Бенджамин Дизраэли

В течение трех десятилетий Хлебные законы (об их реальном влиянии на цены историки спорят до сих пор) сохраняли принципиальное значение, знаменуя собой определенный символ. Изымая средства у горожан в пользу сельского населения, они служили постоянным напоминанием о монополии землевладельцев на политическую власть и о бесправии представителей среднего класса, промышленных рабочих и населения растущих городов на севере страны. Споры вокруг этих законов, а с ними — и вокруг традиционной для Англии классовой структуры общества стали одной из главных идеологических баталий ранневикторианской эпохи. И именно роль Дизраэли в этих спорах как сторонника наиболее консервативной и протекционистской парламентской фракции вознесла его на вершину британской политики.

Борьба вокруг Хлебных законов становилась все более ожесточенной по мере того, как Промышленная революция вкупе с невиданным ростом населения ухудшала условия жизни городской и сельской бедноты. Население Британии увеличилось с двенадцати миллионов в 1811 году до двадцати одного миллиона в 1851-м, и страна напряженно искала новые пути противостояния бедности, безработице, неграмотности, детскому труду и загрязнению среды обитания. Несмотря на то что Британия в целом богатела, заняв ведущие в мире позиции в промышленности, торговле, развитии железных дорог и судостроении, проблема беднейшего населения постоянно тревожила общественное сознание. Почти все знаменитые писатели викторианского периода от Карлейля и Рескина до Диккенса и Джордж Элиот были, по существу, критиками викторианского общества, обращали внимание на вопиющую неравномерность в распределении богатства, грубейшее пренебрежение нуждами бедняков, филистерский материализм. Дизраэли и здесь играл ведущую роль: в романе «Сибилла» он предложил идею «двух наций», богачей и бедняков, которая, по замыслу автора, помогла бы викторианцам понять, как устранить социальную несправедливость.

Все эти неустройства, экономические и общественные, приводили к серьезным политическим волнениям. Положение особенно обострилось в 1819 году, когда солдаты разогнали митинг протеста на Сент-Питерз-Филдс, под Манчестером, в результате чего одиннадцать человек погибли и сотни получили увечья. «Бойня Питерлоо» — издевательский намек на британский триумф при Ватерлоо — была воспринята английскими радикалами как призыв к революции. Это настроение уловил Перси Биши Шелли в своем стихотворении «Англия в 1819 году», одном из лучших образцов протестной поэзии:

Безумный, дряхлый и слепой король,
С ним рядом — подхалимы-болтуны,
Играющие царедворцев роль, —
Бездарных предков жалкие сыны,
Честь нашу пожирающая моль,
Пиявки, кровь сосущие страны;
Несчастный голодающий народ,
Перед бесстыдной властью павший ниц;
Солдаты, превращенные в убийц
Свободы, в мародерствующий сброд;
Ничтожный, гнусно блеющий Сенат,
Религия, чей идеал — Пилат…
Гроба, гроба… Ужель из них взлетит
Звезда победоносная — в зенит?[26]

«Ничтожный, гнусно блеющий» парламент в стихотворении Шелли, он предстает как главный политический повод для недовольства того времени. Несмотря на все изменения в демографии, избирательная система Британии практически не изменилась со времен революции 1688 года. В начале 1830-х годов из более чем шестнадцати миллионов человек, живших в Англии, право голоса имели лишь пятьсот тысяч мужчин. Хуже того, многие депутаты от округов на самом деле не представляли население, поскольку там процветала коррупция и избирателей либо подкупали, либо запугивали местные воротилы. Даже после того, как Билль о реформе 1832 года позволил исправить совсем уж вопиющие нарушения, расширение избирательного права оставалось одним из главных пунктов политики викторианской эпохи.

Таким образом, политические и социальные проблемы, отношение к которым и определило карьеру Дизраэли, были весьма острыми уже во времена его юности. Но и в подростковом возрасте Дизраэли не испытывал ни смиренной благодарности за свои классовые привилегии, ни беспокойства из-за возможности их потерять. Такого рода буржуазный консерватизм ему всегда претил, и ему никогда не были присущи добродетели и пороки буржуазии: бережливость и скромность, положительность и жестокосердие. Консервативные идеи Дизраэли были совсем другого сорта: романтичные и в каком-то смысле радикальные, они не защищали статус-кво, а призывали к возрождению английского общества в соответствии с его лучшими традициями.

Это означало, что в представлении Дизраэли люди его происхождения изначально принадлежали к высшему классу и были рождены, чтобы стоять у власти. Все поразительные несоответствия в его жизни и карьере вырастают из этой главной аномалии. Рожденный в семье, принадлежащей к среднему классу, живя в эпоху, когда добродетели этого класса превозносились, Дизраэли в душе был аристократом. Его образ жизни, его произведения, его политику и взгляды на иудаизм — все это можно считать способами убедить мир и самого себя, что на самом деле он принадлежит к аристократии.

В сравнении с реальным выходцем из знатного рода, если не с типичным английским фермером или рабочим, положение Дизраэли было и впрямь невыгодным в начале жизни. Образование Дизраэли было и следствием, и признаком его происхождения из маргинального социального слоя, и это обстоятельство давало о себе знать на всем протяжении его карьеры. Он действительно сумел, вопреки всем преградам, достичь, как он выразился, «верхушки скользкого столба» политики. Но карабкаться пришлось долго, и год за годом Дизраэли мог лишь наблюдать, как его обгоняют господа с хорошими связями. Потребовалось пять попыток, чтобы победить на выборах в парламент, и только через пятнадцать лет после этого он занял кресло премьер-министра.

Чтобы понять, насколько легче мог быть путь к власти для молодого человека с хорошей родословной, достаточно посмотреть на Гладстона в юности, во многих отношениях полную противоположность Дизраэли. Формально Гладстон тоже происходит из среднего класса. Однако, хотя его отец и не имел титула, у него было нечто ничуть не хуже — огромное состояние, полученное благодаря торговле с Вест-Индией, где он владел множеством рабов. Гладстон-старший, член парламента, определил своего сына Уильяма Юарта в лучшие учебные заведения Англии: сначала в Итон, потом в Крайст-Черч в Оксфорде. В двадцать один год Гладстон на заседании Оксфордского дискуссионного общества произнес речь, которая произвела сенсацию, да такую, что слух о ней дошел до герцога Ньюкаслского, крупнейшей политической фигуры того времени. По просьбе своего сына, одноклассника и друга Гладстона, герцог предложил восходящей звезде место в парламенте в любое время, когда Гладстон будет готов его занять. Уильям Юарт принял это предложение годом позже. Его отец и герцог поделили между собой расходы на выборную кампанию, и в 1832 году в возрасте двадцати двух лет Гладстон занял место в Палате общин. Будучи на пять лет моложе Дизраэли, он стал членом парламента пятью годами раньше. Последующие полвека соперничество между Гладстоном, истовым христианином, и Дизраэли, ненадежным евреем, будет во многом определять политическую жизнь викторианской Англии.