Америго. Человек, который дал свое имя Америке

Материальное окружение

Веспуччи, разумеется, никогда не видел ничего подобного прежде. Когда бы мы ни сталкивались с отчетами первых исследователей неизведанных мест, мы должны принимать во внимание эффект неожиданности, влияющий на восприятие всего странного и нового неподготовленными умами. Прежде чем достичь берега, Веспуччи пережил значительно более долгое морское путешествие, чем любое из его прежних. Насколько нам известно, самыми дальними его вояжами до того были поездки из Флоренции в Барселону. Хотя оба пересечения Атлантики осуществлялись по путям, уже проторенным предыдущими мореходами – вначале Колумбом, а затем Педру Алваришем Кабралом, – лично для него это были путешествия в неизведанное. Океан всё еще оставался новой средой для европейцев, которые до открытия Нового Света редко уходили далеко от суши. Лишь Азорские острова, Исландия и Канарские острова были пунктами назначения в открытом море, представляя собой опорные точки, которые формировали часть европейской торговой системы, и совсем незначительное число навигаторов рисковало уходить дальше. Поэтому достижение Америки было пугающим и необъяснимым в понятных терминах личного опыта для большинства путешественников.

То, что они видели по прибытии, сбивало с толку, особенно в тропических широтах, куда забрался Веспуччи. Ведь ему были известны только средиземноморские ландшафты относительно сухой, с умеренным климатом, части мира, измененного тысячелетием вырубания лесов и интенсивной сельскохозяйственной деятельности. А здесь перед ним предстали берега, где обширный, густой и влажный лес маячил за рощами пальм и мангровых зарослей. В некоторых местах были видны следы человеческой деятельности – канавы, дренажные сооружения и насыпи оспинами и шрамами отмечали землю. Побережья, которые он посетил, были местом проживания для возделывающих землю людей, которые выращивали маниоку, кабачки, земляной орех и хлопок на земляных платформах или на лесных полянах, удобренных сгнившей листвой и пеплом сгоревших деревьев. Но поселения были небольшими, постройки даже внешне выглядели недолговечными, – со всех сторон наступали леса. Для европейского глаза это была грубая природа, дикая или райская, кому как нравится. Реакция путешественников была двоякой: благоговейный ужас, лишающий дара речи, или копание в собственной памяти с целью вспомнить нечто похожее в некогда прочитанном. В случае Веспуччи можно говорить о реакции обоих типов.

Как «репортер» Америго находился в привилегированном положении. Мало кто был знаком с этим побережьем лучше него на момент записи им своих впечатлений в 1503 (или около того) году. Он не проник далеко вглубь материка, но растекался патокой в отчете о первом путешествии, описывая вход в устье Амазонки. Земли на длительном протяжении оставались низкими и деревья стояли «так густо, что едва ли птица могла пролететь между ними». Исследователи увидели «бесконечное число птиц и попугаев настолько крупных и разнообразных, что оставалось только изумляться».

«Некоторые были оттенка алого, некоторые – зеленого и красного, или лимонного цвета, другие целиком зеленые, и другие черные и красные, а пение птиц, что сидели на деревьях, было столь сладко и мелодично, что слушать их можно было бесконечно. Деревья настолько красивые и такие гладкие, что мы подумали, будто попали в земной рай. И ни одно из этих деревьев или их плодов не напоминало ничего подобного из наших краев. Двигаясь вдоль реки, мы видели много видов рыбы различной формы»[252].

Как и большинство попыток Веспуччи дать описание, эта – удручающе туманная, полна раздражающих преувеличений и поэтически немощна. Он явно сбит с толку, ибо не описал ничего конкретно или в деталях; словно посмотрел в трубу разболтанного калейдоскопа, где все цвета расплываются. Современные писатели сталкиваются с теми же проблемами при описании, скажем, ЛСД-путешествия.

Его реакции как будто прошли через фильтр прочитанного ранее. В попытке Веспуччи больше общего с риторической традицией locus amoenus, чем с реалиями Нового Света. Богатые разнообразные краски, брызжущие из всех его строк, напоминают географические карты той эпохи, более декоративные, чем информативные. Описание Веспуччи находятся в очень «близких отношениях», в частности, с полным благоговения описанием Колумба деревьев, которые он увидел при первом пересечении Атлантики. В первом печатном отчете Колумб так описывал острова:

«Полные деревьев тысяч разных пород, и высоких… настолько зеленых и таких красивых, как в Испании в мае. И некоторые были в цветах и некоторые имели фрукты разной спелости, согласно их породе… И здесь шесть или восемь видов пальм, на которые глядеть удивительно из-за их красоты и разнообразия… и то же касается и других деревьев и трав. Здесь есть вечнозеленые леса, вызывающие удивление, и обширные, покрытые травой поля, и здесь есть мед и многие виды птиц, и самые разные фрукты»[253].

Не нужно забывать и неопубликованный отчет Колумба, так как Веспуччи имел массу возможностей получить от адмирала частную информацию; они могли и обменяться впечатлениями о Новом Свете по возвращении Колумба. Первые из описаний ландшафта, принадлежащих его перу, были сделаны Колумбом в течение пяти дней после высадки на берег. «Я увидел много деревьев, которые не похожи на наши… и все настолько разнообразны, что это одно из величайших чудес света… Например, одна ветвь имеет листья, похожие на сахарные палочки, другая – как мастика и т. д., пять или шесть типов листьев на одном дереве». Деревья, казалось, сливались перед глазами Колумба, как цвета птиц перед глазами Веспуччи. Колумб тоже не забыл о рыбе: «Рыба так отлична от нашей, что просто удивительно… самые великолепные цвета – голубой, желтый, красный и любой другой – и некоторые покрыты полосами тысяч оттенков, и цвета столь чистые, что не найти человека, который бы не удивился при виде их, и не почувствовал бы свежести при взгляде на них»[254]. Далее он отметил попугаев, не останавливаясь на разнообразии их окраски. Ясно, что если Колумб прямо и не повлиял на Веспуччи в его видении Нового Света, то оба они с трудом находили слова, испытывая один и тот же душевный трепет и не способные даже помыслить о выходе из предписанных границ.

Веспуччи настолько откровенно опирался в своих описаниях на литературные источники, что у читателя могло возникнуть искушение заключить, что Америго никогда в действительности и не бывал в Америке, если бы не следующее утверждение: «Прежде чем мы достигли берега, в 15-ти лигах от него мы обнаружили, что вода столь же пресная, как в реке. Мы пили ее и наполнили все фляги, какие у нас были». На первый взгляд это кажется еще одной тривиальной диковиной или искаженным заимствованием из Колумба, который описывал моря с пресной водой в устье Ориноко в схожих терминах. Но если не обращать внимание на явное преувеличение – 15 лиг равны примерно 60-ти милям согласно пересчету Веспуччи того времени, и наполнение фляг водой, звучащее украшающей деталью – то это вполне вероятная отсылка к окрестностям устья великой реки.

Для хорошо начитанных людей того времени могучие речные устья имеют дальнейшую коннотацию: традиция связывала их с земным раем, местоположением Эдема, откуда четыре могучих реки вырывались в обитаемый мир. Образованные люди сходились во мнении, что Нил, Тигр, Ганг и Евфрат имели единый исток в Эдеме, который был расположен буквально там, как указано в Библии, – «на востоке». Святой Августин допускал, что текст нужно понимать символически[255], но логично было допустить, что после изгнания Адама и Евы осиротевший Эдем остался там, куда Бог изначально его поместил. Колумб чувствовал близость рая. Он находился, по его мнению, «на оконечности Востока», куда традиция помещала Эдем. Во время своего третьего путешествия в 1498 году он полагал – по причинам, возникшим из-за ошибок в его таблицах возвышения Полярной звезды – что корабли его постепенно поднимались, а общим мнением было то, что Эдем располагался на горе. В устье Ориноко огромный вынос пресной воды, наблюдавшийся Колумбом, навел его на мысль о «четырех реках», которые, как традиционно считалось, должны вытекать из Эдема[256].

На фразе Веспуччи о земном рае стоит остановиться подробнее. Она не чисто описательная, но и не случайная чеканная метафора; представления о нем корнями уходят к традиции, которой наследовал и Колумб. Касательно Веспуччи, однако, не кажется, что по крайней мере здесь его напрямую вдохновлял Колумб. Он чувствовал, «как если бы» они оказались в раю, но не в буквальном смысле. Отчасти его образ Эдема имеет источником другие тексты, которые ему нравились. Во-первых, его любимый Данте поставил Рай, говоря аллегорически, на вершине Чистилища, представленного в виде горы, на которую непросто подняться. «Комедия» Данте включала в себя и буквальную географию[257], согласно которой Эдем находился «в более теплых частях света», далеко в южной полусфере[258]. Мандевилль, вероятно, также помог формированию образа в голове Веспуччи, «замечен» в этом и Колумб. Сэр Джон простодушно объяснял: «О Рае я не могу сказать ничего определенного, ибо никогда там не был», но описывал его, опираясь на традицию, как гору величиной с Луну, защищенную окружавшей его дикой природой и отвесными скалами. «Туда не добраться и по воде, ибо течение рек настолько сильное, что ни один корабль не способен подниматься вверх по течению»[259]. Здесь сразу вспоминается настойчивое уверение Колумба, что он определил близость земного рая по объему воды, выбрасываемой устьем Ориноко, но не верил, будто сможет подойти к нему ближе[260].

Упоминая земной рай, Веспуччи, очевидно, преследовал свои цели. У него имелись основательные причины, более серьезные, чем просто желание оживить повествование, пойти наперекор традиции locus amoenus и привычному лексикону, используемому при описании Рая на Земле. Чтобы привлечь инвесторов, найти покровителя, нанять команду, рекрутировать колонистов и во всех отношениях продвинуть проект по исследованию западного пути в Азию, нужно было представить земли, которые ждали его на пути, в выгодном свете и полезными «в эксплуатации». Он хотел, например, показать, что Новый Свет имеет здоровый климат и удобен для проживания. «Может оказаться, – писал он, – что докторам там будет нечего делать»[261]. У него имелся мотив для подчеркивания любого признака плодородия новых земель, преувеличения любого свидетельства о царящих там мире и гармонии. «Продвижение» Венесуэлы и Бразилии в печати требовало особого внимания, так как щедрые обещания Колумба относительно расположенных рядом с ними островов, мягко говоря, себя не оправдали. Так что в первую очередь Веспуччи сконцентрировался на характеристиках, которые предвещали коммерческие выгоды.

О деревьях, например, он сказал только, что все они «ароматичные», иными словами, представляют интерес – читай между строк – для рынков Европы и Китая, которые остро нуждались в ароматических деревьях. Географические детали, до которых снисходил автор, включая его убежденность в близости Индийского океана (стр. 99-104), и ссылки на земной рай – с подтекстом в виде тех обещаний, которые сулил Восток – имели своей задачей продвижение всё той же колумбовой идеи: коммерческое использование Атлантики, ведущее к богатствам Востока.