Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Судя по дневниковым записям Черняева, первой искрой для разгоревшегося разговора стало замечание главы российского правительства Воротникова по поводу одной не понравившейся ему публикации в «Огоньке».

— Надо что-то с этой печатью делать, — проворчал Виталий Иванович.

Но Горбачев его аккуратно осадил:

— Что ты нервничаешь? Мы не можем как прежде.

В разговор, на свою беду, вступил Лигачев:

— Печать стала и по зубам давать этим… Вот в «Советской России» была статья. Очень хорошая статья. Наша партийная линия.

Следом подали свои реплики Воротников, Громыко, Соломенцев, поддержавшие Егора Кузьмича. Примерно в том же духе начал было говорить Чебриков. То есть члены Политбюро наперебой хвалили статью. И тут Горбачев:

— А у меня другое мнение…

Автор дневниковых записей далее замечает, что в комнате президиума сразу возникло неловкое молчание. Все стали переглядываться. Спорить с генсеком и тем более возражать ему по таким принципиальным вопросам было не принято. А Горбачев продолжал добивать соратников:

— Раз так, то давайте этот разговор продолжим на Политбюро. Я вижу, дело куда-то не туда заходит. Расколом пахнет. Статья против перестройки, против февральского пленума… Нет, так не пойдет…[232]

Политбюро собралось на следующий день. Лигачев вспоминает, что накануне заседания некоторые члены ПБ и секретари ЦК «обменивались мнениями и весьма позитивно оценивали статью Нины Андреевой — именно в плане диалектического отношения к истории». Мол, хорошо, что на фоне всеобщего очернительства прозвучал и другой голос, это проявление гласности и демократии[233].

Виталий Иванович Воротников, председатель Совета министров РСФСР, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС. [ТАСС]

Но вот началось заседание Политбюро. После обсуждения рутинных вопросов текущей повестки дня Горбачев вновь вернулся к статье, причем теперь высказался еще круче, чем накануне. И недвусмысленно посматривал при этом на Лигачева. Побледневший, но съевший не одну собаку в аппаратных делах Егор Кузьмич, взяв слово, попытался вначале свернуть разговор на другие животрепещущие темы, долго говорил о подлинном единстве в руководстве партии, о том, что «перестройка нужна нам, как воздух», о перекосах в освещении СМИ исторических событий… А вот от оценки статьи Н. Андреевой он практически уклонился:

— Да, Чикин накануне публикации у меня был. Мне статья понравилась. Но больше я к ней отношения не имел.

Затем выступили Громыко и Воротников — на сей раз с позиции «ни нашим, ни вашим». Воротников призвал не накалять страсти, спокойно и глубоко разобраться в ситуации.

Теперь генсек ввел в бой тяжелую артиллерию:

— Я бы попросил Александра Николаевича Яковлева сделать обстоятельный доклад, донести до коллег всю «вводную информацию»: о чем статья, в чем ее опасность для партии и перестройки, как вышло, что она появилась на страницах партийного органа и кто же стал инициатором ее одобрения?

Яковлев говорил долго, минут двадцать. Это было жесткое выступление. Он сразу назвал публикацию в «Советской России» манифестом антиперестройки. Заявил о том, что в партийно-номенклатурной среде усиливается противодействие общественным преобразованиям, что лица, отстаивающие ортодоксальную линию, усматривают в переменах угрозу собственным интересам.

Александр Николаевич едва ли не с самого начала напомнил о том, что партия уже дала однозначную оценку культу личности Сталина (Нина Андреева как раз пыталась выставить его неизбежным, оправдать действиями внешних и внутренних врагов). Сталинизм, говорил Яковлев, чужд природе социализма, представляет собой отступление от его основополагающих принципов и, таким образом, не имеет никакого оправдания.

«Советская Россия», по мнению Яковлева, весьма вольно использовала вырванные из контекста цитаты классиков марксизма-ленинизма, прибегла к подмене понятий, пыталась вновь возродить печально известный тезис об обострении классовой борьбы в процессе строительства социализма.

«Догматическая атака идет от инерции сознания и привычек, — говорил Яковлев. — Фронт противодействия перестройке хорошо понял, что главным его противником на этом этапе является гласность. Обсуждаемая статья является платформой реванша. Но беда даже не в ней самой, а в том внимании, которое было искусственно приковано к этой статье. Приковано партийным аппаратом, в том числе аппаратом ЦК».

Всем было ясно, в чей огород этот камень. Секретарь ЦК практически в открытую выступил против Лигачева. Генсек был прав: дело пахло серьезным расколом в руководящем органе партии и государства.

Вспоминает Виталий Воротников:

Так началось обсуждение. Многих из нас после внимательного прочтения статьи действительно насторожил ряд явно двусмысленных положений, стремление автора с марксистско-ленинских позиций «разделать», в принципе, перестроечный процесс. А мы же верили в него. Тем более мы (и я в том числе) полагали тогда, что все, или почти все, мы делаем правильно. Поэтому выступавшие не могли во всем согласиться с Н. Андреевой. Некоторые считали необходимым дать обоснованную отповедь ей.

В то же время многих, и меня также, несколько озаботила такая «ударная» реакция Яковлева. Причем было ясно, что она направлена не столько против статьи Н. Андреевой, сколько против Лигачева. При всем своеобразии характера Егора Кузьмича, его настырности, напористости, безапелляционности суждений, вряд ли его тогда нужно было выставлять человеком, противодействующим перестройке (по сути) и избравшим якобы для этого статью Н. Андреевой как пробный шар[234].

Поскольку заседание Политбюро сильно затянулось, время было вечернее, то продолжение разговора решили перенести на завтра.

За минувшие сутки члены Политбюро то ли еще раз внимательно изучили статью, то ли (что скорее всего) побоялись выступать наперекор Горбачеву, поэтому теперь обсуждение почти сразу пошло по иному руслу. Тон с самого начала задал предсовмина СССР Николай Рыжков:

— Одним из самых главных наших завоеваний является гласность. Большинство нашего общества выступает против возврата к прошлому…

В конце своей речи Николай Иванович произнес то, о чем в кулуарах часто говорили партийные руководители, но вот на публику это не выносили:

— В области идеологии не может быть дублеров. Один орган — партия. Почему же у нас два члена Политбюро занимаются идеологической работой?

То есть фактически он выступил за то, чтобы Е. К. Лигачева отстранить от руководства идеологией. Или отстранить А. Н. Яковлева?

С оценкой статьи, высказанной Яковлевым, согласились первый секретарь МГК Зайков и секретарь ЦК Медведев, который предложил сделать обстоятельный разбор этой публикации на страницах «Советской России», а еще лучше — в «Правде». Глава украинских коммунистов Щербицкий сказал, что в ситуации должен разобраться КГБ: мол, как этот антипартийный документ мог появиться в партийной газете? Соловьев, Талызин, Бакланов, Маслюков, Разумовский — все высказали поддержку Горбачеву и Яковлеву.

Дальше других пошел Шеварднадзе: «Статья вредная, реакционная, консервативная, мещанская, собирает слухи. Что это — специальный заказ или случайность? Если это переживание одного человека, то ничего страшного. Если же это заказ каких-то кругов в ЦК или правительстве, то это другое дело». Получается, что и он подлил керосинчику в тот огонь, который разжег генеральный секретарь и на котором мог спалиться Егор Лигачев.

Но были и те, кто остался по другую сторону «баррикады». Министр обороны Язов, члены Политбюро Соломенцев, Никонов, Лукьянов в своих выступлениях аккуратно обошли все острые углы, ограничились принятыми в их среде заклинаниями в верности перестройке, уклонились от оценочных суждений. Что, конечно, не ускользнуло от внимания Горбачева. Однако в своем заключительном слове он по обыкновению не стал обострять ситуацию, выразил удовлетворение состоявшимся разговором. Был, правда, один пассаж в его речи, когда Лигачев опять напрягся.

— Ясно, что сама Андреева неспособна была написать такую статью. Кто ее вдохновил? Неясно.

Хотя, разумеется, всем и все было совершенно ясно. И кто вдохновил, и кто затем велел провести широкое обсуждение. Но в тот момент Михаил Сергеевич пожертвовать фигурой Егора Кузьмича еще не решился.

Еще несколько дней спустя в ходе своей встречи с помощниками (на ней присутствовал и А. Н. Яковлев) генсек опять вернулся к этой теме. Говорит:

— Сразу мне бросилось в глаза, что не могла какая-то Нина Андреева написать статью, опубликованную в «Советской России».

Помощник генсека академик-философ И. Т. Фролов согласился:

— Статья готовилась здесь, в этих стенах.

— Где? — поднял на него глаза Горбачев. — Кем?

Но Иван Тимофеевич предпочел отмолчаться. А Михаил Сергеевич не стал настаивать, видно, поняв, что опять всплывет имя Лигачева.

Дальше, как вспоминает в своих дневниках Анатолий Черняев, Горбачев произнес тираду, явно призванную отвести удар от Егора Кузьмича:

— Где же она готовилась (эта статья), если не в Отделе пропаганды? Но Яковлев не знает. Лигачев не знает. Скляров не знает. Кто же знает?

Ох, лукавил Михаил Сергеевич, замечает Черняев, он давно понял, чья это работа, но не хотел прилюдно ставить точку над «i»[235].

Кстати, с главным редактором Чикиным генсек тоже встречался, высказывал ему свое недовольство публикацией. А тот в ответ: мол, есть в стране разные мнения, раз у нас гласность, то надо давать трибуну всем.

Горбачев Чикина не стал наказывать, ограничился разговором. Пояснил своим помощникам:

— Переживал Чикин. Каялся. Я ему верю. Я вообще верю людям. Я против того, чтобы сегодня тысячу человек уволить, завтра еще тысячу уволить… Надо дать полную свободу всем, кто хочет чего-то делать.

В первых числах апреля генеральный секретарь пригласил к себе для беседы и Егора Кузьмича Лигачева.

«Было это часов в двенадцать, — вспоминал впоследствии Егор Кузьмич. — И еще осталось в памяти следующее: в тот раз Михаил Сергеевич начал разговор почти сразу же после того, как я вошел в кабинет. Не дожидаясь, пока подойду к его столу, он сказал: — Ну, Егор, должен тебе сказать, что я занимался вопросом публикации статьи Андреевой, долго разговаривал с Чикиным. Он мне все объяснил, рассказал, как все было. Ты действительно не имел к этой публикации никакого отношения!»

Возможно, Горбачев лукавил опять. Ведь к тому времени он уже точно знал от своих близких соратников, что на том совещании, которое Егор Кузьмич провел 14 марта, из уст члена Политбюро звучали слова одобрения статьи Н. Андреевой и рекомендации редакторам внимательно прочесть эту статью, что в переводе с партийного языка недвусмысленно означало: это и есть наша генеральная линия.

В своей книге Лигачев подробно описывает все это, но подает историю как попытку расправиться с ним: «Между мной и Горбачевым, безусловно, пробежала трещина»[236].

Валентин Чикин, комментируя те, безусловно, тревожные для него дни, говорит о том, что Политбюро заседало в пятницу и субботу, а в понедельник ему позвонил генеральный секретарь. Спросил: кто это сделал — наши или ваши? Чикин не понял вопроса, тогда Горбачев пояснил: кто статью написал — цековские или сотрудники редакции? Редактор стал объяснять про Нину Андрееву и ее письма. Горбачев не перебивал, только в конце разговора уточнил: а тебе самому нравится эта статья?