Первопричина 2: Возмездие Красного Медведя

— Дочек? Соседу? Мы?

— Соседу, Сидор, соседу. А теперь соберись и слушай. Ваш сосед. Ты будешь знать о нём, знать много, но появится он там где ты меньше всего ожидаешь. Ваша встреча будет случайна и поначалу введёт вас в смущение и удивление. Ты будешь потрясён в той же степени что и он. Но… Не вздумай вмешиваться. Твоя дочь сама всё решит, с помощью подруг.

— Моя дочь… Так я тоже женюсь? На ком? Когда?

— Долму любишь? — ещё хитрее щурится Серафина.

— Я даже не знаю что это…

— Хи-хи… Узнаешь. Потом…

Помрачнев и всхлипнув, Серафина исчезает. Оставляет меня в глубокой задумчивости.

— Долма… Что такое долма? Сладости наверное. Вот ведь ведьма. Столько наговорила и никакой конкретики. А я…

— Жива! — вылетает из барака Самуил. — Она жива! Она будет жить. Братцы… А чёрт. Девчонки, она будет жить.

Смеясь Самуил кружится на месте, падает на колени и крича как ненормальный, бросает вверх снег.

— Совсем того, — глядя на друга затягиваюсь. — Наверно контузия.

— Контузия тут не причём, — выйдя качает головой Мариша. — Он нашёл её.

— А по-моему он просто двинулся.

— Нет, Сидор, он более чем нормальный. Радуется просто. Запечатление случилось, вот он и рвался сюда. К ней.

— Это что получается, когда у меня случится, я тоже себя как полудурок вести начну? Буду кричать, бегать…

— Может быть, — пожимает плечами Мариша. — А может ещё хуже.

— Нет, Лариска, нет и ещё раз нет, — выходит из барака Лазарев.

— Как нет, когда да, — возмущается сидящая на его плече Лариска. — Ты сам всё видел. В итоге мы имеем то, что запечатление может произойти без зрительного и тактильного контакта. Это судьба.

— И всё же… О, Сидор Макарович. Он Иванова лучше всех знает. Давай его спросим. Сидор Макарович, у нас тут…

— Сидор беги, — встав передо мной раскидывает руки Мариша. — Беги, я их задержу.

— Стой…

— Да ну вас, — следуя совету Волковой убегаю.

Убегаю и… И видя Серафину останавливаюсь. Серафина же сидит на корточках и задумчиво смотрит на нашу кошку Маруську, которая непонятно как здесь появилась. Смотрит и как будто мысленно разговаривает с ней.

Сзади бегут Лазаревы и на ходу засыпают меня вопросами. Но тут…

— Серёжа, Лариса, мне нужны капли вашей крови, — спасая меня от двух безумцев говорит Серафина.

Пока они заняты, отступаю. Возвращаюсь к лежащему на снегу Самуилу, хватаю его и ставлю на ноги.

— Вставай, паразит, застудишься.

— Не страшно. Я… Мне надо к ней. Надо узнать как она.

— Чудны дела твои Господи, — глядя вслед убегающему другу говорю. — Ладно. Пойду посмотрю что происходит.

Некоторое время спустя. Влад.

Задерживаемся на целых три дня. Приводим в порядок узников, дожидаемся блукающих по лесу партизан и ставим их в строй. Разбираемся с найденными документами, пленными немцами, и предателями.

Хотя с предателями никто церемониться не хочет. Их, несмотря на крики о раскаянии, просьбах простить и желании искупить вину, жалеть никто не собирается. По законам военного времени… Они даже этого не заслужили. Их после допроса и сканирования разумов, сгоняют в кучу, Осип выращивает вокруг них каменные стены, Спичкины выдают огонь, Роза кислород. Сгорают быстро, не остаётся даже пепла. К старосте, который активно сотрудничал с фашистами, паре особо повёрнутых полицаев и одному четырнадцатилетнему идиоту который за конфеты сдавал всех кого мог, применяется другое наказание. За деревней, Осип создаёт канал, шириной два и длиной сто метров. Маришка заполняет его водой. Предателям предлагается проплыть по каналу, с условием, проплывёте — пойдёте на все четыре стороны. Нет — ваши проблемы.

Плыть в минус двадцать, в ледяной воде, особо никто не собирается. Все давят на жалость и просят судить их по советским законам и по ним же наказывать. Наказываем по законам Тёмной Империи то есть живьём рассаживаем на колья.

И вроде бы слишком жестоко, но… Староста сам не прочь был пострелять в своих односельчан. Похаживал в лагерь, забавляться с пленными советскими девушками. Полицаи вообще никого не жалели. А пиздюк, четырнадцатилетний, за конфеты и сигареты, сдал больше сотни односельчан. Половина из которых младше его по возрасту. Так что… Нда…

Операция выдалась успешной. Захватили много оружия. Сотню танков, тридцать разномастных самоходок. Четыре десятка орудий, грузовики, но самое главное — склады. Продовольствие, медикаменты, горючее, боеприпасы. Всё что нужно и необходимо. Конечно, некоторым стрёмно жрать немецкую тушёнку, но тут никто не заставляет. Хочешь ешь, хочешь нет. Не нравится, совесть не позволяет, жуй консервированную кашу советского производства. Хочешь сил, употребляй немецкую тушёнку. Нда…

Сейчас вот сижу на ящике, курю и смотрю как наши танкисты перекрашивают «Пантеру» в зелёный и заодно красные звёзды на ней рисуют. Ну и на некоторых надписи. На русском, но крупно… В таких, лозунгах, ненавязчиво указывается что немцам пора идти подмываться, раздвигать булки и готовиться к анальным утехам…

А я… Со мной по прежнему всякая хрень. Я научился менять внешность. У меня теперь два обличия. Получеловеческое и, что не удивительно человеческое. В первом нагоняю на всех страх, во втором вызываю томные вздохи жён и визг девушек бойцов. Второе, человеческое, стараюсь использовать как можно меньше. Но! Я возвращаюсь. К моей огромной радости, мои жёны, снова начинают вызывать у меня приступы похоти. Пока не сильные, но с каждым разом всё сильнее. И тут…

— Тащ командир! — вытягивается передо мной и широко улыбается Сидор.

— Да?

— Тебя маршал Быстрицкий в штаб зовёт. Говорит срочно. Телеграмма пришла, сейчас радиопередача будет. Связисты оборудование настраивают, на столбы говорильники вешают. Походу что-то важное.

— Спасибо. Пойдём. Курить будешь?

— Не, я только что, — улыбается Сидор. — А ты никак расстроен?

— Да так, мелочи. А вы... Самуил, как я слышал, уже жениться собрался?

— Да, — почёсывая шрамы лыбится Громов. — Чертяка, собрался. Жену свою в медсанчасть определил. Маришка говорит способности у неё. Вот только имя… Рахиль зовут. Фамилия Коромысло. Хех… С Кубани. Говорит что потомственная ведьма. Ага, как же. До твоих красавиц ей явно не дотянуться. Заболтал я тебя, идём.

— Идём.

И это, я всё уже прекрасно знаю. Всё. Но не скажу же я бойцу, что в курсе и не попрошу его заткнуться. Меня тут командиром признали. Можно сказать третье лицо после Быстрицкого и Горчакова. Авторитет Быстрицкого сомнению не подлежит, Горчакова по прежнему боятся. Меня… Ну, несмотря на звание, полученное можно сказать на халяву, обращаются ко мне — командир. Приятно… Конечно, обращение Император и преклонение мне более привычно, но и так неплохо. Ладно, надо послушать что вещать будут. Наверное и правда что-то интересное.