Валентин Серов

Когда наступили каникулы, Серов поехал снова к Репину в Москву и провел, лето в Хотькове, где тот жил на даче. Репин писал тогда много этюдов для запорожцев, и, как бывало раньше, Серов садился рядом и рисовал в свой альбом Репинского натурщика. Но рисунки уже нисколько не напоминали манеры первого учителя, а напротив определенно обличали Чистяковскую систему. Таких рисунков не мало сохранилось в альбоме художника, а некоторые из них находятся ныне в галерее Ивана Евменьевича Цветкова в Москве.

В это же лето Серов был в Крыму, где написал несколько этюдов, отразивших живописные приемы Чистяковской системы. Вместо прежних широких Репинских мазков здесь скорее мозаичная, тонкая живопись, детальная отделка, чеканка планов и засушенность. Видно, что живописная система им еще не усвоена, и эти этюды, сохранившиеся в папках художника, в общем довольно скучны.

С осени начались снова занятия в академических классах и в Чистяковской мастерской. Сохранившиеся от этого времени работы говорят об упорном изучении натуры по всем правилам «системы». С каждым месяцем карандаш Серова становится увереннее, и он незаметно превращается в настоящего мастера. Осталось несколько классных композиций и набросков к ним, свидетельствующих о преобладании в Серове чисто натуралистического инстинкта над композиционным. Особенно большие успехи он сделал в зиму 1882-1883 г., когда вместе с Врубелем и своим приятелем и товарищем по Академии Владимиром Дмитриевичем фон Дервизом нанял отдельную мастерскую, в которой друзья стали совместно работать с модели. Об этом Врубель так рассказывает в своем письме к сестре, в марте 1853 г.: «Узнав, что я нанимаю мастерскую, двое приятелей – Серов и Дервиз-пристали присоединиться к ним писать натурщицу на обстановке Renaissance (понатасканной от Дервиза, – племянника знаменитого богача) акварелью. Моя мастерская, а их натура. Я принял предложение. И вот, в промежутках составления эскиза картины и массы соображений (не забудь еще аккуратное посещение Академии и постоянную рисовку с анатомии, и ты получишь цифры с 8-ми утра до 8-ми вечера, а три раза в неделю до 10, 11 и даже до 12 часов, с часовым промежутком только для обеда) занимались мы акварелью (листы и листы про наши совместные занятия, делюсь наблюдениями… но я просто разучился писать). В мастерскую друзей приходили часто Чистяков и Репин, переехавший к тому времени из Москвы на постоянное жительство в Петербург. Репин иногда работал вместе с ними и писал первую, между прочим, натурщицу, о которой говорит Врубель. Репинского этюда мне не приходилось видеть, и я не знаю, уцелел ли он, но чудесная Врубелевская натурщица, как известно, сохранилась, и находится в Киеве в собрании Евгения Михайловича Терещенко. Серов показывал мне лет пять тому назад и свою натурщицу. Она значительно уступает Врубелевской, но в обоих этюдах ясно видна одна школа – Чистяковско-Фортуниевская. Друзья впервые увидели тогда акварель Фортуни, о котором много говорил им Чистяков, знавший некогда знаменитого испанского художника и даже работавший вместе с ним в 1860-х годах в Риме. Мозаичность красок, их определенность и яркость страстно увлекала всех, и они только и мечтали об акварели. Эта мозаичность и яркость входили так же и в Чистяковскую систему, требовавшую в живописи нечто близкое к тому принципу, который носит техническое название – «разложение цветов».

Мастерскую пришлось вскоре ликвидировать, так как в начале 1884 г. проф. Адриан Викторович Прахов уговорил Врубеля ехать в Киев для росписи Кирилловского монастыря.

Прибыв в Петербург, Прахов отправился в Академию и обратился к разным лицам с просьбой указать какого-нибудь талантливого и знающего ученика, которому он мог бы поручить эту ответственную роспись. Из указанных ему академистов он остановил свое внимание на Врубеле, замечательная акварель которого – «Введение во храм» была за год до того удостоена серебряной медали. Кроме этой композиции он видел и другую его акварель – «Пирующие римляне», еще больше ему понравившуюся [Когда года четыре тому назад я прочитал эти строки тогда уже написанные, покойному ныне Серову, он очень просил меня для «справедливости отметить», что Прахов первый оценил Врубеля, при том оценил в такое время, когда все считали работы Врубеля прямым сумасбродством. Серов свидетельствовал о большой чуткости и культурности Прахова и напоминал, что он же первый поддержал и Виктора Васнецова, над «странными картинами которого публика тоже смеялась»].

От эпохи Врубелевской мастерской в альбомах Серова сохранилось несколько акварелей, между прочим этюд с той самой старушки г-жи Кнорре, вяжущей чулок, которую писал и Врубель. Из рисунков лучше других мастерски сделанный профиль Врубеля. Серов рисовал этот портрет тогда же, когда Врубель сделал свой рисунок Серовской головы, находящийся в собрании Сергея Александровича Кусевицкого. В рисунке Серова вылилась вся Чистяковская система: нет ничего затертого, смазанного, приблизительного, – все ясно, определенно, отточено и чеканно. Это – рисунок мастера, и Серову больше незачем было сидеть в Академии.