Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I

БЕЗОПАСНОСТЬ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА В НАЧАЛЕ XVIII В.[551]

…Забыв страх Божий и государев указ, пытал у себя в доме… в ночи всякими жестокими пытками. Исковая челобитная. 1703 г.

Ходят воры и разбойники великим собранием и многие села и деревни разбили и пожгли. Доношение в Сенат. 1711 г.

На всем протяжении истории Российского государства не было периода, когда русский человек мог бы ощущать себя в полной безопасности. Из века в век повседневная явь таила для личной неприкосновенности россиянина немало угроз. Разумеется, по мере развития правовой системы, государственного и социального устройства как набор самих угроз, так и степень опасности каждой из них многократно варьировались. Иными словами, в 2013 г. житель нашей страны находится в перекрестье не совсем тех же угроз, в каких находился его предок в 1713 г. Вместе с тем вполне очевидно, что применительно ко всем временам угрозы для безопасности личности в нашей стране могут быть сведены к трем разновидностям: угрозы, исходящие от криминального мира; угрозы, исходящие от особо влиятельных в социуме лиц («сильных персон», как их именовали в XVIII в.), и угрозы, исходящие от государства[552].

Что касается первой разновидности угроз, то общеизвестно, что в любую эпоху в любом обществе неизбежно складывается круг лиц, для которых преступная деятельность становится постоянным источником дохода. Вопрос лишь в том, каким уровнем могущества обладает криминальный мир, насколько велика вероятность столкновения с его представителями для рядового обывателя в том или ином пространстве в определенный момент истории. В свою очередь, степень повседневной защищенности человека от угроз со стороны преступного мира зависит главным образом от трех факторов: во-первых, от меры совершенства системы правовых норм (или системы судебных прецедентов), предусматривающих ответственность за преступные посягательства на безопасность личности; во-вторых, от эффективности правоохранительной деятельности государства; в-третьих, от поведения самой личности, которая теми или иными своими действиями способна спровоцировать направленное против себя преступление (криминологи называют это «виктимным поведением»)[553].

Кроме того, здесь необходимо иметь в виду еще одно обстоятельство. Несложно понять, что преступная среда особенно укрепляется в кризисные периоды развития общества, когда происходят масштабные социальные потрясения — затяжные войны, революции, экономические катаклизмы. В такие периоды, с одной стороны, усиливается приток в преступный мир обездоленных людей, утративших прежние социальные связи и возможность добыть средства к существованию привычной трудовой деятельностью, а с другой — снижается эффективность правоохранительной деятельности государственного аппарата[554].

Степень угроз безопасности личности, исходящих от «сильных персон», зависит в первую очередь от двух факторов: от закрепления в национальной системе законодательства положения о равенстве всех граждан (или подданных) перед законом и судом и от наличия в стране нормально функционирующих судебной и правоохранительной систем. Пока в законодательстве не будет прописан отмеченный принцип равенства, представители привилегированных социальных групп будут иметь немало возможностей избегать ответственности за противоправные действия — особенно направленные против лиц из менее привилегированных слоев общества. Однако и нормативное закрепление принципа равенства может остаться в большей мере декларативным, если безопасность личности не будет ограждаться независимым судом, а также прокуратурой и следственными органами, одинаково устойчивыми как к коррупционным соблазнам, так и к воздействию «административного ресурса».

Наконец, государство способно угрожать безопасности человека с двух сторон. Во-первых, в национальном законодательстве могут быть недостаточно прописаны (или до поры до времени не прописаны вовсе) процессуальные гарантии прав личности — совокупность правовых норм, ограждающих права личности в судопроизводстве (прежде всего в уголовном). Недостаточное закрепление в законодательстве процессуальных гарантий неизбежно открывает путь легальному произволу со стороны правоохранительных и судебных органов (в первую очередь со стороны политической полиции). Например, важнейшую нормативную предпосылку Большого террора 1937–1938 гг. образовало печально известное Постановление Президиума ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г. «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов», которое по существу аннулировало процессуальные гарантии прав лиц, обвиняемых в государственных преступлениях (и которое было отменено лишь в 1956 г.).

Во-вторых, безопасности личности могут угрожать многообразные незаконные действия представителей власти — в первую очередь в формах злоупотребления должностными полномочиями и вымогательства взяток. В этом случае единственным сценарием ограждения человека от подобных угроз следует признать (как и в ситуации с «сильными персонами») надлежащее функционирование правоохранительной и судебной систем. Кроме того, здесь особую роль приобретает также нормальная постановка внутриведомственного контроля, а в силовых ведомствах — еще и эффективная деятельность подразделений собственной безопасности.

Переходя к обозрению угроз для безопасности русского человека в начале XVIII в., прежде всего необходимо вспомнить, что в ту пору Россия вела изнурительную войну со Швецией. Одновременно в стране создавалась невиданно многочисленная «регулярная» армия, реализовывалась колоссальная судостроительная программа, «в чистом поле» ударными темпами велось строительство Санкт-Петербурга и Таганрога. В итоге массы трудового люда оказались придавленными разорительным гнетом все новых и новых налоговых платежей и казенных отработок.

Наряду с этим год за годом десятки тысяч людей принудительно и бесповоротно отрывали от обжитых мест, от привычного круга занятий, чтобы отправить кого в солдатчину, кого — в чернорабочие «великих строек» на окраинах державы. Не случайно в судебных делах 1700‐х гг. были зафиксированы весьма критические суждения рядовых россиян о тогдашней внутренней политике Петра I: «Какой де это царь, мироедец, выел свое царство все»; «Какой де он государь, всех вытаскал в службу, а царство запустошил»[555]. Понятно, что в подобной обстановке приток новых лиц в криминальную среду был неизбежен.

Как же складывалась повседневная ситуация с защищенностью российского подданного от посягательств со стороны преступного мира в 1700–1710‐х гг.? С одной стороны, действовавшее тогда законодательство (в первую очередь базисные акты — Уложение 1649 года и Новоуказные статьи «о татебных, разбойных и убийственных делах» 1669 года) сколь всесторонне, столь и решительно ограждало безопасность личности, содержало значительное количество норм, предусматривавших строгую ответственность за любые посягательства на жизнь, здоровье, достоинство и имущество частных лиц свободного состояния. С другой стороны, в государственном аппарате России в начале XVIII в. отсутствовали какие-либо органы, специализировавшиеся на раскрытии преступлений и охране общественной безопасности.

Более того: в описываемый период эффективность правоохранительной деятельности государства безусловно снизилась — после ликвидации в 1702 г. старинных губных изб, в компетенцию которых как раз входило противодействие тяжким и особо тяжким преступлениям против личности в уездных городах и сельской местности. Обуздание преступности осложнилось и в связи с мобилизациями в действующую армию стрельцов и пушкарей из местных гарнизонов. Хотя и не на постоянной основе, но эти служилые люди нередко привлекались для несения полицейской службы в городах.

Таким образом, в первые десятилетия XVIII в. русский человек оказался под защитой лишь местных воевод (комендантов) с горсткой служилых да воинских команд, изредка посылавшихся в сельскую местность для искоренения разбоев. Между тем угрожать безопасности подданных московского царя было кому. Укрепившийся в обстановке военного лихолетья преступный мир проявлял себя чем дальше, тем все более дерзко.

Так, в июле 1711 г. генерал-губернатор и генерал-фельдмаршал, герцог Ижорский А. Д. Меншиков с тревогой известил Правительствующий сенат, что по Санкт-Петербургской губернии «в разных местех ходят воры и разбойники великим собранием и многие села и деревни разбили и пожгли». Попутно открылось, что направить против разбойников некого, поскольку в уездных городах «служилых людей ныне нет»[556]. Впрочем, как явствует из сенатских документов, настоящий криминальный террор, обрушившийся на северо-западные уезды, встревожил власти по единственной причине: непрерывные нападения банд полностью парализовали сбор и отправку рекрутов и денежных сборов. Участь оставшихся без всякой защиты от преступников тысяч крестьян ни герцога Александра Меншикова, ни господ сенаторов особенно не волновала.

Криминальные бесчинства были характерны отнюдь не только для Санкт-Петербургской губернии. Вполне сходная криминальная обстановка сложилась в ту пору и в Центральной России. В феврале 1710 г. в коллективной челобитной дворяне Клинского, Волоколамского и Можайского уездов извещали царя, что «приезжают разбойники многолюдством со всяким боевым ружьем… и разбивают и пожигают многия села и деревни днем и ночью, и побивают многих людей до смерти и животы их [имущество]… берут без остатку, и баб и девок увозят с собою для ругателства»[557].

Дошло до того, что управитель Московской губернии В. С. Ершов испытывал колебания, стоит ли вообще перемещаться по вверенному региону. Когда в августе 1711 г. встал вопрос о встрече управителя с Петром I в Смоленске, Василий Семенович поделился с царем опасениями, что поездке могут помешать «болшия разбойническия артели… которыя ныне около Вязмы и повсюду зело тяжки суть»[558]. Уж если затруднительно было обеспечить безопасность проезда по большим дорогам самого управителя губернии, то что говорить о защищенности передвижений крестьян, купцов и ремесленников!

Не лучше обстояло дело и в самой Москве. В январе того же 1711 г. почти в центре города средь бела дня нападению шайки бандитов подвергся переводчик Посольского приказа, знаменитый впоследствии А. И. Остерман. Несмотря на то что Андрей Иванович ехал в сопровождении офицера и нескольких солдат и сам был вооружен парой пистолетов, он оказался избит и дочиста ограблен[559].

Бедственная ситуация с защитой россиян от криминала не менялась на всем протяжении первых двух десятилетий XVIII в. Как откровенно констатировал Петр I в именном указе от 19 марта 1719 г., «тати и разбойники… не унялись и чинят до сего времяни повсюду… мучителства бесчеловечныя и разорения, ездя многолюдством вооруженною рукою, горше прежняго»[560]. Удивляться этому не приходится: пока шла Великая Северная война, проблема повседневной безопасности подданных неизменно оставалась на самой периферии внимания царя-реформатора.