Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

А вычислил его сначала ныне покойный Владимир Израилевич Гантман, руководивший сектором теории и прогнозирования международных отношений (иногда его называли сектором ситуационного анализа). Я тоже работал в этом секторе. Вторым человеком, угадавшим Яковлева, был Олег Николаевич Быков, тогда заместитель директора института.

Кстати, выбор-то был невелик, не так много людей соответствовало тем требованиям, которые предъявлялись к должности руководителя ИМЭМО[134].

По словам Николая Косолапова, который спустя три года станет помощником Александра Николаевича в ЦК, появившись на Профсоюзной улице, Яковлев не стал устраивать там никаких революций. Единственное, что он сделал, познакомившись со структурой института, так это преобразовал ряд отделов в исследовательские центры и ликвидировал тот самый «военный» отдел. Это встретило понимание старожилов, а созданные тогда центры, кстати, существуют в ИМЭМО по сию пору.

«По сравнению с Иноземцевым, конечно, был контраст, — сказал мне о новом директоре Косолапов. — Но контраст скорее стилистический, чем содержательный»[135].

Александр Николаевич на первых же встречах с коллективом дал понять, что намерен сохранить все лучшие традиции, накопленные здесь за предшествующие годы, сберечь атмосферу творческого поиска, свободной мысли. Да и коллектив, кажется, был доволен. С появлением нового директора ученые связывали конец смутных времен, возвращение к нормальной работе. Все знали, что кандидатуру Александра Николаевича внес для утверждения на Секретариате второй человек в ЦК — Михаил Сергеевич Горбачев. А это значит, что у нового директора есть кредит доверия, этот нас в обиду не даст.

Он и не давал, хотя на первых порах, как бы по инерции, горком партии еще пытался отучать докторов наук от «ревизионизма».

Сам Александр Николаевич считал, что за этим стоит лично Виктор Васильевич Гришин. Он якобы еще до Канады приглашал Яковлева на должность второго секретаря МГК, да тот отказался, и вот сейчас Гришин ему мстит.

Однажды горком взялся проверять поступивший «сигнал» о выступлении в ИМЭМО артиста Геннадия Хазанова. По мнению бдительных стукачей, тот позволял себе слишком прозрачные намеки на имеющиеся недостатки, его монологи выходили за принятые рамки, а коли так, то надо обратить внимание на это парткома института, самого же артиста лишить возможности выступать перед столичной аудиторией. Чтобы выручить Хазанова, Яковлеву пришлось обращаться по старой дружбе к помощнику П. Н. Демичева, который ныне занимал пост министра культуры.

Много усилий от него потребовалось, чтобы вернуть доброе имя тем сотрудникам института, которые стали жертвами гришинской комиссии, получили незаслуженные взыскания, подверглись самым разным запретам, в том числе — на выезды в заграничные командировки. Александр Николаевич попросил партком пересмотреть дела ученых, исключенных из партии, получивших выговоры, ставших «невыездными». Конечно, это тут же стало известно горкому партии.

Неожиданной подмогой ему оказался… офицер действующего резерва КГБ СССР полковник Ким Смирнов, назначенный на должность помощника директора по вопросам безопасности. Эту должность «пробил» незадолго до своей смерти еще академик Иноземцев, желая таким образом снять напряжение между ИМЭМО и Лубянкой. И, к счастью, назначили ее исполнять порядочного и умного человека, который во многих делах стал союзником директора, в частности, помог избавить от ярлыка «неблагонадежных» многих ученых — маститых и молодых.

В 1983 году Отдел науки и учебных заведений ЦК КПСС возглавил В. А. Медведев, который в начале 70-х был заместителем заведующего Агитпропом, то есть подчиненным Яковлева. Старые соратники встретились, и Александр Николаевич поведал Вадиму Андреевичу о тех гонениях на институт, которые свели в могилу Иноземцева и которые, хоть и в меньшей степени, мешали теперь жить ему.

Выслушав, Медведев посоветовал коллеге не связываться с Гришиным. Что он при этом имел в виду? Скорее всего, то, что ситуация в верхах оставалась очень неопределенной: Андропов тяжело болел, и было совершенно неясно, кто из членов ПБ станет следующим генеральным секретарем. Гришина в том раскладе называли в числе вероятных претендентов. Обострение отношений с ним грозило в будущем самыми непредсказуемыми последствиями.

Через некоторое время они встретились вновь, и Медведев предложил Яковлеву пост министра просвещения СССР. Кажется, это был неплохой вариант для вчерашнего «ссыльного». Стать членом правительства, войти в состав ЦК…

Александр Николаевич решил посоветоваться с Горбачевым. Он сразу дал понять Михаилу Сергеевичу, что предложение, конечно, лестное и, если партия скажет «надо», он без колебаний ответит «есть», но… Яковлев сделал паузу, развел руками, как бы приглашая Горбачева закончить фразу. И тот ее закончил:

— Но ты уже был заведующим отделом школ и вузов в обкоме, это для тебя пройденный этап. Зачем снова мелки считать и буквари утверждать? Давай не будем спешить.

У Горбачева явно были другие планы на Яковлева.

Александр Николаевич остался на Профсоюзной улице и затем вспоминал эти два года как лучшие в своей жизни. Он опубликовал целый ряд статей. Выпустил несколько книг по внешней политике США, причем все эти тексты достаточно жестко критиковали «американский империализм», особенно доставалось в них президенту Р. Рейгану.

7 октября 1983 года газета «Известия» публикует его большой материал под заголовком «Закусивши удила» — в нем он размазывает по стенкам Рейгана и его внешнюю политику. Через год выходит его книга «От Трумэна до Рейгана: Доктрины и реальности ядерного века» — те же мысли и выводы, только в более развернутом виде.

Статья в «Известиях» даже цековским чиновникам показалась излишне резкой, что отметил на одном из совещаний М. В. Зимянин. Зато присутствовавший на том же собрании Е. К. Лигачев (он стал заведующим Отделом организационно-партийной работы) статью публично поддержал.

За океаном в то время к Яковлеву прочно пристал ярлык — «лидер антиамериканской разрядки».

Сам Александр Николаевич, объясняя свою жесткую позицию по отношению к США, позже писал: «Нарочитое обострение моих рассуждений объяснялось в том числе и тем, что я еще как бы „не остыл“ от примитивной американской антисоветской пропаганды, которая воспитывала в основном только советский патриотизм, то есть работала на укрепление коммунистической идеологии»[136].

Если «расшифровать» это мудреное высказывание, а также внимательно познакомиться с другими статьями и книгами Яковлева тех лет, то вывод напросится совершенно очевидный: никакой иной идеологии, кроме коммунистической, наш герой тогда не исповедовал. А если и возникали у него какие-то «крамольные» мысли, то исключительно в рамках дозволенного здравого смысла и в соответствии с теми заданиями, которые поступали «сверху».

Это же подтвердил в разговоре со мной и Н. А. Косолапов:

Он был слишком партийный и слишком советский. И в нашем институте вел себя соответственно — как и подобает крупному партийно-научному работнику. Хотя был демократичен, доступен, никакого надувания щек, ровный со всеми. Едва придя к нам, сразу начал работать на перестройку.

— Подождите, как это? Ведь перестройка была объявлена только с приходом Горбачева, весной 1985-го. Вы не ошибаетесь?

— Нет. Через две недели после смерти Брежнева по указанию нового генсека Андропова были созданы две бригады или группы — одна экономическая, другая политическая. Андропов поставил перед ними задачи: экономистам просчитать возможности перехода к элементам рынка, а политикам — подумать над тем, как перейти к многопартийной системе. Экономической группой руководил Николай Рыжков, а политической Михаил Горбачев.

— Я не ослышался насчет перехода к рынку? Разве Андропов, которого многие считают твердокаменным большевиком, мог ставить такую задачу? Единственной его фразой, которая запомнилась, потому что казалась более или менее радикальной, была следующая: «Мы плохо знаем общество, в котором живем».

— Мог. Приватизация. Акционирование. Осторожный переход к рыночным отношениям.

История эта ведет свое начало от Бухарина. Главное противоречие советского общества, советской экономики — это противоречие между плановым хозяйством и здравым смыслом. Теории под план нет до сих пор. Нужно было корректировать план рынком, вот и шли эти споры еще с 20-х годов.

Такой плановой системы, как в СССР, не было ни в одной соцстране. Ни в одной! Ни в Европе, ни во Вьетнаме, ни на Кубе. Централизованная, командная, жесткая и без всякого намека на рынок. Единственным рынком, который был в Советском Союзе, был теневой. Черный.

Хрущев тоже думал об этом. Его совершенно зря выводят каким-то придурком, который только и делал, что сеял под Архангельском кукурузу. А вот вопрос — почему его таким выставляют?

— Почему?

— На мой взгляд, вся история Советского Союза — это борьба между партией и НКВД, а затем КГБ. Хрущев был человеком партии, а не КГБ, за это ему и мстили. А ведь именно Хрущев начал существенное сокращение вооруженных сил. Затем он придумал совнархозы, разделил обкомы на промышленные и сельские, что означало ослабление центра, отнятие части полномочий у Совмина, возможный переход впоследствии к двухпартийной системе. И следующий его шаг — это переход от пятилетки к семилетке. При тогдашней технике семилетка вообще не просчитывалась. Значит, поневоле пришлось бы отдавать что-то рынку. За это его и сняли.

Я еще в середине 70-х годов, бывая на партийно-хозяйственных активах, много раз слышал из уст совминовцев и даже от ребят из Экономического отдела ЦК недоуменные замечания по поводу партийного руководства экономикой. Говорили: все эти партийные постановления об очередных прорывах означают по сумме второй бюджет, то есть они заведомо невыполнимы. Все время вставала проблема — что выполнять? Государственный план, который имел силу закона, или партийно-правительственные постановления? Эти разговоры откровенно велись, например, за кулисами разных высоких собраний, в комнатах президиума, хотя все прекрасно знали, что эти комнаты прослушиваются Лубянкой.

Ведущие экономисты ворчали: «Ну, ребята, мы согласны по воскресеньям ходить к вам в дом политпросвещения и молиться там за коммунизм. Однако не мешайте нам нормально работать в остальные шесть дней недели».

При Андропове начали готовить серьезную программу изменений. Про рынок я уже сказал — этим занималась группа экономистов, которую возглавлял Рыжков. Записку по политической реформе подписал в 1983 году Яковлев, а работали над ней еще двое — Сергей Благоволин, который тогда был заведующим отделом ИМЭМО, и я. Мы там излагали свои соображения — как однопартийную систему превратить в многопартийную.

Конечно, вся эта работа была совсекретной, и записка имела соответствующий гриф.

— Можно с ней ознакомиться?

— Нет. Был единственный экземпляр, и, где он сейчас хранится, мне неведомо. Такие документы не размножались.