Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I

Особый порядок судопроизводства по делам о преступлениях против интересов службы на практике оказался, по всей видимости, еще менее эффективным. В условиях второго десятилетия XVIII в. было, конечно, нереально обеспечить — бывшее возможным разве что в удельные времена — широкое личное участие главы государства в разбирательстве дел о противоправной деятельности представителей власти. Думается, именно воспоминания о собственных попытках заняться разбирательством доношений о «грабителях народа», предпринятых в середине 1710‐х гг., побудили Петра I эмоционально высказаться в собственноручно написанной преамбуле к именному указу от 19 декабря 1718 г. о том, что «кому бьют челом [царю], одна персона есть, и та коликими воинскими и протчими несносными трудами объята… И хотя б и таких трудов не было, возможно ль одному человеку за так многими усмотрить, воистинну не точно человеку, ниже ангелу, понеже… где присутствует, инде его нет»[635].

Среди судебных дел особенное внимание монарха-реформатора привлекали, во-первых, дела по государственным преступлениям, а во-вторых, дела по обвинениям высокопоставленных должностных лиц в преступлениях против интересов службы. Примеров разнообразного участия Петра I в разбирательстве дел по государственным преступлениям известно множество — достаточно обратиться к трудам В. И. Веретенникова, Н. Б. Голиковой и Е. В. Анисимова[636].

Из обширной череды таких дел более всего времени Петр I уделил (что легко понять) процессу царевича Алексея Петровича. Здесь царь принял самое активное участие как в предварительном следствии (осуществлявшемся специально учрежденной канцелярией под руководством П. А. Толстого), так и в судебном производстве по делу (которое велось особым судебным присутствием)[637]. К примеру, когда поступили данные о пособничестве царевичу со стороны генерал-лейтенанта князя В. В. Долгорукова, Петр I незамедлительно возбудил его уголовное преследование и санкционировал арест (произведенный в Санкт-Петербурге 20 февраля 1718 г. лично генерал-губернатором и президентом Военной коллегии А. Д. Меншиковым). Вслед за этим, 9 марта 1718 г., будущий император допросил доставленного в село Преображенское подследственного. Наконец, после того как особое судебное присутствие 14 марта 1718 г. приговорило Василия Долгорукова к лишению чинов, конфискации имущества и ссылке, царь 5 июля 1718 г. утвердил приговор, избрав осужденному в качестве места ссылки город Соликамск[638].

Если говорить о делах по преступлениям против интересов службы, то неизменным вниманием Петра I пользовались те из них, которые находились в производстве подчиненных непосредственно ему «майорских» следственных канцелярий. Достаточно сказать, что только главе первой из таких канцелярий гвардии майору князю М. И. Волконскому царь направил в ноябре 1713 — марте 1715 г. шесть писем, содержавших указания по проведению следствия по «архангельскому делу»[639].

Распределение уголовных дел по «майорским» канцеляриям Петр I осуществлял также самолично. К примеру, 9 декабря 1717 г. будущий император направил в производство следственной канцелярии Г. И. Кошелева и Ф. Д. Воронова возбужденные фискальской службой дела по обвинениям гвардии капитана князя А. Л. Долгорукова, архангелогородского вице-губернатора П. Е. Лодыженского, архангелогородского обер-комиссара Д. А. Соловьева, бывшего архангелогородского вице-губернатора А. А. Курбатова, рижского губернатора князя П. А. Голицына, сенатора М. М. Самарина, комиссара П. И. Власова и дьяка П. К. Скурихина[640].

Сохранилось уникальное свидетельство о реакции современников на участие Петра I в проводившемся следственной канцелярией В. В. Долгорукова в 1714–1715 гг. предварительном следствии по возбужденному фискальской службой «подрядному делу», в котором оказалась замешана группа высших должностных лиц. Вот что писал на исходе 1714 г. находившемуся в Голландии брату Осипу весьма осведомленный дворецкий А. Д. Меншикова Ф. А. Соловьев: «Светлейший князь [А. Д. Меншиков] в великой конфузии, и все в самом печалном образе, понеже царское величество зело прилежно сие дело [подрядное] сам розыскивает и не токмо сие, но и всякия дела сам обещается пересмотреть и наказать как за болшое, так и за малое равно, о чем все трясутся…»[641] «Трястись», впрочем, было от чего. Впечатленный масштабами вскрывшихся фальшивых подрядов, Петр I распорядился пытать сановных фигурантов дела. В присутствии царя 27 ноября и 13 декабря 1714 г. поднимали на дыбу сенатора Г. И. Волконского, 27 ноября — санкт-петербургского вице-губернатора Я. Н. Римского-Корсакова[642].

Не меньше внимания Петр I уделил и многим другим делам по обвинению высокопоставленных лиц в «преступлениях должности своей». Так, монарх принял самое активное участие в процессе по делу сенатора и вице-президента Коллегии иностранных дел барона П. П. Шафирова и обер-прокурора Сената Г. Г. Скорнякова-Писарева. Император сыграл решающую роль на всех стадиях названного процесса: от возбуждения 9 января 1723 г. в отношении Петра Шафирова и Григория Скорнякова-Писарева уголовного преследования до утверждения вынесенных им 13 февраля 1723 г. приговоров[643]. Участвуя в процессе, Петр I досконально вникал даже в прямо не относившиеся к делу эпизоды, которые вскрывались по ходу допросов подсудимых и свидетелей. К примеру, проверив фигурировавшие в показаниях Г. Г. Скорнякова-Писарева сведения о подозрительных обстоятельствах назначения на должность вице-президента Ярославского надворного суда князя А. М. Шейдякова, император распорядился не принимать их во внимание, наложив пространную резолюцию: «Отставить, для того что доносил, что он за простотою своею не годен, а преступления он за ним никакого не знает»[644].

Много внимания уделил Петр I и начавшемуся в 1722 г. процессу над обер-фискалом А. Я. Нестеровым. В частности, император принял участие во всех трех допросах Алексея Нестерова под пыткой: 30 января 1723 г., 16 и 18 января 1724 г.[645], 29 января 1723 г. Петр I даже собственноручно написал вопросы к предстоявшему допросу обер-фискала. Вопросы эти предварялись эмоциональным рассуждением о том, что «никому так о том [преступной деятельности иных должностных лиц] сведомому быть невозможно как тебе: первое, по чину фискалскому, второе, понеже прибежище всех воров был…»[646]

На сегодня известен единственный случай, когда первый российский император прекратил (по непонятной причине) уголовное преследование высокопоставленного должностного лица. Этим лицом был старейший сенатор, генерал-пленипотенциар-кригскомиссар князь Я. Ф. Долгоруков. По успешно расследованному канцелярией И. И. Дмитриева-Мамонова эпизоду о незаконном заимствовании Яковом Долгоруковым 50 тысяч рублей из кассы Военной канцелярии для коммерческой «прокрутки» сенатор был в 1718 г. предан Генеральному военному суду под председательством А. А. Вейде. Приговор по этому делу не состоялся, поскольку Петр I неожиданно остановил судебный процесс[647].

В итоге подозревавшийся в многократном получении взяток и злоупотреблении должностными полномочиями, состоявший под следствием трех «майорских» канцелярий Я. Ф. Долгоруков не понес никакой ответственности. Более того: оказавшись по высочайшей воле подследственным (а затем и подсудимым), князь Яков Федорович никак не пострадал карьерно. Царь не вывел князя из числа сенаторов, сохранил за ним пост президента новоучрежденной по образцу шведской Kammarrevisionen Ревизион-коллегии (на каковой Я. Ф. Долгоруков был определен, что характерно, менее недели спустя после того, как попал под следствие, — 15 декабря 1717 г.[648]).

Впрочем, внимание царя привлекали не только уголовные дела с участием сановных подследственных и подсудимых. Вполне активное участие Петр I принял в процессе по обвинению группы ординарных служащих Ревельской адмиралтейской провиантской канцелярии во взятках и хищении казны («ревельском адмиралтейском деле»)[649]. Получив сведения о злоупотреблениях ревельских военно-морских интендантов, царь счел дело настолько важным, что 8 августа 1718 г. распорядился направить его для предварительного расследования в Тайную канцелярию[650]. Некоторые фигуранты этого дела были в 1720 г. осуждены военным судом, а комиссар Я. Лопухин 4 августа 1720 г. — Правительствующим сенатом[651].

Стоит заметить, что личное присутствие монарха на допросах нередко оказывало на подследственных и подсудимых значительное психологическое воздействие, способствуя даче признательных и откровенных показаний. К примеру, именно в ходе допроса 5 февраля 1723 г., проходившего с участием императора, судья Московского надворного суда бывший обер-фискал М. В. Желябужский признался в подлоге завещания вдовы Акулины Поливановой[652].

Из числа судебных органов повышенный интерес Петра I привлекала, конечно, работа специализированных судов по государственным преступлениям — Тайной канцелярии и Преображенского приказа. Показательно, что 25 ноября 1718 г. царь установил себе особый день (понедельник) для посещения Тайной канцелярии[653].

Напротив, с судебной деятельностью Правительствующего сената монарх соприкасался лишь эпизодически. Как явствует из архивных материалов и фундаментальной публикации Н. А. Воскресенского, за 1719–1724 гг. Петр I направил на судебное рассмотрение Сената лишь 14 дел. Например, 11 марта 1721 г. царь передал в судебное производство Сената расследованное канцелярией И. И. Дмитриева-Мамонова дело бывшего сибирского губернатора М. П. Гагарина, а 18 мая 1722 г. — расследованное канцелярией С. А. Салтыкова дело бывшего воронежского вице-губернатора С. А. Колычева[654]. Относящихся же к 1719–1725 гг. фактов направления Петром I на рассмотрение Сената дел из Юстиц-коллегии выявить к настоящему времени не удалось. Таким образом, в этот период нормы, закрепленные в ст. 4 именного указа от 19 декабря 1718 г. и в ст. 4 «Должности Сената» от декабря 1718 г., остались мертвой буквой.

В последние годы жизни наибольшее внимание первый российский император уделял учрежденному в 1723 г. в качестве высшего органа правосудия Вышнему суду. В частности, сохранились реестры дел суда с многочисленными высочайшими резолюциями, наложенными 24 октября и 9 декабря 1723 г.[655] А в составленном императором 13 января 1724 г. распределении занятий по дням недели значилось: «…В [Вышнем] суде — середы вечер и четвертка утро»[656]. Данный распорядок отнюдь не остался на бумаге: как явствует из походного журнала Петра I, за вторую половину января 1724 г. он посетил Вышний суд восемь раз[657].

Систематические данные о количестве как вынесенных, так и утвержденных Петром I приговоров на сегодня не установлены. Исходя из архивных материалов и сведений, приведенных в литературе, возможно лишь предположить, что количество таких приговоров исчислялось сотнями. Например, по подсчетам Н. Б. Голиковой, только за 1700–1705 гг. по делам, находившимся в производстве Преображенского приказа, царь вынес более 50 приговоров[658].

В качестве судьи Петр I действовал не всегда строго последовательно. Скажем, в 1698 г. будущий император приговорил к смертной казни жену стряпчего конюха Аксинью Трусову и ее холопа Григория Леонтьева. Осужденные были изобличены Преображенским приказом в произнесении «непристойных речей». Беседуя между собой о жестокости царской расправы над восставшими стрельцами, они пришли к крамольному выводу о том, что Петр I «ожидовел и бес тово де он жить не может, чтоб ему некоторый день крови не пить». Между тем три года спустя, в явственно сходном случае, царь вынес более мягкий приговор. В 1701 г. он осудил к наказанию кнутом, урезанию языка и пожизненной ссылке в монастырь в Вологде посадскую дочь Евдокию Часовникову, признанную виновной в произнесении фразы: «Которого де дни великий государь и стольник князь Ромодановский крови изопьют, того де дни в те часы они веселы, а которого дни они крови не изопьют, и того дни им и хлеб не ес[т]ца»[659].