Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1

Теперь, как с энтузиазмом заявил дядя Митя, дело близилось к концу, внутреннее устройство квартиры должно быть готово самое большее через год, и их семья соединится. Он жаловался:

— Очень трудно жить на две семьи. К тому же и Костя балуется: то он живёт и учится в Кинешме, то в Москве, разные школы — разные требования, а следовательно, и разные успехи. Перевозить Анну Николаевну в такой сарай просто невозможно. Да, кроме того, надо в Кинешме обстановку беречь, ведь если она оттуда уедет, то нужно и всю мебель забрать, а куда её деть? Вот так и живём врозь. Ну, да надеюсь, что скоро это закончится.

Рассказал дядя Митя взрослому племяннику и о своих служебных делах. После очередной ссоры с руководством бассейновой санитарно-эпидемической лаборатории горздравотдела Пигута ушёл оттуда и некоторое время находился в довольно затруднительном положении. Но вот, в конце 1931 года по рекомендации одного своего однокашника по Военно-медицинской академии, занимавшего солидный пост в органах здравоохранения, он был принят санитарным врачом на Сельхозвыставку. Правда, в то время для неё ещё только отводилась территория, большая часть её будущих экспонатов находилась где-то в колхозах и совхозах и, может быть, даже и не предполагала того, что она будет удостоена такой чести, как быть представленной на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Правительство, однако, уже приняло решение о том, чтобы выставка стала постоянно действующим центром, способным демонстрировать наивысшие достижения сельского хозяйства страны Советов, и неким почётным стимулом для работников сельского хозяйства. Для размещения сельскохозяйственной выставки отвели обширную территорию в районе Останкино по соседству с уже начавшим развиваться Ботаническим садом Академии наук. Как известно, территорию бывшей сельскохозяйственной выставки около Крымского моста (там она была с 1924 года), решили передать Центральному парку культуры, и там уже начали соответствующие работы.

Дмитрию Болеславовичу Пигуте в составе руководства С.Х.В. первому пришлось заниматься санитарно-гигиеническими и санитарно-эпидемическими проблемами, возникавшими в процессе строительства и в связи с появлением на ней в скором будущем всевозможных рогатых, хвостатых и крылатых экспонатов. Ведь все эти животные, собранные вместе, посещаемые большим количеством людей, прибывавших из самых разных мест, в том числе и с далёких окраин страны, могли стать источниками появления и распространения заразных заболеваний. Да и просто скопление людей и животных в одном месте огромного города требовало продуманной и чёткой организации целого комплекса санитарно-гигиенических мероприятий, чтобы территория и помещения выставки находились постоянно в необходимой чистоте и порядке. Правда, в то время ещё никто и не предполагал, каковы в действительности вскоре будут масштабы этой выставки, но, тем не менее, даже тогда на долю Дмитрия Болеславовича выпала большая работа по проверке и контролю планирования и строительства водопроводной и канализационной сетей, очистных сооружений, мусоросборников и т. п. Эта работа его очень заинтересовала, взялся он за неё со свойственной ему энергией и жаром. Много спорил, много думал, и тогда-то у него впервые зародилась мысль о необходимости уничтожения мусора, ежедневно накапливавшегося в любой квартире, в любом населённом пункте и, особенно в большом городе, или вот в таком сооружении, как С.Х.В. Он хорошо изучил все методы очистки, применяемые за границей, а кое-где и у нас, и пришёл к выводу, что все они несовершенны и, в конце концов, ведут не к очистке, а наоборот, к загрязнению природы, окружающей города. Тогда же впервые у него возникла идея о биологическом методе переработки мусора, но все его высказывания и предложения по этому поводу руководителей строительства выставки не убеждали, а доказать их целесообразность он пока ничем не мог. Несмотря на его просьбы ввести этот метод, хотя бы на части территории выставки, разрешение не дали. Это обидело Дмитрия Болеславовича и заставило относиться к работе без прежнего огонька. Он, конечно, добросовестно выполнял свои обязанности, но мысли его были заняты всё той же идеей. Чтобы получить фактические результаты, он решил опробовать метод в своём доме, пытаясь об этом договориться с соседями и соответствующим районным начальством.

Рассказал дядя Митя и о том, что Костя, в общем, учится неплохо, только чересчур увлекается спортом — велосипедом и боксом. На Нину он не мог и нахвалиться, она, по его словам, не только отлично училась в институте, но и вела всё домашнее хозяйство, и очень положительно, как выразился Дмитрий Болеславович, влияла на взбалмошного и неуравновешенного Костю.

Следующим утром наметили дальнейший план для гостей. Нина в предстоящие каникулы собиралась ехать в Кострому, к дяде Юре, теперь же она решила остаться в Москве, чтобы на правах москвички показать Борису и Кате различные музеи, театры и т. п. У Кости каникулы начинались через несколько дней, после чего он тоже мог присоединиться к этой компании, ну, а дядя Митя обещал выкраивать больше свободного времени и чаще бывать с молодёжью.

В первый же день Борис и Катя, обратив внимание на одежду Нины, посоветовались и решили её немного приодеть. Правда, ни тот ни другая, ни тем более сама Нина, никакого опыта в этом деле не имели, ведь до сих пор Алёшкины почти совсем не думали о красивой одежде, большей частью покупали то, что попадалось в распределителе. Ну а тут, попав впервые в ЦУМ (так назывался в то время самый большой магазин в Москве, помещавшийся в бывшем здании магазина «Мюр и Мерелиз») и увидев огромное количество самых разнообразных товаров, они растерялись и накупили таких вещей, которые оказались и не очень-то к лицу, и не вполне подходили по размерам, да в некоторых случаях были и не так уж нужны. Кате купили модное пальто-манто, оно было очень красивым, сравнительно дорогим и Кате шло (а какое пальто не пойдёт молодой, красивой женщине?), но оно выглядело уж чересчур модно, и если в Москве такие пальто встречались нередко, и Катя его носила, то вернувшись во Владивосток, надела всего несколько раз. Естественно, что вслед за таким пальто нужно было приобрести соответствующую обувь и шляпу. Купили и платье — тоже модное. Борис приобрёл себе прорезиненный плащ тёмно-серого цвета с поясом и новую кепку. Нине купили осеннее пальто (демисезонное), внешне оно было неплохим, но по росту явно не подходило. Других похожих в продаже не было, а Нине пальто очень понравилось, несмотря на то, что по длине оно доставало ей почти до пяток. Девушка чувствовала себя безмерно счастливой потому, что это была, пожалуй, первая вещь, купленная в большом магазине специально для неё, а также потому, что покупателем был её родной брат Боря. Может быть, поэтому она и не видела всех недостатков купленной обновы.

Разумеется, кроме этих приобретений, наши беспечные молодые люди накупили и много другой одежды и женского белья. Кое-что купили в подарок дяде Мите и Косте. Маме и Вере взяли материи на платья, а Элочке — целую кучу различных игрушек. Кроме того, в этом же ЦУМе на подвальном этаже оказался отдел, битком набитый патефонами — то есть граммофонами, упрятанными в маленькие чемоданы. Этот музыкальный проигрыватель в те годы только начал выпускаться советской промышленностью и считался одним из самых модных. Приобретение его было давнишней мечтой Бориса, Катя не возражала. К патефону купили десятка два пластинок, с голосами Собинова, Неждановой, Утёсова, Александрова и других. Разумеется, это были не современные долгоиграющие тонкие пластинки, а тяжёлые, легко бьющиеся, на которых одну лишь арию Ленского записывали на обеих сторонах, да и то в сокращённом виде. Но в те времена и это считалось большим достижением техники, по крайней мере, в глазах тех людей, жизнь которых мы описываем.

Нагруженные покупками, Алёшкины зашли к Цикиной, забрали свой чемодан, очень тепло с ней простились и уже окончательно переехали к дяде Мите. Им оставалось пробыть в Москве около двух недель. Нечего и говорить, что все эти дни были заполнены походами по музеям, кинематографам и театрам до предела. Кроме того, были обеганы почти все крупные магазины, и в каждом из них Борис и Катя оставляли солидную часть своих денежных запасов. В «Мюзик-холле» они слушали Хенкина и Утёсова, посмотрели две оперетты, несколько раз были в разных кинотеатрах, в том числе даже в звуковом. Видели и слышали первую звуковую советскую картину «Путёвка в жизнь», и, хотя сама картина всем понравилась, но звук в ней как-то даже разочаровал. Произошло это то ли потому, что воспроизведение звука было далеко не совершенным, то ли потому, что это нововведение как бы противоречило самому понятию кино, прозванному, как мы помним, великим немым. Так или иначе, но большого впечатления звуковое кино на наших друзей не произвело. При обсуждении этого вопроса дома единодушно решили, что кино — и так хорошая вещь, и что звуком его, пожалуй, можно только испортить. Странно, не правда ли, слушать такие рассуждения сейчас, когда немая кинокартина считается каким-то допотопным архаизмом, который удивляет не только наших детей и внуков, но уже, пожалуй, и нас самих. Ведь мы теперь и сами иногда говорим:

— Неужели нам могли нравиться немые кинокартины?..

Да! И ведь не только нравились, мы даже считали, что звук в кинематографе ни к чему.

Конечно, наши путешественники вместе с теми, кто их постоянно сопровождал, т. е. Костей и Ниной, были и в Большом театре, и даже не один раз. Борис, да и Катя, сейчас уже, конечно, не могут вспомнить и рассказать обо всём виденном в те сумасшедшие дни в музеях, театрах и кино, но одно из посещений Большого театра в их памяти сохранилось более или менее отчётливо. Как правило, билеты в театры, кино, цирк и музеи покупали Алёшкины на всех. Дядя Митя на многие представления не ходил, ссылаясь на усталость или занятость на работе. Билет его иногда удавалось продать, но чаще он пропадал. Но однажды он заявил, что в месткоме своего учреждения ему достались билеты в Большой театр на оперу «Лоэнгрин», петь будет Собинов, и пойти нужно обязательно. Он сказал, что билеты принесёт прямо к началу, и чтобы все ждали его у входа в театр. Слушая отца, Костя неопределённо хмыкнул, а когда дядя Митя ушёл на работу, и молодёжь уселась завтракать, он заметил:

— Ну, папа чего-нибудь учудит…

Конечно, остальные стали его стыдить, но он только посмеивался и отшучивался. День прошёл, как и все эти дни, в обычной суматохе. К семи часам вечера все четверо — Борис, Катя, Нина и Костя стояли около колонн Большого театра и поглядывали в разные стороны, а чаще всего на трамвайную остановку, ища глазами дядю Митю. В то время о метро, первая очередь которого ещё только строилась, напоминали лишь кучки комсомольцев-строителей, одетых в какие-то непривычные для глаз брезентовые робы, выпачканные глиной и землёй, и каски, с гордым видом шагавшие по главным улицам города, да вышки шахт, огороженных деревянными заборами и как-то нелепо выделявшихся среди нарядных домов центра Москвы. По площади Свердлова тогда ходили трамваи, бывшие основным средством передвижения в городе.