Бенджамин Дизраэли

6

Дизраэли вернулся в Англию в разгар конституционного кризиса. Через полтора года после того, как он отправился в свое путешествие, дебаты о парламентской реформе, долгое время вяло булькавшие на самой дальней конфорке британской политической кухни, дошли наконец до точки кипения. Французская революция 1830 года, сменившая старую династию Бурбонов на конституционную монархию, разбудила надежды реформаторов в Британии и показала правящим кругам, что их ждет, если не воспоследуют перемены. В ноябре к власти пришло первое за полвека правительство вигов, возглавляемое лордом Греем, которому и надлежало провести в жизнь Билль о реформе, чтобы раз и навсегда успокоить страну.

Когда по ходу путешествия Дизраэли выдавался случай получить какие-то сведения из дома или найти англоязычную газету, он следил за развернувшейся в Англии политической борьбой. В марте 1831 года Палата общин приняла Билль о реформе с перевесом в один голос, но вскоре это решение было заблокировано в комитете. Тогда виги назначили общие выборы, и в результате их перевес сторонников реформы в Палате общин оказался более весомым. Однако в октябре Палата лордов вторично отклонила Билль, после чего по стране прокатилась волна протестов и беспорядков. Упрямство землевладельцев и партии тори, которая сохраняла сильные позиции в верхней палате, толкало страну к революционному взрыву. И только после того, как недавно вступивший на престол Вильгельм IV пообещал создать столько новых пэров, сколько потребуется для одобрения Билля о реформе, Палата лордов уступила. В июне 1832 года Билль о реформе стал наконец законом.

В наше время, когда всеобщее избирательное право считается само собой разумеющимся в любом свободном обществе, результат принятия Билля о реформе выглядит довольно скромным. Прежде право голоса имели около полумиллиона мужчин при общей численности населения в шестнадцать с половиной миллионов. Снизив имущественный ценз для избирателей, Билль дал право голоса еще примерно тремстам тысячам, в основном горожанам и представителям среднего класса. Не менее важно, что Билль упразднил десятки «гнилых местечек»[37], передав их депутатские места новым промышленным городам на севере страны. Однако хроническая коррупция не исчезла, обновленный электорат все еще не превышал одной седьмой части взрослого мужского населения, а вопрос о предоставлении права голоса женщинам даже не поднимался.

В то же время символично, что Билль о реформе и его сторонниками, и его противниками воспринимался как революция. Впервые с 1688 года, когда Славная революция[38] установила закон, согласно которому верховная власть принадлежит не королю, а парламенту, Британия сделала решающий шаг к расширению демократии. Был закреплен определенный принцип, и последующие полвека заданному реформой направлению предстояло господствовать в британской политике. На вершине политической пирамиды по-прежнему оставались, в основном, аристократы (семь из десяти премьер-министров, занимавших этот пост после Грея, имели титул), но теперь средний класс получил голос в парламенте, и голос этот набирал силу. Главными достижениями в области законодательства средневикторианского периода стали модернизация, либерализация и рационализация общественных и государственных институтов страны. Суд, образование, колонии, армия, церковь — все они будут реформированы на протяжении последующих пятидесяти лет.

Следует отметить, что инициатива реформ почти всегда исходила от вигов и их преемников — либералов. Монополия либералов на реформаторство помогает объяснить, почему за сорок лет после принятия Билля о реформе тори находились у власти лишь десять лет. Уже в 1832 году, когда Дизраэли только готовил почву для своей первой избирательной кампании, было ясно, что вигам предстоит управлять страной довольно долго. Тем не менее Дизраэли, для которого самой желанной целью была власть, с самого начала своей политической деятельности объявил себя противником правящей партии. В одной из своих ранних речей он сказал: «Господа, будь я политическим авантюристом, мне оставалось бы только примкнуть к вигам; но, следуя искреннему убеждению в совершеннейшей пагубности их политики, я полагаю своим долгом им противостоять».

Однако летом 1832 года, когда Дизраэли намеревался избираться в парламент в Хай-Уикоме, округе отца, он вовсе не был уверен, что хочет примкнуть и к тори. Тори отвергали реформу и оттого выглядели архаичными и на избрание надеяться не могли; никто не сомневался, что первые выборы на основе нового закона приведут вигов к внушительной победе. В результате Дизраэли решил испытать судьбу, не опираясь на поддержку какой-либо партии в надежде, что непредсказуемые течения, возникшие на реформенной волне, принесут ему победу. «Я начинаю как крайний радикал, — писал он. — Консерватизм себя изжил, а до либералов я не могу снизойти». Мягко говоря, странное начало для политика, которому суждено в будущем стать иконой консерватизма. Это решение, подобно многим опрометчивым шагам молодого Дизраэли, со временем ему дорого обойдется. То обстоятельство, что он начал карьеру как «крайний радикал», положило на него клеймо ненадежного, даже беспринципного политика, которое сохранялось еще долго после того, как Дизраэли стал стойким приверженцем партии тори.

В действительности главную ставку Дизраэли делал не на принадлежность партии и не на свою позицию по определенным вопросам, а исключительно на силу своего характера. Несмотря на ранние неудачи, он не утратил присущего Вивиану Грею ощущения своего великого предназначения. Дизраэли был увлечен политикой задолго до того, как в его голове сложились хоть какие-то политические взгляды, и всегда верил в себя больше, чем в любую политическую платформу. Именно это он, по сути, и выразил в брошюре, выпущенной к избирательной кампании 1833 года под довольно нескромным заголовком «Кто же он?»: «Не будем забывать и о значении, которое в сильнейшей степени недооценено в наш век, век торжествующей посредственности, — о значении личных качеств. Сильные духом люди еще могут встать у скрипучего кормила, чтобы направлять судно сквозь бури этого мира, — это люди, чье гордое предназначение заключается одновременно в утверждении величия нашей страны и обеспечении счастливой жизни нашего народа».

Избиратели Хай-Уикома, как оказалось, не проявили желания, чтобы их интересы в парламенте представлял человек, сильный духом. Дизраэли проводил там свою первую кампанию в июне 1832 года, когда из-за отставки одного из членов парламента возникла необходимость в дополнительных выборах. Билль о реформе был только что принят, и Дизраэли уже собирался участвовать в намеченных на декабрь общих выборах на основе нового закона. Однако он не мог пропустить шанс побороться за освободившееся место, надеясь, что сторонники тори и радикалов проголосуют за него, чтобы не допустить победы вигов. Это была смелая попытка, и украсила ее легендарная речь перед зданием местной гостиницы «Красный лев». «Когда объявят результаты, я окажусь здесь, — сказал он, указывая на голову льва, — а мои соперники — там», — и Дизраэли показал на хвост.

Однако соперником Дизраэли был Чарлз Грей, сын премьер-министра, и громкое имя обеспечило ему победу. Грей получил двадцать голосов против двенадцати, поданных за Дизраэли, — эти цифры показывают, сколь ничтожным было до реформы число избирателей в некоторых округах. Когда в декабре те же кандидаты участвовали в общих выборах, теперь уже с большим числом избирателей, Дизраэли, как и прежде, не пожелал навешивать на себя ярлык принадлежности к какой-либо партии, насмехаясь над обеими: «при всех своих разногласиях виг и тори — это два имени с одним значением», — но Грей снова вышел победителем, на этот раз с соотношением голосов 140 против 119.

Два поражения за полгода — подобное унижение прежде могло бы ввергнуть Дизраэли в глубокую депрессию. Но в двадцать восемь лет он был уже не тот, что в двадцать один год. Неудача (а их будет немало) никогда более не лишит его веры в себя. Через пару месяцев с галереи Палаты общин Дизраэли слушал речи депутатов, которые — в этом он не сомневался — станут его коллегами. «Между нами говоря, — делился он с сестрой, — я мог бы превзойти их всех. Скажу entre nous: я абсолютно уверен, что способен преодолеть любые препятствия в Палате. И это время придет».

Он доказал свое упорство, снова заявив о себе как кандидате, на сей раз от Марилебона[39], где в начале 1833 года ожидалась вакансия. Выборы, впрочем, не состоялись, но настойчивость Дизраэли привела к тому, что его имя стало приобретать известность во все более широких политических кругах. Примерно в это же время одна газета поместила на своих страницах едкую шутку в его адрес, которую он процитировал в письме Саре: «Некто спросил Дизраэли, предложившего свою кандидатуру от Марилебона, на что тот предполагает опираться. „На свою голову“, — был ответ». Дизраэли не комментирует эту шутку, но она скорее всего доставила ему удовольствие. В ней отразился его бесшабашный юмор, который будет и впредь отличать Дизраэли от прочих английских политиков. (В последнем своем романе он язвил: «Островной стране, подверженной туманам, с влиятельным средним классом нужны государственные деятели с угрюмым характером».) Однако Дизраэли «опирался на свою голову» и в более серьезных вещах. Большинство кандидатов на места в парламент находили опору в своей родословной и в местных связях. Еврейское происхождение лишало Дизраэли этих немалых преимуществ. Заменить их он мог только своим интеллектом и твердым намерением пустить его в ход. Ведь прозвище «смекалистый еврей» неизбежно предполагало наличие острого ума.

Однако еще с детства Дизраэли усвоил, что удивить англичанина светлой головой недостаточно. Потребуется еще доказательство, что и чувства его отвечают ожиданиям, что его верность Англии не вызывает сомнений. Поэтому не удивительно, что, излагая свои политические взгляды в статьях, брошюрах и речах, Дизраэли никогда не забывал особо выделить идею величия нации. Уже в тридцатые годы он нашел принцип, которым ему следовало руководствоваться в своей политической карьере. В то время как виги были партией класса себялюбцев, утверждал он, тори представляли интересы всей нации. Они защищали не только английские традиционные институты, включая аристократию и церковь, но также рабочих и фермеров, для служения которым эти институты предназначались. Придя к такому заключению, Дизраэли без колебаний стал членом партии консерваторов. Чтобы явить людям лелеемый им образ аристократа, а также продемонстрировать благонадежность, требовалось вступить в партию, как он ее называл, «английских джентльменов».

К такому решению его подталкивало и то обстоятельство, что карьера в качестве независимого депутата не сулила перспектив. В конце 1834 года в Хай-Уикоме состоялись новые выборы. Дизраэли в третий раз принял вызов и снова проиграл Чарлзу Грею. Немедленно вслед за этим он написал письмо лидеру консерваторов герцогу Веллингтону, в котором сообщал о своей приверженности тори. В сущности, он еще раньше приступил к решению нелегкой задачи публично примирить свое прошлое радикала с будущим консерватора.