Рожденные в пламени

Из гололитической карты, изученной во время брифинга Салнара, я вспомнил расположение пещеры относительно «Чистилища» и вычисленное положение рухнувшего корабля Вулкана.

Найти пещеру и вести к ней было легко. А пробраться через лагерь, заполненный Железными Воинами – нет.

Рууман опустил бинокль и прищурился. От этого бионика его лица зарычала.

– Не вижу способов пройти мимо них.

Горячий ветер дул с севера, вздымая столбы пыли, окрашивающие нашу броню мрачно-серым. Мне подумалось, что жар доносится от «Чистилища» и костей тех бедолаг, что мы оставили сгорать. Рууман не слишком распространялся о причинах своего ухода. Наверняка его послал Салнар. Возможно, Таркан увидел наступление, и неминуемая угроза заставила лейтенанта-командора отправить подмогу? А может, Сотворённый решил, что пришло время уходить? В любом случае, он как-то добрался до нас, и сейчас мы вместе обдумывали следующую отчаянную миссию.

Мы заняли позицию за грудой булыжников, слегка возвышающихся на обсидиановой платформе над уровнем пустыни, и могли видеть большую часть лагеря.

Воины, окружившие маленькие костры, разговаривали, чистили оружие, точили ножи. Некоторые сидели поодаль, бездумно уставившись во тьму. Другие сидели на технике, непринуждённо держа оружие. Бронетехника стояла по периметру, внутри которого Железные Воины поставили палатки и разожгли костры. Думаю, что они делали это для того, чтобы держать зверьё, рыщущее в ночи, подальше. Из всего отребья, оставленного для зачистки Исствана V, лишь сыны Пертурабо действовали так, будто они не были отбросами войск Магистра войны. Примархи для этой грязной работы оставили на Исстване самых ненадёжных и непредсказуемых воинов, бешеных псов во всех отношениях. Но для четвёртого легиона это было уже рутиной, потому кого оставлять, разницы не было. А ещё это означало, что эти воины были более организованы и упорядочены, чем их более дикие собратья. Если они укрепятся, то не снимутся с позиции, пока не поступит указание от самого Пертурабо – то есть до нашей смерти.

В песочных часах крупинки вернулись было обратно, но вновь опасно приблизились к концу.

– Должно быть, больше пятидесяти воинов, – прошептал Усабий.

– Я насчитал почти сотню, – откликнулся я.

Рууман кивнул.

– Мы должны растянуть их ряды, – сказал он, – чтобы проскользнуть мимо их постов без обнаружения.

Долгим пристальным взглядом я оценил лагерь, позиции воинов, разведчиков, дозорные посты, скопления людей и бронетехники. А потом взглянул на пещеру и понял, что она почти окружена, хотя войска вокруг и не вели себя так, как будто её охраняют, или хотя бы знают о её значении. Нам просто очень сильно не повезло.

– Невозможно, – ответил я и вновь осел в укрытие.

Рууман последовал за мной.

– Да, шансы на успешное завершение операции невелики, – признал он. – Может, смогу проделать брешь в их линии техники этим, – и похлопал по свисающему с плеча конверсионному излучателю.

Я покачал головой: «Они обрушат на этот хребет огонь из каждого своего тяжёлого оружия. И через пару секунд мы превратимся в пыль и станем просто ещё одним искажённым воспоминанием, как и остальные наши собратья».

– Должен быть способ обойти патрули, дыра в сети, через которую удастся проскользнуть. Быть может, если подождать… – сказал Усабий.

– Мы не можем ждать, – показал я на ночное небо, уже красно-багровое на далёком горизонте. – Рассвет уже близок, и здесь, на открытой местности, нас сразу увидят.

И как будто для того, чтобы подчеркнуть опасность, низкий гул быстро пролетающего мимо воздушного охотника вмешался в наш спор.

– Как думаете, сколько времени понадобится одному из этих гравициклов, чтобы обнаружить нас в этих скалах? – спросил я.

– Бездействие – верная смерть, – ответил Эразм.

– Выступать сейчас – то же самое, Сотворённый, – сказал Усабий.

Казалось, Рууман его не слышит, целиком погружённый в наблюдение за врагом.

И после нескольких секунд, когда он всё ещё не проронил и слова, я спросил: «Что там»?

– Они сворачивают лагерь.

Я быстро взглянул через кромку булыжника. И даже без бинокля увидел, что Сотворённый Железом был прав.

Тушили костры, палатки сворачивали и убирали. Офицеры выкрикнули приказы, и экипажи танков спрыгнули с бронетехники и начали готовиться. Железные Воины снова мобилизовывались.

– Новые приказы?

– Возможно, – сказал Рууман, – приказы сверху. Реакция на новую угрозу? – вслух задумался он.

– А это имеет значение?

– Он повернулся ко мне: «Только если это мы – угроза».

Но оказалось не так.

На горизонте сверкнула красная линия, предвещая очередной огненный восход. И, пока я смотрел, тени стали расползаться от надвигающегося света, и тьма выпустила нас из своих объятий и, кричащих, бросила в день.

– Сколько осталось до рассвета? – спросил я, взгляд мой метался между восходящим солнцем и быстро рассеивающимся вражьим лагерем.

– Несколько минут, – подсчитал Эразм.

– А сколько займёт путь до лагеря? – спросил, уже зная ответ – так же, несколько минут.

От нашей позиции до входа в пещеру было по меньшей мере четыреста метров. По дороге попадались естественные укрытия: булыжники, небольшие расщелины, кучи мусора, оставленного Железными Воинами.

Рассвет приближался… Слишком быстро.

– Мы должны выдвигаться немедленно, – настойчиво сказал я.

Усабий уже был на ногах, голова высовывалась над скалами, тоже готовый выступить.

Рууман сжал мне плечо, вынуждая присесть.

– Увидят. Нужно подождать ещё.

Сквозь биение крови в ушах я снова услышал низкое гудение ненавистного кружащегося гравицикла, всё ещё не подозревающего о нашем присутствии.

Рассвет потускнел, сияние растворилось в темноте, оставив после себя таинственный сумрак.

Обескураженный, я повернулся, сердце тяжело стучало в груди.

– Вовсе не рассвет… – выдохнул Усабий, прячась назад. К счастью, его не заметили ни разведчики, ни часовые.

Железные Воины всё ещё готовились к переходу и выстраивались в колонну, медленно и методично, размещая тяжёлые танки в голове и хвосте.

И тут я понял, почему им приказали двигаться и что я принял за подлинный рассвет.

– Ядерный восход, – сказал Эразм, вторя моим мыслям. – Предатели использовали небольшие атомные заряды. Ветер принесёт радиоактивные осадки сюда.

– Они снялись из-за радиации?

– Да.

– Это значит…

– Она застигнет нас здесь.

Я покачал головой, не желая принимать во внимание такую незначительную угрозу.

Ответил: «Это нас не убьёт».

– Сразу нет.

Лагерь, со всех сторон окружённый техникой, медленно распадался на части. Под нами предатели закрепляли тяжёлое вооружение на «Носорогах» и «Спартанцах». Заметил там «Рапиры», миномёты-кроты, несколько автопушек. Чтобы переместить всё это оружие и технику, понадобится время. На машинах Воины успеют уйти от радиоактивной бури. А мы нет.

– Если Вулкан жив, мы должны спасти его, – решительно сказал я.

– Если? – отметил Рууман. – То есть ты признаёшь, что его в этой пещере может и не быть?

– Я… – я посмотрел на Усабия, но всё его внимание было сосредоточено на лагере. – Нет абсолютной гарантии, Эразм. Но если есть даже мизерный шанс, что...

– Ты думал о том, чтобы не ходить туда?

Я свирепо посмотрел на Сотворённого Железом, подавив внезапный инстинктивный порыв ударить его за то, что он предлагал.

– Бросить его? Отступиться от всего, что мы обещали?

– Мы обещали? – с вызовом ответил Рууман. – Ты говоришь сейчас за свой легион, Ра'стан из Саламандр?

– За нас, – огрызнулся я, показывая на Усабия.

Рууман посмотрел сквозь него и затем снова глянул на меня.

– Салнар не отправлял меня на помощь, – ответил он. – Я хотел отговорить тебя, вернуть обратно. Лейтенанта-командора не устраивало то, что ты и Хаукспир отправились на эту безрассудную миссию.

– Безрассудная надежда лучше никакой, – прошипел я, стараясь не повышать голос, хотя Железные Воины и не могли услышать нас сквозь рычание маневрирующих и занимающих своё место танков. – Вулкан жив! Он жив, и у нас есть возможность помочь ему.

Я глубоко дышал, стараясь обуздать свою решимость и гнев, пока хоть немного не успокоился.

– Помоги нам, – взмолился я. – Тебе уже некуда возвращаться. Если бы ты мог избавить лорда Мануса от гибели, ты бы сделал это. Если бы судьба дала тебе шанс спасти его жизнь...

– Я бы использовал его, – сказал Рууман с холодной, твёрдой как железо рассудительностью. – Но мой примарх мёртв, а у тебя сейчас есть возможность узнать судьбу своего. – Он указал на шлем, магнитно закреплённый у меня на поясе. Шлем Вулкана, безучастно смотрящий пустыми ретинальными линзами.

Примарх был крупнее, чем любой из его легионеров, но не настолько большим, чтобы я не смог взаимодействовать с всё ещё работающими в этом фрагменте брони, что я нёс как священную реликвию, системами.

Наши шлемы ведут видеозапись. Они записывают всё, что мы видим, позволяя использовать данные позднее, для изменения стратегии, или немедленно, для тактической адаптации или дислокации. Запись можно показать другим боевым братьям, распространить между ротным или даже батальонными офицерами. Эта функция была полезна, предоставляя общий визуальный опыт, критично важный для тренировок или обмена жизненно важными разведданными.

Я даже и не пытался гадать, что могу увидеть в видеозаписи со шлема примарха. Почти не смел взглянуть его глазами, боясь того, что могу увидеть. Потому что увиденное останется в памяти навсегда.

– Хотел бы я, чтобы это довелось увидеть другому, – сказал Усабию, зная в глубине души, что именно я должен это сделать.

Постыдная часть меня желала, чтобы шлем был сломан, соединение не заработало и перед глазами предстала лишь пустая остекленевшая панорама.

Расстегнув фиксирующие замки, я снял свой шлем и положил его на ближайший камень. Пальцы дрожали. Посмотрел на Усабия, пытаясь понять, что творится у него на душе, но тот не отрываясь смотрел на танки внизу.

Шлем Вулкана с низким гудением электромагнитов и слабым стуком металла о металл оторвался от пояса. Я поднял его вверх, будто бы шлем был короной, а я – её недостойным хранителем. Он был тяжёлым, тяжелее, чем я полагал, тяжелее, чем когда я первый раз взял в руки. И было ясно, что это вес неминуемого откровения, тяжесть суровой и тревожной истины, готовой обрушиться на меня.

– Это вообще сработает? – выдохнул я. Шлем был значительно крупнее моего, и я вцепился в него, держа над головой. – Чувствуется совершенно неправильно…

– Я налажу интерфейс, – ответил Эразм, – зачищу кабели, соединю напрямую. Если он ещё функционирует, ты получишь доступ к видеозаписи.

– Мне не следует делать это, ведь этот шлем – реликвия.

– Лишь в том случае, если Вулкан мёртв и это последнее, что от него осталось.

Я постарался не выказать чувства, овладевшие мной при мысли об этой возможности, и надел шлем примарха, приготовившись увидеть то, что видел Вулкан, пока носил его.

Рууман что-то делал. Сложно было не воспринимать его работу как святотатство, но мы же жили в эпоху просвещения, когда вера и религия были признаны еретичными. Я постарался не задумываться об иронии этого. Тяжкие испытания на Исстване перевернули моё привычное мировоззрение. Более слабые люди были бы раздавлены обрушившимся на них ужасом, когда их представления о реальности были жестоко разорваны и безжалостно вывернуты наизнанку.