Первопричина 2: Возмездие Красного Медведя

Самуил хватает бинокль, забирается на ящики и смотрит в даль. Качает головой.

— Твою жеж матушку, — выдаёт Самуил. — На прорыв идут. Полк как минимум, самоходки, танки. А у нас четыре орудия и две роты стрелков.

— Испугался что ли?

— Я? Испугался? — рычит на меня Иванов. — Да хрен ты угадал. Бойцы! Заряжай осколочный.

— По врагу огонь! — кричит командир батареи. — Стрелять по готовности.

Пушки дают залп, бойцы перезаряжают. Наступающие нацисты ложатся. В ответ на наш залп стреляют танки и первым же выстрелом уничтожают одну из пушек.

— Огонь-огонь-огонь! — кричит командир.

Позиции накрывает взрывами. Расчёты сносит. Нас засыпает землёй. В ушах свистит…

— Ребята, — вставая осматриваюсь и тут…

Ещё один вражеский залп. Вверх летит земля. Меня откидывает и переворачивает в воздухе. Свист в ушах громче, боль во всём теле. Пытаясь прийти в себя лежу…

— Сидор! — тормоша меня кричит Иванов. — Очнись, друг. Мы одни остались.

— Как одни? А…

— Орудия уничтожены, нашей красавице прицел оторвало. Командира убило. Пехоту накрыло. Сидор вставай. Я один не справлюсь. Давай дружище, будешь заряжать, ты это умеешь. А я…

— Я думал мы отступаем…

— Слушай ты, — схватив меня за шею рычит Самуил. — Мне твои шуточки, вот здесь уже. И отступать мы не будем. Уйдём, немец во фланг ударит. А теперь встал, схватил снаряд… Давай!

Мотая головой поднимаюсь, вытаскиваю снаряд из ящика, заряжаю…

— Огонь! — смотря в бинокль командует Самуил.

Дёргаю верёвку, орудие грохочет, и выбрасывает дымящуюся гильзу.

— Осколочный, — подбежав к орудию и крутя ручки шипит Самуил. — Давай.

Ещё выстрел. Гильза вылетает, по приказу друга заряжаю бронебойный, жду и как только он машет рукой стреляю.

— Есть! — орёт Самуил, доворачивает орудие и снова встаёт на ящики. — Самоходка улетела. Ещё!

Как могу быстро перезаряжаю, стреляю и по радостным крикам Самуила понимаю что он стреляет без промаха. Враги же, хоть и стреляют, теперь у них сплошные недолёты.

— Друг, они там ослепли? Что-то мажут.

— У них самоходки особые были, — доворачивая орудие кивает Самуил. — Были, больше нет. Давай осколочный.

— Даваю.

Хватаю снаряд, бегу к пушке, заряжаю и оборачиваюсь. Снарядов всего два. Не страшно. В тягаче есть ещё. На позициях должно остаться.

— Самуил, снарядов нет. Перекур, я сбегаю.

Несусь к тягачу, запрыгиваю в кузов, хватаю ящик. Ничего не понимая ставлю, открываю и разглядываю пять снарядов.

— Нихрена себе. А показалось что пустой. Так это же…

Бой продолжается ещё час. За это время, к нам сползается пехота. Одни подключаются к процессу и подают снаряды. Другие стаскивают раненых и убитых. Впереди же… Получив небольшую передышку, успеваю посмотреть как работает Самуил. И работает он мастерски. Ни одного выстрела мимо. Не знаю как у него получается высчитывать куда попадёт снаряд, но…

— Выстрел! — глядя в бинокль командует Иванов.

Солдатик дёргает верёвку, орудие стреляет и через мгновение, последняя оставшаяся самоходка взрывается.

Самуил приказывает зарядить осколочный. Внимательно смотрит вперёд.

— Ничего не понимаю. Они разбиты, осталось два танка и горстка солдат, но они идут. Идут даже раненые. Выстрел!

И тут начинается. Два последних танка разгоняются и на полной скорости прут на нас. Солдаты кричат и бегут за ними.

— Заряжай! — командует Иванов.

Спрыгиваю с ящиков, сбрасываю телогрейку и гимнастёрку и сам начинаю заряжать, так быстрее. Стреляем теперь уже прямой наводкой.

Пехота врага разлетается ошмётками. Один танк врывается. Второй прорывается ближе, но получив осколочным в башню крутится на месте и замирает. Корма загорается…

— Теперь в рукопашную, — взяв автомат улыбаюсь. — Самуил…

Наша пехота стреляет, фашисты дохнут пачками, но не останавливаясь прут на позиции.

— Да они же пьяные, — кричит один боец.

Стреляет, но тут же оказывается сваленным с ног прыгнувшим немцем. Начинается реальная рукопашная схватка. Стрелять или использовать ножи немцы даже не думают. Прыгают на наших и вцепляются в них зубами. Позиции превращаются в побоище. Ножами и прикладами убиваем прорвавшихся. Тех что на подступах закидываем гранатами. Самуил, что на него совсем не похоже, звереет и стоя на ящиках ножом кромсает врагов.

Но сильнее всего, я удивляюсь сам себе. Потому что хватаю взрослых мужиков, с лёгкостью поднимаю и откидываю назад. Удар в лицо, ломает лицевые кости. Сила такая, что врагов практически не замечаю. Зверею сам и и схватив одного за ноги, как дубиной добиваю подбегающих.

— Сидор! — вонзив нож в глаз солдату и отпинывая труп кричит Самуил. — Что на плече? Красная звезда, а внутри… Мне из-за крови не видно.

— Красная звезда, внутри медвежья морда скалится. Маришка сделала. Одно прикосновение и рисунок проявился. Эти, кто они… Пигментные пятна. Красиво, да?

— Хочу себе такую же. Да откуда вы лезете, черти? Всех порвём!

Всех порвать не позволяет неожиданно прибывшее к немцам подкрепление. От вида которого, даже нам дурно становится. Это добираются раненые, каким-то чудом пережившие арт удары.

Измочаленные, разорванные осколками. Они завывая идут или ползут к нам. Одни придерживают вываливающиеся кишки. Другие… Один волоча за собой кишки вообще на руках ползёт. Нижней половины нет, что страшно.

— Чего встали сукины дети! — стреляя живым трупам в головы орёт Самуил. — Бейте их! Они уже дохлые. Нет здесь никакой мистики, просто накачали какой-то дрянью.

— Товарищ старший сержант, — воет одна из бойцов. — Страшно же.

— Отставить страх! За победу. За родину!

— За мной! — сдёрнув с орудия лом и круша врагам головы кричу.

Помогает, ребятишки приходят в себя и с удвоенной энергией ломают врагов. Страх сменяет злоба, бойцы звереют от чего дохляки быстро заканчиваются. Но тут, объятый пламенем танк, поворачивает башню и…

Срываюсь с места, кричу Самуилу чтобы ложился. Танк стреляет и взрывается. Самуил кувыркаясь летит вверх. Башня танка подпрыгивает.

Почему-то становится холодно. И в тоже время по груди и шее бежит кипяток. Поворачиваю голову, замечаю что к голове прилипла какая-то тряпка. Пытаюсь оторвать и с ужасом понимаю что это почти половина моего же лица.

Руки начинают дрожать, воздуха не хватает… А впереди в воронке хватая ртом воздух, глядя стеклянными глазами в небо, лежит Иванов. Выплёвывает кровь…

— Ну нет, — левой рукой прижимая кожу к лицу говорю. — Нет!

Подбегаю к другу, падаю рядом, ощупываю, зову. Самуил не отвечает, смотрит в пустоту, тяжело и судорожно вдыхает. Вокруг него собираются наши, с сочувствием смотрят…

Хватаю его, забрасываю на плечо.

— Держать оборону, я быстро, — киваю бойцам и собираюсь уже бежать, как вдруг…

— Ещё немцы, — глядя в бинокль шепчет девушка. — Сидор Макарович, что делать? Мы…

— Прости друг, — укладывая Самуила киваю. — Придётся подождать. Не могу я детей оставить. А ты держись. Немного. Мы их сейчас разнесём и я тебя мигом в госпиталь доставлю.

Выхожу вперёд, смотрю… Танки, самоходки, много пехоты. Это…

А нас всего около сотни осталось. Много раненых которые на ногах стоят только потому что способности получили. Но этого…

— Собрались! — кричу на них. — Все на позиции. Все… Самолёты?

За спиной слышится нарастающий гул. Звучат залпы пушек. Над позициями проносятся красавцы «Илы» и забрасывают наступающих бомбами. Второе и третье звенья поливает их огнём пушек, пулемётов, и ракетами.

Лязгая гусеницами рядом с нами останавливается «тридцать четвёрка» и стреляет в наступающих. А за ней ещё три таких же. Улетевшие «Илы» делают круг и обрушивают на врага всю свою ярость. Прибывают ещё танки, с брони спрыгивает пехота.

— Сидор, — выплюнув кровь стонет Самуил. — Мы победили.

— Конечно, друг. Ты как…

— Дышать больно…

— Держись, я сейчас. Медик!

Медикам явно не до нас, их хоть и не мало, но раненых слишком много. Да и враг начинает огрызаться. То что к нам подходят тяжёлы «Исы» обезумевших фашистов не трогает. Они стреляют, бегут, падают от пуль, но поднимаются и снова бегут…

Разорвав майку приматываю своё лицо к голове, завязываю узел и подхватив умирающего друга бегу назад. До ближайшего госпиталя восемь километров. А там Маришка, она поможет. Главное только — добежать. Только добежать…

Не знаю с какой скоростью бегу, но кажется слишком быстро. Потому что страшно. Друг едва дышит. На себя плевать, пусть я после такого забега не выживу, но Самуил…

— Я должен добежать. Я…

Прибавляю скорости. Сердце бешено стучит в висках, воздуха не хватает. Хочется уже остановиться, но…

Заметив колонну машин, сворачиваю и бегу к ним. Останавливаюсь на дороге. Машу рукой…

— Маришка где? — глядя на охреневшего водителя спрашиваю.

— Что у вас? — выпрыгивает из кузова она.

Дальнейшие объяснения не нужны. Девушка забирает Самуила, срывает с него одежду, проводит пальцем по груди, превращает руку в синеватую густую жидкость. Раздвигает разрез на груди и запускает туда жидкость. Вверх по столбу жидкости поднимаются осколки, сгустки свернувшейся крови, лохмотья. Вторую руку, Маришка укладывает на лоб Самуила. Хмурится, слабо светится сине-фиолетовым. Заращивает рану на груди, встаёт и идёт ко мне.

— На колено встань.

— А с ним? А что с ним, он ведь не умер? Не умер же.

— Да жив он, жив, — качает головой Маришка. — А теперь на колено встань, мне до твоего лица не дотянуться.

— Да со мной всё хорошо…

— Быстро блядь!

Встаю, Маришка снимает повязку, морщась ощупывает лицо. Вздыхает…

— Глаза целы. А вот то что лицо криво приложил... Позже подойди, срежем по новой и приладим как надо. Нос и уши тоже поправлю. Пока же неси своего товарища в госпиталь. Больше воды давай, и вставать неско дней не разрешай. Контузию полностью убрать не получилось. В остальном… Вовремя принёс, ещё бы пять минут…

— Мариночка, — обнимая девушку всхлипываю. — Спасибо. Ты… Ты не представляешь как… Да я. Да я теперь за вас. Я…

— Не надо, — дёрнув меня за ухо улыбается она. — Мы свои. Между нами никаких расчётов. А теперь кыш отсюда. Нам ехать надо.

Оттаскиваю Самуила, сажусь и взглядом провожаю колонну машин.

— Сидор, я умер? — не открывая глаз шепчет Самуил.