Громила

После каждого заданного вопроса Джейн вдыхала, открывала рот, порываясь ответить, но я не давал ей, задавая следующий.

Я замолчал, пристально глядя на художницу. Она немного помолчала и спросила:

— Змей, ты, правда хочешь это знать?

— Да. Мне тяжело оттого, что ты вроде как рядом, со мной, но в то же время между нами как будто стена. Я хочу знать, почему.

Она посмотрела мне в глаза. Немного помолчала, потом решительно тряхнула головой и заговорила.

— Я рисовала всегда, сколько себя помню. Начала чуть ли не раньше, чем ходить и говорить. Мы жили в Уолдо, это маленький городок недалеко от Кэпитал-Сити. Сначала я училась у мистера Саймса, учителя рисования в одной из школ. Ещё он вёл дополнительные занятия по живописи для желающих. Мистер Саймс увидел мои рисунки, когда мне было года четыре. Купил карандаши, краски, бумагу. Начал со мной заниматься. Именно он убедил родителей, что я могу стать художником и мне надо учиться в Академии Изящных Искусств. Родители его послушали. Вскоре мы переехали в столицу. В одиннадцать лет я поступила в Академию вне конкурса. В двенадцать стала выставляться в столичных галереях. Некоторые мои работы покупали. Недорого, но меня тогда особо не интересовали деньги. На холсты и краски хватало — и ладно.

На одной из выставок я познакомилась с Фрэнком Уилсоном, владельцем одной из столичных галерей. Вскоре все мои работы стали выставляться только в его галерее, а мы с ним очень подружились. Он водил меня по вернисажам знаменитых художников, доставал редкие альбомы, знакомил с признанными мастерами живописи, ввёл в круг столичной богемы. С ним было интересно. Он знал массу всего о живописи, театре, литературе, музыке. Мне льстило, что взрослый мужчина, ему тогда было около тридцати, возится с такой малявкой, как я, ведь мне тогда было всего двенадцать.

А ещё Фрэнк был очень красив. Всегда со вкусом одевался. У него были прекрасные манеры. Он был для меня воплощением совершенства.

Постепенно наши отношения стали больше, чем дружеские. Фрэнк начал за мной ухаживать. Дарил цветы, безделушки, приглашал в кафе, рестораны. Это было так здорово! Естественно, я влюбилась без памяти. Однажды… Однажды, на вечеринке по случаю какой-то выставки, Фрэнк угостил меня шампанским. Я выпила несколько бокалов подряд, а утром мы с Фрэнком проснулись в одной постели. Сперва мне стало страшно. Я боялась гнева родителей, представляла, что они разлучат меня с Фрэнком, заставят бросить Академию…. А потом поняла, что провела ночь с любимым мужчиной, и мне стало всё равно.

Мы с Фрэнком начали встречаться. Это продлилось месяца четыре, и это были самые счастливые месяцы в моей жизни. Я словно обрела крылья и парила в небесах. Мне удавалось всё, за что бы я ни бралась. Кажется, в те несколько месяцев, не было ни одного пасмурного дня. Счастье кончилось в тот миг, когда я поняла, что беременна. Нет. Тогда ещё нет. Всё оборвалось, когда Фрэнк сказал, что я должна сделать аборт.

Родители… Когда они узнали… Я думала, они будут в ярости а они… Мама поджала губы, посмотрела на меня, как на… Она так смотрела на червяков в саду, прежде чем раздавить. Посмотрела и сказала: «Завтра мы поедем в больницу и избавимся от этого». Я сказала, что не хочу, а она ответила: «Или мы это сделаем, или у нас нет дочери. Выбирай».

Я убежала в свою комнату. Долго плакала. Потом собрала вещи. Вышла к родителям. Спросила: «Вы окончательно решили?». Мама ответила: «Да». Папа промолчал и отвёл глаза. Тогда я сказала им, что у них больше нет дочери. И ушла. Задержать меня они не попытались.

Я тогда поехала к Фрэнку в галерею. Сказала ему, что ушла от родителей. Он начал кричать, обозвал меня сумасшедшей. Потом начал уговаривать. Сказал, что мне ещё рано. Что потом, когда я вырасту, мы обязательно поженимся, и у нас будет ещё много детей. Я согласилась.

Фрэнк отвёз меня в больницу. Оставил сидеть в вестибюле и ушёл договариваться со знакомым врачом. Он сказал, что операцию сделают без записей в бумагах, и никто ничего не узнает.

А я сидела на жёстком деревянном сиденье и плакала. Я думала, что вот сейчас внутри меня живёт маленькая девочка, дочь Фрэнка, а скоро её не будет. Я уже тогда была уверена, что будет девочка. Это было настолько невыносимо страшно, что я не выдержала.

Я выбежала из больницы и взяла такси до вокзала. Пока ехала, думала, куда мне теперь. Вспомнила, что в Ист-Харборе живёт Энн. Мы с ней познакомились в Академии и подружились. Недавно у неё умер отец. Он владел галереей, и Энн пришлось бросить учёбу, чтобы заменить его.

У меня было немного денег. Хватило на билет до Ист-Харбора. На такси до галереи Энн. И ещё пара фунтов осталась.

Анна тогда сказала, что я сумасшедшая, Фрэнк мерзавец, а мои родители — дураки. И все мы теперь в глубокой заднице. Но меня она не бросит.

Мне было тринадцать, когда родилась Алиса. Сейчас мне страшно даже думать, что с нами стало бы, если бы не Энн. Несколько лет мы жили у неё. Она нас кормила, одевала, наняла для меня учителей. Благодаря ей я закончила школу. Знаешь, она мне больше, чем просто подруга. Практически сестра. Или мать. Нет, скорее, всё же, сестра. Потому и Алиса зовёт её «тётя Энн».

Фрэнку я написала через месяц после рождения Алисы. Отправила письмо на адрес галереи. Чтобы не попалось на глаза его жене. Потом ещё несколько раз писала. Посылала фотографии.

Она говорила, говорила, я слушал, и мне очень хотелось задать ей один вопрос. Когда Джейн замолчала, я спросил:

— Почему твои родители не обратились в полицию?

— Зачем?

— Затем, что взрослых мужиков, которые спят с девочками-подростками, принято сажать в заведения, где много решёток и злых охранников.

— Мне было двенадцать.

— Я про это и говорю. Тебе было всего двенадцать.

— Мне было уже, — она сделала ударение на «уже», — двенадцать. Всё было законно. Не знаю, как там, откуда ты приехал, но у нас в двенадцать уже можно. Конечно, на взрослых, которые спят с подростками, смотрят косо, но в этом нет ничего противозаконного.

Возраст согласия — двенадцать лет? Охренеть… Разрабы, вы это серьёзно? Это вообще законно? Хотя… Наверное законно. Местные ведь не люди, а просто продвинутые ИИ. Но уложить такое в голову мне всё равно очень сложно. Родители правы, мне не хватает моральной гибкости.

А вообще, плохой у нас получается разговор. Тяжёлый. Болезненный. Не думал, что может быть больно просто от разговора. Мне было. В груди было больно, как будто внутри застрял камень и никак не проходит дальше. Не хватало воздуха. Я распустил узел галстука и расстегнул пуговицу на воротнике.

— Он часто вас навещает?

— Нет. С тех пор… С того вечера мы не виделись.

— Пишет? Звонит?

— Нет. Но он ведь женат. Наверное, не хочет скандалов.

— Он что, знает, что у него есть дочь и ни разу не видел её вживую?

— Нет. — Джейн отрицательно помотала головой. — Я же говорю, он женат.

— Анна сказала…, ты всё ещё его ждёшь? Это так?

— Да.

— После того, как он чуть не убил Алису? И ни разу даже не попытался увидеться с ней? С тобой?

Джейн молча кивнула. Я некоторое время смотрел на неё, не зная, что сказать. Придвинулся, положил руки ей на плечи.

— Знаешь, то, что ты рассказала… Я ненавижу таких людей, как Фрэнк. Люто ненавижу. Однажды я искалечил сутенёра, который предлагал клиентам девочек-подростков. Переломал ему руки и ноги. Если увижу Фрэнка…

— Ты ничего ему не сделаешь, — перебила меня Джейн, — ты ему ничего не сделаешь. Ты его пальцем не тронешь. Поклянись мне в этом. Сейчас. Прошу тебя. Или мы расстанемся.

Произнося это, она смотрела мне в глаза. Я никогда не видел у неё такого взгляда. Жёсткого, решительного. Так смотрят, когда готовы идти до конца. Я понял, что если сейчас не уступлю, между нами действительно всё будет кончено. И мне этого не хотелось.

— Хорошо, будь по-твоему. Я не трону этого урода, раз уж он тебе так дорог.

— Ты узнал всё, что хотел?

— Да.

— Тогда давай спать. Уже очень поздно.

Я поднялся с кровати.

— Извини. Сегодня я переночую у себя. Надо всё…, уложить в голове. Спокойной ночи.

Кажется, когда я уходил, у Джейн на глазах заблестели слёзы.