Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Из этого, как известно, ничего не получилось, да и не могло получиться. […] Мы оказались наивными, продолжая верить в эффективность эзопова языка[140].

Параллельно с этой группой над проектом доклада работал и Отдел пропаганды, возглавляемый тогда Б. И. Стукалиным. Представленные «пропагандистами» тезисы были выдержаны в самых худших традициях прежних времен — опять заклинания в верности идеалам, восхваления в адрес всепобеждающего учения, призывы бороться с происками ревизионистов.

Яковлев, познакомившись с этим пустозвонством, стал задавать Стукалину разные вопросы, попытался вызвать заведующего отделом на искренний разговор. Однако Борис Иванович был не лыком шит, отвечал, как и подобало чиновнику его ранга:

— Ты, Александр Николаевич, долго жил за границей и, видимо, отстал от наших реалий. А мы далеко продвинулись вперед.

Яковлев удивился: это куда же они продвинулись? Потом решил, что Борис Иванович таким образом его элементарно разыгрывает.

Еще Стукалин сделал прозрачный намек: секретарь ЦК Михаил Васильевич Зимянин с агитпроповским текстом в целом согласен.

Горбачев, когда прочел этот вариант доклада, тоже отпустил в адрес зав. отделом несколько крепких выражений, а в конце резюмировал: «Эти пропагандисты дурачком хотят меня выставить».

Стали думать, как быть дальше. Всем было ясно, что агитпроповский вариант наверняка оказался на столе у генерального секретаря и даже, скорее всего, уже получил одобрение со стороны Черненко. Значит, альтернативный текст может вызвать крайне нежелательную реакцию. Его сочтут вызовом, попыткой внести раскол в слаженную работу Центрального комитета. Со стороны окружения Константина Устиновича подобные разговоры уже доносились. Там очень не хотели возвышения «выскочки» Горбачева. В аппарат были запущены слухи: дескать, далеко не все в Политбюро считают идею проведения идеологического совещания своевременной, а уж если его и проводить, то на уровне генсека.

Но в этой ситуации Михаил Сергеевич проявил характер. Мобилизованные им работники ЦК плюс Яковлев продолжали трудиться над докладом, фактически выбросив в мусорную корзину текст, предложенный Стукалиным. Правда, ничего особенно революционного и свежего и в их варианте не было, кроме тезиса о том, что, решая актуальные социально-экономические проблемы, надо прежде всего думать о человеке, его насущных нуждах. Не бог весть какое откровение, но и оно звучало тогда дискуссионно, вызывало вопросы у тертых аппаратчиков.

Когда проект доклада согласно существовавшим правилам был разослан для согласования всем членам ПБ и секретарям ЦК, то оппозиционно настроенные к Горбачеву партчиновники предприняли новые атаки. По аппарату был запущен новый слушок: дескать, Константину Устиновичу доклад не понравился, потому что в нем слабо отражена роль Центрального комитета в идеологии, недостаточно места уделено достижениям партии в теории и практике, зато слишком масштабно показаны существующие проблемы и задачи. Ставить перед партией задачи мог только генеральный секретарь, а никак не «рядовой» член Политбюро.

Яковлев был в кабинете у Горбачева, когда тому с дачи позвонил Черненко и стал перечислять свои замечания по докладу, как потом выяснилось, сформулированные Р. И. Косолаповым, главным редактором журнала «Коммунист». Завершая свой монолог, Константин Устинович пробурчал:

— Надо ли сейчас проводить такую конференцию? Впереди партийный съезд, и лучше все усилия сосредоточить на его подготовке.

Но тут надо заметить, что этот разговор состоялся накануне открытия запланированной конференции, когда все ее участники уже съехались в Москву. Отмена означала не только очевидный скандал, но и крупное поражение для Горбачева.

Михаил Сергеевич поначалу слушал внимательно, но заметно было, что потихоньку «закипал». Затем взорвался и стал возражать генсеку, причем в неожиданном для меня жестком тоне. Он понял, что практически все слухи, создававшие напряжение вокруг совещания и доклада Горбачева, подтвердились — они нашли свое отражение в замечаниях Черненко[141].

Горбачев назвал многие высказанные Черненко замечания «надуманными», категорически отказался переносить сроки проведения совещания, а закончив разговор с генеральным секретарем, предложил Яковлеву включить в текст несколько комплиментарных фраз о «выдающейся роли Константина Устиновича».

— Это снимет напряжение, — пояснил он. — Зато никаких высказанных им поправок в доклад вносить не будем.

Черненко в итоге тоже не пошел на явную конфронтацию, только попросил «не делать из конференции большого шума».

В итоге двухдневное Всесоюзное совещание по идеологическим вопросам, несмотря на все препоны аппарата, состоялось. Горбачев выступил на нем с докладом под названием «Живое творчество народа». Там впервые прозвучали слова о необходимости перемен, прозвучали пока с оговорками, с обязательным отсылом к Ленину, но все-таки это был сигнал. А для Горбачева — заявка на стратегию тех реформ, которые вскоре начнутся.

Но с самого верха в СМИ поступило указание: текст доклада, даже в изложении, не публиковать. Только в «Правде» появилась довольно скромная публикация.

И Яковлеву аппарат тоже отомстил: его, директора ведущего идеологического института, «мозгового центра» партии, на совещание пригласить «забыли». Всех других руководителей академических НИИ пригласили, а Яковлева — нет. Горбачев, не обнаружив Александра Николаевича в зале, сильно удивился, затем публично выразил свое возмущение — в адрес тех, кто занимался приглашениями, и на второй день «ошибка» была исправлена. Александр Николаевич сидел в зале, слушал ораторов и… ругал их про себя последними словами.

Все речи выступающих отличались пустотой. Было заметно, что одни не поняли, что было сказано в докладе, другие делали вид, что не поняли, и мололи всякую чепуху из привычного набора банальностей о партийной учебе и агитации. Общая интонация выступающих была явно направлена на то, чтобы пытаться заболтать те положения доклада, которые не очень-то укладывались в общепринятые рамки. А по Москве был пущен слух, что доклад Горбачева слабый и не представляет научного и практического интереса.

Вечером я позвонил Михаилу Сергеевичу и поделился своими впечатлениями. Он согласился и заметил, что «игра идет крупная»[142].

Что, безусловно, было чистой правдой. До ухода в мир иной К. У. Черненко оставалось всего три месяца. И главным «игрокам» из числа принимающих решения членов Политбюро, и лицам из их ближайшего окружения теперь предстояло сделать выбор: на какую карту они поставят. От этого зависело их будущее. А по большому счету — будущее огромной страны. Очень крупная шла игра…

Из других заметных событий, случившихся с Яковлевым в тот период, надо отметить получение им квартиры в элитном доме на улице Александра Невского. Его соседями стали Б. Н. Ельцин, переведенный из Свердловска в Москву на должность зав. Отделом строительства ЦК, маршал Д. Т. Язов, Г. А. Зюганов — тогда зам. зав. Агитпропом, Л. В. Шебаршин — в то время зам. начальника Первого главного управления КГБ (ПГУ), а впоследствии начальник этого управления, то есть внешней разведки, и целый ряд других высших советских руководителей.

Еще одним важным обстоятельством, сыгравшим впоследствии большую роль в судьбе нашего героя, стала его дружба с В. А. Крючковым. Яковлев утверждал, что это Владимир Александрович настойчиво лез к нему в друзья, всячески проявлял свое благорасположение, оказывал знаки внимания. Но, судя по всему, и самому Александру Николаевичу льстило то, что он находится в доверительных отношениях с начальником ПГУ, может в любой момент приехать в «лес», то есть в Ясенево, где сразу за МКАД располагается штаб-квартира внешней разведки, пропустить стаканчик виски с генералом, поговорить с ним о том о сем.

Превратились в традицию их совместные посещения сауны, регулярные созвоны по разным поводам. Владимир Александрович, по воспоминаниям Александра Николаевича, во время этих встреч и разговоров всегда вел себя как «настоящий демократ», подчеркивал свое уважение к Горбачеву, ругал «ретроградов» в своем ведомстве и, в частности, поносил последними словами «душителей свободы» из 5-го «идеологического» управления КГБ СССР.

Яковлев все это принимал за чистую монету.

Обладавший огромными возможностями для получения самой разной информации Владимир Крючков уже тогда прекрасно понимал, что дни Черненко сочтены. И дальновидно поставил на Горбачева. При этом он хорошо знал о тех дружеских отношениях, которые сложились между Михаилом Сергеевичем и Александром Николаевичем, а потому счел за самое правильное заранее обзавестись верным союзником.

Крючков уже тогда стал одним из участников начавшейся «крупной игры». Придет время, и он сделается участником ключевым.

Некоторые даже серьезные историки считают, что в марте 1985 года с кончиной К. У. Черненко вопрос о преемнике не стоял. Мол, в СССР давно и прочно было заведено так: первое лицо всегда сменяет человек, занимавший следующую ступень в партийной иерархии, или, иначе говоря, тот функционер, который вел заседания Секретариата ЦК. А раз так, то кресло генсека автоматически доставалось М. С. Горбачеву.

Это и так, и не так.

Скрытая борьба между членами Политбюро продолжалась постоянно. Все они внимательно следили друг за другом: кто какую награду получил, с какой речью выступил, какое место на трибуне Мавзолея занимает, с кем и против кого дружит… Если Горбачев снискал симпатии у западных лидеров, то это еще не означало, что он пользовался единодушной поддержкой у коллег по ПБ. Напротив, его чрезмерная активность явно раздражала ветеранов — таких, как глава московской партийной организации Гришин или главный ленинградский коммунист Романов.

Маятник мог качнуться в любую сторону. Все было очень неопределенно, очень зыбко.

Ясность существовала лишь с тем, что Константин Устинович Черненко долго не протянет.

А потому еще задолго до его ухода из жизни в недрах Центрального комитета развернулась подковерная борьба. И надо сказать, А. Н. Яковлев принял в ней самое непосредственное участие.

Член-корреспондент РАН Анатолий Громыко на конференции, посвященной 90-летию его отца А. А. Громыко. [ТАСС]

Опытный, переживший пятерых генсеков министр иностранных дел А. А. Громыко, узнав о том, что Александра Николаевича назначают на пост директора ИМЭМО, порекомендовал своему сыну Анатолию обязательно нанести ему визит. И пояснил: «Это толковый человек».

Присутствовавшая при разговоре супруга министра добавила: «Толя, это милейший человек, я подобных среди наших послов не встречала. Каждый раз, когда мы пролетали в Нью-Йорк через Канаду, он нас обязательно встречал в аэропорту и целовал мне ручку. Обязательно передай от меня привет Александру Николаевичу»[143].

Сразу обратим внимание на эти характеристики: «толковый человек», «милейший человек». Потому что пройдет совсем немного времени, и тот же Громыко совсем другими словами станет оценивать Яковлева.