Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

— И что же вы там конкретно предлагали?

— Вот что. Надо эту церковную организацию, которая именовалась коммунистической партией, разделить на три партии. Ведь фактически так оно и было — партия состояла из трех крыльев. Одно — сталинисты и неосталинисты, нынешние зюгановцы. Второе — социал-демократы или те, кто ратовал за «социализм с человеческим лицом». И третья, самая многочисленная категория состояла из представителей «болота», из тех, кто пошел в партию только потому, что без партбилета было совершенно невозможно продвинуться по карьерной лестнице, это похоже на нынешнюю «Единую Россию».

— И какая была реакция на эту записку?

— Рабочая. Мы получили заказ на следующее исследование — по НАТО. Обозначить некоторые проекции вперед, лет на тридцать. Уже то, что мы получили следующее задание, означало, что та первая записка пошла в дело.

Уже потом, позже, я узнал о горбачевской реакции. Она была следующей: партию следовало тогда сохранить в существующем виде, ибо она оставалась стержнем политической системы, на ней держалось тогдашнее государство. На чем можно было поддерживать хотя бы видимость государственной дисциплины? Только на партийном уровне. Поэтому Горбачев и держался за партию до последнего[137].

Александр Николаевич в своей книге тоже упоминает о некоем документе, в котором содержались предложения о реформировании, правда, там речь шла о необходимости создания совместных предприятий. Председатель Совета министров Н. И. Рыжков якобы проявил интерес к этим инициативам, но по разным причинам реализованы они тогда не были.

Еще один важный документ институт подготовил по просьбе Госплана СССР, в нем содержался анализ перспектив советской экономики, причем выводы делались печальные: если все будет идти прежним путем, то в конце ХХ века неминуем глубокий экономический кризис. Когда руководители Госплана ознакомились с этой совсекретной запиской, то их возмущению не было предела. Выводы ученых сочли ошибочными, идеологически неправильными, документ похоронили.

В последние перестроечные годы, когда на Яковлева навесят ярлыки «предателя», «агента влияния», «иуды», ему в числе других «прегрешений» припомнят и то, что, придя в ИМЭМО, он ликвидировал т. н. военный отдел и тем самым, дескать, ослабил обороноспособную мощь страны.

Действительно, в структуре института с давних пор такой отдел был — он назывался «отдел технико-экономических исследований» и занимался выполнением заданий, поступавших из Минобороны. В штате этого закрытого подразделения состояли в основном военные пенсионеры — генералы и полковники разных управлений Генерального штаба. Никто, даже руководители ИМЭМО, толком не знал, чем занимаются эти люди, — такой был режим секретности. Однако новому директору не составило особого труда выяснить: толку от этих ветеранов с большими звездами практически никакого, доступа к серьезной информации они не имеют, а уровень подготовленных ими аналитических материалов ниже всякой критики.

Когда вся картина стала ясной, Яковлев вынес на дирекцию предложение закрыть ОТЭИ, а на его месте образовать Отдел военно-экономических и военно-политических исследований (ОВЭВПИ).

Смысл проведенной А. Н. Яковлевым реорганизации сводился к тому, чтобы, во-первых, объединить в одном месте всю «военную» проблематику, дополнив военно-экономические исследования военно-политическими, во-вторых, сделать эти исследования более прозрачными, т. е. подконтрольными Дирекции, а в-третьих, ликвидировать прямую зависимость от Министерства обороны путем свертывания в Отделе военно-технической проблематики, на разработку которой там не было ни кадровых, ни информационных возможностей. Последнее обстоятельство позволяло отменить надоевший всем и давно изживший себя режим секретности.

Многие в ОТЭИ, да и кое-кто в Институте, полагали, что радикальная реорганизация «военного» отдела — это произвольное и единоличное решение А. Н. Яковлева. С этим мнением решительно не согласен академик В. А. Мартынов, бывший тогда заместителем директора ИМЭМО.

Из воспоминаний В. А. Мартынова:

«Александр Николаевич (Яковлев. — П. Ч.) в своей деятельности советовался и со своими замами, и с ведущими научными сотрудниками. Поэтому предпринятая им реорганизация ИМЭМО… не результат его некомпетентности, а согласованное решение Дирекции. …Преобразование ОТЭИ было важным этапом развития науки и избавления от тех кадров, которые никакого отношения к науке давно не имели. Кроме того, удалось избавиться и от группы генералов и полковников, направленных к нам на работу Министерством обороны. Насколько я был знаком с работой ОТЭИ, к тому времени это было далекое от науки подразделение Института»[138].

Были, разумеется, и недовольные этой реорганизацией — в основном из числа ветеранов ОТЭИ. В целом они соглашались с тем, что проводимые Отделом исследования надо приводить в соответствие с меняющимся миром, его новыми вызовами. Но не так же резко…

Помогали директору его тесные отношения с Горбачевым, о которых многие знали. Секретарь ЦК не раз обращался в ИМЭМО с просьбами подготовить информационно-аналитические материалы по разным проблемам экономики, политики, социальной сферы. Он часто приглашал Яковлева на Старую площадь — иногда чтобы посоветоваться по тем или иным вопросам, а иногда чтобы просто поговорить. Наверное, Михаил Сергеевич, предполагая возможное развитие событий, хотел лучше узнать Александра Николаевича, прощупать его сильные и слабые стороны. Ведь, как мы вскоре узнаем, события впереди назревали масштабные, команду надо было сколачивать верную.

Их сближению особенно посодействовала поездка М. С. Горбачева в Англию, состоявшаяся в декабре 1984 года. А. Н. Яковлев был включен в официальную делегацию, он не только присутствовал на всех встречах патрона с М. Тэтчер, но и принимал самое активное участие в выработке советских подходов по самым острым вопросам, подготовке материалов для прессы, написании итогового отчета.

Этот визит вошел в историю как «смотрины Горбачева» на Западе, именно после него Тэтчер заявила, что «с этим человеком можно иметь дело».

Разумеется, за такими словами не стояли надежды на крах коммунизма и развал СССР. Так далеко не заглядывал в то время ни один вменяемый западный политик. Принимавшие Горбачева британцы впервые увидели, что их высокопоставленный московский гость — это не памятник самому себе, не робот, долдонивший несколько заученных догм, не «ястреб», мечтавший похоронить западный мир, а вполне цивилизованный, живой, прилично образованный человек, умеющий, когда надо, улыбаться, а когда надо, твердо отстаивать свои позиции.

Как-то вечером Яковлева в Лондоне нашел Л. Н. Толкунов, недавний главный редактор «Известий», а ныне председатель верхней палаты советского парламента. Сообщил: на годовом собрании Академии наук Александр Николаевич избран членом-корреспондентом. Новость эту шумно обмыли в отеле, где разместились члены делегации.

Правда, на другой день из Москвы пришла другая весть, печальная: умер министр обороны, член ПБ Д. Ф. Устинов. Поэтому сроки визита было решено сократить, досрочно вернуться домой.

Да, череда пышных похорон в те месяцы продолжалась.

Январь 1982 года — уходит М. А. Суслов.

Ноябрь — прощание с Л. И. Брежневым, затем с А. П. Кириленко.

Май 1983 года — из «обоймы» ПБ выбывает А. Я. Пельше.

Февраль 1984 года — похороны Ю. В. Андропова.

Декабрь — минус Д. Ф. Устинов.

Страна привыкла просыпаться под звуки траурных маршей.

После Андропова на пост генерального секретаря был избран К. У. Черненко — тот самый «Костя», который когда-то, будучи, зав. сектором агитации в Отделе пропаганды ЦК приглашал Яковлева к себе на работу после окончания им аспирантуры.

Отношения между ними все эти годы сохранялись ровными, Черненко ни разу не укорил своего приятеля за отказ поработать партийным агитатором, называли они друг друга «Костя», «Саша». Когда Яковлев возглавил академический институт, Черненко часто приглашал его на свои встречи и переговоры с высокими зарубежными гостями, не стеснялся при случае посоветоваться по разным щекотливым моментам международной политики.

По мнению Яковлева, новый генсек был никчемным политиком, человеком малограмотным, типичным делопроизводителем, волею судьбы взлетевшим на партийный Олимп. Но при этом гадостей никому не делал, вел себя тихо, на лавры великого деятеля не претендовал.

Длившееся год его правление не ознаменовалось ничем заметным.

«Кругом мертво. Ни писка, ни визга, ни птичьего пения, ни львиного рычания. Стоячее болото, покрытое ряской. Ни новых идей, ни новых людей», — так обозначил Александр Николаевич то время в своих записях[139].

Горбачев пытается бросить в эту «ряску» камень. Выходит с предложением провести Всесоюзное совещание по идеологическим вопросам. Хочет на этом совещании выступить с серьезным докладом. Замысел ясен: Михаил Сергеевич, явно готовясь к грядущим битвам за власть, предполагает заявить о себе как о крупном политике. Ведь до недавнего времени его воспринимали лишь как секретаря ЦК, отвечающего за сельское хозяйство. А он претендует на большее.

Оглушительный успех визита в Лондон — это только начало. Теперь следует закрепить его заметным выступлением, из которого все увидят, сколь грамотен он в фундаментальных вопросах марксизма-ленинизма, как умеет свободно и складно излагать свои мысли.

Визит Арманда Хаммера в СССР К. У. Черненко, президент и председатель Совета директоров компании «Оксидентал петролеум корпорейшн» А. Хаммер и помощник генсека по международным вопросам А. М. Александров-Агентов во время встречи в Кремле. 4 декабря 1984. [ТАСС]

Но и коллеги-соперники Горбачева не дремлют, они ревниво отслеживают каждый шаг самого молодого члена Политбюро, нашептывают Константину Устиновичу Черненко про него всякие небылицы. Интриги вокруг трона завязываются нешуточные.

Сформировав команду для подготовки материалов этого совещания (в нее вошли Н. Б. Биккенин, В. И. Болдин, В. А. Медведев, С. А. Ситарян и А. Н. Яковлев), Горбачев стал ее инструктировать. Смысл его рекомендаций сводился к тому, что доклад, с одной стороны, не должен выглядеть как обычная «идеологическая болтовня», но с другой — упаси бог, не должен восприниматься как прямой вызов Черненко и его замшелому окружению.

Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…

Задача была почти непосильная. Горбачеву хотелось сказать что-то новенькое, но что и как, он и сам не знал. Мы тоже не знали. Будучи и сами еще слепыми, пытались выменять у глухих зеркало на балалайку.

Правда, надо заметить, что уже при подготовке предыдущих речей для Горбачева мы постепенно начали уходить от терминологической шелухи, надеясь преодолеть тупое наукообразие сталинского «вклада» в марксистскую теорию. Но делали это через «чистого» Ленина, выискивая у него соответствующие цитаты. И в этом докладе содержались попытки реанимировать некоторые путаные положения нэповских рассуждений Ленина и связанные с ними проблемы социалистического строительства, то есть мы старались как бы осовременить некоторые ленинские высказывания в целях назревшей модернизации страны.