалуй, первое, что бросалось в глаза при контакте с ним. При более глубоком знакомстве давали себя знать такие его качества, как чуть ли не фанатическая целеустремленность, исключительная инженерная интуиция, умение оперировать категориями совершенно реальными, когда речь шла о планах, казалось бы, фантастических.

Главный конструктор автоматических космических станций для исследования Луны, Венеры, Марса, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, член-корреспондент Академии наук СССР. Под его непосредственным руководством и при личном участии были созданы принципиально новые типы автоматических станций, решившие многие, весьма сложные и с каждой работой, с каждым новым проектом усложнявшиеся задачи изучения небесных тел. Научные открытия, сделанные по материалам и информации, добытым этими станциями в противоборстве с силами природы, не потеряли своего значения и сегодня. Сами станции, конструкторские и инженерные решения, воплощенные в них, успешно развиваются и до сих пор поражают воображение своей жизненностью, значимостью, оригинальностью и смелостью технических решений, помогают и сегодня решать новые задачи космических исследований…»

Прочитав пол-листа текста доклада, который мне поручено было сделать в Доме ученых в Москве в день семидесятилетия со дня рождения Георгия Николаевича, я подумал, как мало написано об этом человеке, с которым судьба дала мне счастье трудиться рядом, в руководимом им конструкторском бюро. Именно счастье. А как иначе можно оценить годы работы с Сергеем Павловичем Королевым, потом с Георгием Николаевичем Бабакиным?!

Я не пытался написать исчерпывающий портрет Сергея Павловича Королева, понимая, что такая задача мне не по плечу. Не возьму на себя смелость дать полное представление о жизненном пути Георгия Николаевича.

Лишь некоторые штрихи его жизни, работы в области космической техники.

…В 1923 году Юра, как звали его в семье, поступил в школу-семилетку в Хамовническом районе Москвы. Учился нормально. В пятнадцать лет окончил семь классов. Учитывая, что семья находится в довольно стесненных обстоятельствах, решил быстро освоить какую-нибудь специальность и идти работать. Юра устроился на курсы радиомонтеров. Эти курсы — единственное место стационарного образования, поскольку больше нигде и никогда он очно не учился.

Спустя годы он писал в автобиографии: «С 1930 по 1932 год работал в Московской радиодирекции по трансляции театральных передач, передач со съездов и конференций. За проведение передач парадов и митингов с Красной площади неоднократно премирован». С 1932 по 1936 работал в парке «Сокольники» старшим радиотехником. А в 1936 году — призыв в Красную Армию. Московская Пролетарская дивизия. Радист-красноармеец Бабакин служит в 3-м стрелковом полку, но через полгода по состоянию здоровья он уже на всю жизнь стал, по его собственному выражению, «рядовым необученным белобилетником».

После увольнения из армии пошел работать в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького, а в 1937 году экстерном сдал экзамены за 10 классов и поступил в заочный институт. Поступил, но окончил он этот институт лишь через… 20 лет, когда ему исполнилось уже 43 года и он был уже начальником научного отдела крупного конструкторского бюро, возглавлял сложнейшие комплексные разработки по системам управления, радиолокации. Природа наградила его необычайно цепкой памятью и острым умом, способностью воспринимать множество новейших сведений из различных областей пауки и техники.

В 1941 году он стал научным сотрудником, в 1943-м старшим научным сотрудником, но еще 14 лет он будет ходить в студентах. Многие его сотрудники и помощники будут «остепеняться», а он… Никогда ученые степени и другие внешние атрибуты общественного положения не волновали Георгия Николаевича. Он не мог отвлекаться от любимого дела. В первую очередь он уважал и ценил в человеке ум, знания, понимая, что не всегда и не для всех обстоятельства должны быть милостивы.

Именно поэтому в его кабинете, вечно переполненном тянущимися к нему людьми, в лабораториях, где он бывал, пожалуй, чаще, чем это было необходимо, и у кульманов в окружении конструкторов, у стендов и на сборке космических станций, в цехах участники обсуждений всех рангов и возрастов чувствовали себя одинаково раскованно и непринужденно — здесь на пьедестал возносилась оригинальная мысль, толковое предложение, техническая находка, независимо от того, кто был ее автором — седой ветеран или молодой специалист, недавно пришедший в конструкторское бюро, доктор наук или рабочий…

В послевоенные годы произошла встреча Георгия Николаевича с Сергеем Павловичем Королевым. На одном из технических совещаний Бабакин докладывал о работах в своем конструкторском бюро. Королев слушал очень внимательно и в конце сказал:

— А у него есть искра божья!

Пройдут годы. И когда Королев будет принимать решение о передаче в ОКБ Бабакина части своей обширной тематики, он повторит эту же фразу, добавив: «Ему можно доверять».

Академик, лауреат Ленинской премии Борис Викторович Раушенбах вспоминает: «Сергей Павлович был человеком необычайно широким… Он, если можно так сказать, раздаривал свои направления. Можно назвать нескольких видных конструкторов, рожденных им. Георгий Николаевич Бабакин входил в их число. Сергей Павлович всегда относился к этим людям на редкость доброжелательно. Отдав им тему, никогда больше, ни при каких обстоятельствах не говорил о своей причастности к этому, даже при больших последующих успехах. Наоборот, он всегда повторял «они, они» и продолжал ненавязчиво помогать им, иногда даже издали…»

Георгий Николаевич был мягким, душевным, веселым, энергичным. Мог на спор с кем-нибудь перебежать улицу Горького в Москве в запрещенном месте. И это не в детстве, нет. Это будучи членом-корреспондентом Академии наук. Мог, вызывая ярые протесты рабочих, вместе с ними тащить тяжеленный кабель, когда требовалась его срочная замена на стартовом устройстве космодрома, а потом, взяв в руки паяльник, распаивать контакты штепсельного разъема или, заскочив на минутку в лабораторию, забыв обо всем, наблюдать на экране осциллографа, как дрожит и дышит электронная схема.

Он не бравировал этим, это не было позой. Он прекрасно понимал, что есть люди, которые сделают это лучше, чем он. Но без этого он не был бы Бабакиным, тем Бабаниным, который за многие годы привык, отвечая за порученное дело, все делать своими руками.

Он мог поздно вечером, прилетев из Центра дальней космической связи, прямо с аэродрома приехать к инженеру конструкторского бюро на новоселье, поздравить его с получением квартиры. Ездил с работы домой в собственном, видавшем виды «Москвиче». Мог легко сходиться с людьми. А это — исключительное качество, весьма помогающее в затруднительных ситуациях.