Нейтрализация

Глава 1

Яркий свет бил в глаза. Пытался прикрыться от него рукой и даже застонал, когда у меня ни черта не получилось. Пришлось резко сесть, чтобы проклятая белая лампа больше не раздражала.

Одежды нет. Вообще ничего. Только моё тело на железном столе на тонких дрожащих ножках в маленьком помещении, полностью обитом кафелем. Выглядит мерзко. Но это не самое страшное. Самое интересное — я вообще ничего не понимал, и не помнил. В голове — ни одной мысли.

Все, что я видел перед собой — это мужские ноги, широкие и раскачанные, и такие же руки. Кое-где на теле были небольшие татуировки: слова, символы, перевязи. Я понятия не имел, что они значили. На голове — жёсткие торчащие волосы.

Дверь с маленьким иллюминатором была закрыта, но не на замок. По кафельному полу прошлёпал в коридор, который оказался таким же раздражающе белым и ярко освещённым. Окон нигде не было.

В конце коридора в открытом кабинете раздавался шум инструментов, как будто хирург бросает что-то в железный лоток. Странно, я не помню, кто я, но помню, что такое хирург. Походка изменилась сама собой, я неслышно зашёл в помещение, подкравшись к стоящей ко мне спиной женщине в белом халате.

— Ты первый из партии, кто проснулся сегодня. Поздравляю, хорошая регенерация.

Первым инстинктом было напасть на неё и свернуть шею, но я не понимал, зачем. Может быть, она просто лечила меня. Судя по всему, я не в тюрьме. Я не был связан, дверь не заперта. Разве что кровать в номере была не слишком удобной, и не было гостевого халата с белыми тапками, но за это ведь не убивают. Странный инстинкт.

Я бесцеремонно сел голой задницей на стул, а она, наконец, обернулась. Крепкие нервы.

— Можно одежду? Только не такой халатик, как у тебя, мне не подойдет.

— Остришь. Базовые навыки не утеряны. Хорошо.

Она протянула мне какой-то лист.

— Давай проверим. Читать умеешь?

Я пялился на пластиковый лист, заполненный абсолютно бессмысленными для меня символами.

— Видимо, нет.

— Хм, имплант вроде бы работает хорошо, раз ты меня понимаешь. Давай поставим тебе версию получше. Может, этот засбоил после нейтрализации.

Женщина была в возрасте. Её кожа была уже довольно тусклой и лишенной коллагена. Я посмотрел на свою. У меня помоложе. Мне лет триста или четыреста, наверное. Почему я подумал именно эти цифры?

Она достала из ящика имплант и бесцеремонно ввинтила мне его в ухо. Тот с противным шипением рассосался.

— А теперь?

Она снова протягивала лист.

'Осуждён за военные преступления против Мегалактического совета. Приговорён к смертной казни. По ходатайству и при поручительстве номарха Кредесской федерации перенаправлен на Дахрариг. Приговор заменен на диссоциативную медикаментозную амнезию без возможности восстановления. Дальнейшая адаптация и проживание будут проходить в границах Кредесской гелиосферы. Нарушение границ приведёт к немедленному исполнению первичного приговора Межгалактического совета.

Поручитель: номарх Кредесской техно-теократии Тенемхет Анархарон Дейкаан Третий.'

— Номарх — это же круто, я правильно понимаю?

— Угу. — Она забрала лист и швырнула в общую кучу.

— Это всё про меня? Звучит как пустой набор букв, кроме того, что я действительно ни хрена не помню.

— Про тебя.

— Имя не указано.

— Тебе не положено знать своё старое имя. Новое выдадут по окончании адаптационного периода. Пока что ты просто номер 14 из партии «F». Скажи спасибо нашему номарху, что тебе сохранили жизнь.

— Спасибо. А…

— Всё остальное узнаешь на общем собрании. Уже поздно, и я ухожу домой.

— Ещё одно собрание?

— Ты итак удостоился чести узнать обо всём первым. Обычно всем стираемым всё сообщают психологи на первом общем собрании. Но они будут только завтра утром.

— А…

— Это — не моя работа, малыш. Я иду домой.

Она опустила глаза и проворчала едва слышно себе под нос: «Может, не такой уж малыш».

— Так что с одеждой? — напомнил я ей.

Она выругалась, что я задерживаю её.

— Сейчас приду. Она лежит не у меня.

— Не боитесь меня тут оставлять одного?

— Здесь всё равно нечего брать. Можешь, конечно, стащить пару инструментов. Но поверь, здесь тебе ничего не угрожает, кроме безработицы. Скоро тебя выпустят, как только пройдешь адаптацию.

Я подошёл к маленькому зеркалу над умывальником.

Виски выбриты, на них тоже были татуировки. Волосы были тёмно-серыми, но не седые, скорее иссиня-серые. Глаза — холодные, металлические. Трёхдневная щетина. Пожалуй, мне всё-таки лет четыреста.

— Держи.

Я развернул красную арестантскую одежду и стал одеваться, а она снова раздражённо вздохнула.

— У меня здесь не гардеробная. Я думала ты пойдешь к себе.

Я всё-таки успел натянуть короткие штаны.

— Не рассчитала размерчик.

Рубашка вообще не застегнулась. В мягкие тапки я тоже не влез.

— С глазомером у тебя не очень.

— Я не разрешала тебе переходить на ты. Пойдём. Блин, торчу здесь уже шестнадцать часов и хочу к семье. Так нет, проснулся невпопад.

Я молча шлёпал за ней по холодному полу. Вместо моей предыдущей камеры она повела меня по белым коридорам, и через три поворота открыла дверь в уже другую камеру.

— Комнаты на период адаптации.

— Фешенебельно.

Кафеля уже не было, но всё равно всё было таким же белым и ярким. Зато на кровати была постель. Одна тумба. Туалет и душ в углу безо всяких дверей.

— Спокойной ночи.

— Уже выспался. Как убрать свет?

— Уменьшить свет. — Сказала она в потолок и посмотрела на меня, как на идиота. — Вас не запирают, но, не шатайся по коридорам с этим своим полоумным взглядом. Охрана может не адекватно среагировать на парня твоей наружности. И судя по всему, ты на неё тоже. Не хочешь попасть на нейтрализацию второй раз — учись жить по нашим правилам. Тебя здесь держат подальше от гнева Межгалактического совета. Будь благодарен. Утром дадут одежду по размеру.

В темноте было хорошо, более привычно и напоминало космос. Я знаю о космосе, знаю о врачах. Моей первой мыслью было обезвредить её. Я точно знал, как убить её в два движения, и даже приготовился сделать это, когда подходил сзади. Только вот, зачем? Я всю ночь напрягал свою голову, думая, что это как-то поможет. Ничего.

Я всё-таки задремал, и под утро свет включился сам, вместе с идиотской бодрящей музыкой. После туалета и душа я вышел в коридор, по которому уже бродили только что проснувшиеся обнаженные люди с потерянными и безумными глазами. Здесь были женщины и мужчины всех возрастов. Было странно думать, что все эти взрослые дети когда-то могли быть опасными преступниками.

Персонал тоже суетился между ними. Людей начали разводить по их комнатам и выдавать одежду. Какой-то синтетик, выдал мне, наконец, нормальный комплект. А когда я вышел в коридор во второй раз, передо мной нарисовалась моя вчерашняя знакомая, с интересом меня разглядывая.

— Думаю, что в отличие от них, ты уже готов к завтраку.

— Уже повидались с семьёй? Что-то быстро.

— Интересуешься моей семьей?

— Нет.

— Правильно. Иначе поставлю на особый учет.

Судя по всему, уже поставила.

— Вы здесь главная?

— Не совсем. Но и не последняя.

— Почему занимаетесь мной лично?

Мы уже дошли до пищеблока, который пока ещё был пустым и был рассчитан на взвод где-то из пятидесяти человек.

— Просто интересно, дай руку, — сказала она.

Я машинально протянул руку, а она резко полоснула по ней ножом. Я даже не понял, как нож оказался в моей руке, врач — прижатой к моей спине с выкрученными руками, а нож теперь замер возле её сонной артерии. Всё без единого слова с моей и с её стороны. Врач даже не дёрнулась, лишь с интересом наблюдая за моей рукой. Было больно, но во мне, видимо, было заложено безразличие к боли.

Теперь мы оба равнодушно смотрели на неглубокий порез. Рана замерцала голубым светом и стала затягиваться на глазах.

— Вот и ответ на вопрос, почему ты проснулся раньше всех. Это может стать проблемой, — хладнокровно прокомментировала она. А у леди стальные яйца.

Я отпустил её:

— Простите. Сам не знаю, зачем это сделал, — я отдал ей нож.

— Базовый рефлекс. Промежуточный и конечный мозг мы не трогаем, а все приобретённые рефлексы, реакции на стресс остаются. Но пора тебе включать и остальные отделы мозга и начинать им пользоваться в том новом обществе, в которое тебя пытается вписать номарх. Ещё раз так сделаешь, я тебя лично кастрирую.

Ничего не объясняя, она раздражённо бросила грязный нож на кухне и ушла.

Робот налил мне питательную жижу, которой я с удовольствием набил пустой желудок и попросил добавки. В полном одиночестве есть было приятно. Я постоянно рассматривал руку, на которой теперь не осталось ни царапины.

Через пару часов всех позвали в общую комнату, где следующая дама объясняла всё то, что я уже узнал накануне. Здесь все были преступниками, которых в кредесской теократии было запрещено казнить. Человеческая жизнь считалась священной, потому номарх и его гуманное правосудие даровали многим преступникам, которых в других империях безоговорочно казнили, второй шанс. Начать жизнь с чистого листа. Они называли это нейтрализацией девиантного поведения.

Зато за покушение на номарха или попытку свержения существующей власти казнили прямо на месте. Всё это не касалось психически больных преступников, которым не помогло бы даже стирание памяти, поскольку мозг был априори поврежден. Тех держали в соответствующих заведениях и уже никогда не выпускали.

А здесь, видимо, все собрались, как на подбор с идеальным психическим здоровьем. Я как раз смотрел на упитанного огромного мужика, полностью забитого татуировками. Даже лицо. Приставленный к нему синтетик рассказывал тому, кем он был в прошлой жизни, и демонстрировал длинный список жертв, погибших от наркоты, которую он распространял, а тот рыдал в голос, как младенец, перекладывая бесконечный ряд фотографий подростков, размазывая слёзы, сопли и слюни по желтоватой бороде.

Некоторым было разрешено называть их предыдущие имена и рассказывать об их прегрешениях. Психологам хотелось увидеть искреннее раскаяние и ужас от осознания содеянного в глазах девиантов. Считалось, что как раз тогда наказание достигало своей основной цели. Что мужик им охотно и демонстрировал.

Таким, как мне и ещё одной девчонке за соседним столом, в этом было категорически отказано. Предыдущие имена засекречены, а личность навсегда стерта из всех архивов. Мы буквально должны были строить свою жизнь заново.

Она была чем-то похожа на меня. Ровный, внимательный взгляд, выхватывающий все детали: оружие у охранников, камеры, повадки синтетиков. Ни намёка на истерику и растерянность. Таких здесь было совсем немного. Я молча кивнул ей и получил ответный уважительный кивок. На этом хватит. Не хочу больше ни с кем общаться.

Реабилитация в основном сводилась к тому, что нам рассказывали о дивном новом мире, в который мы попадём, переступив порог этой богадельни. Социальное жилье, которое оплачивалось Федерацией только первый месяц. Деньги — тоже на первый месяц. За это время нужно было найти работу, чтобы оплачивать это жилье дальше. Нет — вылетаешь на улицу. К слову, на улице жить было запрещено. Так нам говорили здесь.