Прозрение. Том 1

История двадцать вторая. «О нелюбви к медикам и полном эйнитском круге»

Открытый космос, «Персефона»

Медицинское нашествие я встретил наклеенной улыбкой. Пригласил на инструктаж. Велел подать легкие закуски и напитки, потому как следовало готовиться к разгону и проколу, а гостей от перегрузок могло затошнить.

Со мной пока милостиво соглашались.

Меня успели обсудить за время перелёта и стыковки. Решили, что я — вроде говорящей обезьяны — забавен и безопасен.

Ой, как мне хотелось бы стать такой обезьяной. Как многого не хотелось видеть и понимать. Вернуться на пару лет назад к родной непроходимой тупости.

Последних двоих, самых остепенённых медиков, на «Персефону» доставили отдельно.

Я встретил их сам. Эберхард маячил у меня за спиной, но на удивление молча и без эмоциональных атак-всплесков. Может, своих он знал и побаивался?

Проводил гостей в кают-компанию, переоборудованную под залы, что мы видели на «Леденящем». Чтобы врачи хоть как-то ощущали себя «в своей тарелке».

Я понимал, что они боятся с нами лететь, оттого и прёт столько агрессии. Имперский военный крейсер, вооружённые чужаки на каждом углу…

—…Ашгад. Впрочем, это не алайское название…. — выхватил я из общего гула голосов.

— Но, по слухам, именно там. И обратите внимание, непосредственно на грунте!

—…Закладывается гипрореактор?

— Словно бы Э-лай собирают отправить в космическое путешествие… — Сдавленный смешок.

Угу. Словно бы. Или так, словно хотят вызвать пространственный сдвиг. Не тот, что бывает в воспаленных мозгах, а самый что ни на есть оноформальный, то есть возвращающий материю и время к состоянию «наизнанку». К тому, что было до образования сегодняшней Вселенной. Когда время имело три работающих измерения, а пространство менялось однонаправленно.

Алайцам кажется, что это будет забавно. Это же такая прекрасная смерть.

А ещё кое-кому кажется, что данный микроповорот цепной реакции не вызовет. Но с этим мало кто согласен.

Медиков было сто тридцать два человека, я добавил в эту солянку ещё двоих, самых жирных. Привёл в без того набитый зал.

Гарман только меня и ждал, он уже приготовил голопанораму с инструкциями.

Включили воспроизведение, но медики в инструкции вникать не собирались. Они пили, закусывали, общались.

Я стоял рядом с обоими истниками — директором академии физиологии Керманом Ишером и аномастезиологом Укко Сстерос-Марком. Оба были похожи на пожилых коней — только один белый, а другой лысый.

Наследник притаился за моим левым локтем. Я не досмотрел за ним: пока шёл голопоказ приглушили свет, и пацан завладел бокалом с совсем недетским коктейлем.

Впрочем, ему же почти восемнадцать? Да и пил он совсем по чуть-чуть, явно приученный к спиртному ещё до меня.

Наконец свет вернулся к начальной яркости.

— А теперь — внимание! — предупредил я, пользуясь браслетом, чтобы усилить звук. — Прокол — серьёзная нагрузка на мозг. Я понимаю, что все здесь знают о последствиях воздействия нериманова пространства на сознание лучше меня, но отвечаю за ваше здоровье я. И я лично проверю, чтобы все заняли соответствующее положение в приготовленных каютах и приняли необходимые препараты. Нарушителей препровожу в медотсек, где они отправятся в прокол в медкапсулах.

— Скажите, сколько проколов подряд выдерживает хороший пилот? — перебил меня академик Ишер.

Он глумливо оскалился и… ограничил моё восприятие, как это любил делать Локьё. И стал наблюдать мои попытки вывернуться, а не вырваться. (Вырвался бы я легко, до Локьё врачу было как до Э-лая пешком).

К неудовольствию академика, я сумел высвободиться, не причинив ему вреда, и отрезал:

— Пилоты проходят серьёзную подготовку.

— Дорогой капитан, — наклонился ко мне желтокожий и улыбчивый Вэн Чим Ун. (Имена висели над гостями на голобейджах). — Мы тоже опытные путешественники, нельзя ли нам избежать этих глупых формальностей? Каждый из нас прекрасно знает свои уязвимые места и возможности собственного мозга. Я сам в состоянии решить для себя…

Ишер перебил:

— Капитан просто не компетентен, Вэн. Его осторожность была бы смешна и подозрительна, если бы мы не знали, что он просто удивительно далёк от нормального этикета…

Академик опять попытался втянуть меня в ментальную связку, но я успел вывернуться. К несчастью, такие намерения были не у него одного.

Что-что, а головная боль мне сегодня была обеспечена. Я видел, что остепененные медики не желают терять время на подготовку к прыжку и проводить его в беспамятном горизонтальном положении.

Раз уж они решились лететь на Кьясну на боевом имперском крейсере, то планировали шаромыжиться по кораблю, пугать моих людей, пить спиртное и развлекать себя впечатлениями перед тяжёлой опасной работой. Полёт был для них стрессом, и бонусом они решили получить развлечение.

— Я думаю, это тот случай, когда установленные правила только мешают качественному выполнению услуг по перевозке! — рявкнул второй истник, Укко Сстерос-Марк. — Я не нанимался болтаться здесь, как бревно! — Гнев нафабрил его усы и трансформировал их обладателя из лысой лошади в моржа.

В зале зашумели и заголосили. Всем хотелось заявить о самостоятельности, но наплыв эмоций только подтвердил мои опасения о том, что любая нештатная ситуация превратит это научное сборище в неуправляемое стадо ослов.

Нужно было как-то обуздать медбратию, но без скандалов и травм. Как?

Я огляделся по сторонам. Плохо было то, что ни я, ни присутствующие не были специально обучены для поединков воли. Медики давили на меня как придётся, и точно так же мне приходилось сопротивляться этим атакам.

А среди общей массы кретинов бултыхались два признанных истника, пока весело наблюдающие за энергетикой процесса, но тоже не настроенные принимать меня всерьёз, а уж тем более помогать.

Я же не имел сейчас права даже на подобие ЧП. Мало того, что имперское судно будет перевозить медицинскую элиту Содружества, что само по себе путешествие по лезвию, но ещё и место действия — Кьясна. Планета, конфликт в атмосфере которой, чуть не стал началом войны.

Война здесь могла вспыхнуть ещё сорок пять лет назад. Но мы сжали зубы. И эти сорок пять лет как-то прошли, чтобы в отголосках аукнуться сейчас.

Я обязан доставить всех живыми и невредимыми, чтобы энергетически закрыть эту блуждающую дыру. Чтобы между нашими мирами больше не маячил Эскгам. Чтобы военная провокация сгладилась в памяти людей до недоразумения.

— Господа, — начал я тихо, зная, что автомат сам сообразит, до какой степени усилить голос. — Вы понимаете, что прежде всего я на службе? Я дал обещание эрцогу Локьё доставить вас в целости и сохранности. Мы находимся в состоянии перемирия, и любая случайность с вашим здоровьем может обойтись нашим мирам крайне дорого…

Похоже, я что-то не то сказал. Потому что отреагировали на мою фразу с точностью до наоборот.

Гул недовольства усилился, пропорционально ему возросло и давление на меня.

Медиков возмутило моё недоверие к их талантам попадать в неприятности?

Я оглянулся на истников. Академик Ишер «поймал мой взгляд», расплылся в улыбке, слился чувственно с общемедицинским волевым посылом и развернул его передо мною единым фронтом.

Я только и успел подумать: «Сволочь…» Но сказать ничего не смог, потому что из дыхания он меня выбил напрочь.

Перед моими глазами раскручивалась воронка непроглядной черноты. Я мешкал, не желая агрессивно противостоять психическому насилию, но и не умея иначе.

А воронка вращалась и бурлила, захватив уже добрых две трети зала. Я не знал, чем это может закончиться, но холодный пот по спине сигнализировал, что ничем хорошим.

Хэд, это же корабль! А если реактор антивещества войдёт в резонанс с изменённым пространством⁈

Внутри воронки калейдоскопом закрутились сотни пёстрых картинок возможного будущего: искажённые лица, коллапсирующее пространство…

— Старый козёл! — прозвучало вдруг сбоку резкое, злое, словно пощёчина.

И наваждение лопнуло.

Вместо воронки я узрел возмущенные раскрасневшиеся лица медиков, в полной тишине разевавших рты. Это была ментальная пауза, тишина после перегрузок восприятия.

Схватил наследника за плечо, но зажимать ему рот было поздно. Ишер понял, кто испортил ему спектакль.

Академик зашевелил губами — я всё ещё тонул в тишине, не в силах вытащить себя до конца в физическую проявленность мира.

На этой гротескной аквариумной сцене раскрылась дверная мембрана, и в общий зал шагнул лейтенант Дерен. Как всегда подтянутый, аккуратный, улыбающийся так, что хотелось улыбаться ему в ответ.

Он был само спокойствие. Неожиданное сейчас, но единственно верное и правильное.

— Господин капитан, — сказал он с полагающимся по уставу кивком. — Помещения для гостей готовы.

Кажется, я тоже кивнул, но движения не ощутил. Слух, однако, вернулся, и это уже было неплохо.

— Уважаемые господа! — обратился лейтенант к гостям. — Меня зовут Вальтер Дерен. Как дежурный офицер я хочу предупредить, что формально вы сейчас находитесь на службе Объединённой Империи.

Звонкий голос пилота сломал последние миражи наката, и они осыпались осколками дымчатого стекла.

Если те, кто пытался устроить здесь геноцид до него, шли через накат, Дерен устроил иное. Наведённое им оцепенение зацепило и меня. Но было оно не тяжёлое, а клейкое, сладкое, завораживающее.

Медики завязли в нём, как мухи в сахарном сиропе.

— Надеюсь, вы помните, что Объединённая Империя просуществовала всего двести двадцать четыре стандартных дня хаттской кампании, — вещал Дерен таким же сладким голосом, как и этот ментальный сироп. — Давайте дадим нам всем шанс продлить золотое время взаимопонимания? Мы ответственны сейчас за ваши жизни перед Содружеством и Империей, чего не было уже много лет. Вы сможете рассказать потом близким, какая значительная страница истории открылась сегодня нам всем. Я полагаю, это новое веяние времени — обращаться к настоящей, а не прошлой истории. Ваша безопасность для нас — залог благополучия всей освоенной части Галактики. Господин капитан, — обратился он ко мне с такой ледяной вежливостью, что спина снова покрылась холодным потом. — Инструктаж закончен, я хотел бы приступить к размещению наших гостей.

Академик захлопал глазами, избавляясь от липкого наваждения, разлитого лейтенантом по залу, посмотрел на меня, на наследника, открыл было рот…

Но Дерен, при всей его внешней «лёгкости», действовал быстрее и жёстче, чем эрцог Локьё. Сковать восприятие, дезориентировать, подчинить ошеломлённую жертву. Три десятых секунды на всё про всё. Как на светочастотный удар по цели.

Академик сглотнул, поморщился и непонимающе уставился на Эберхарда. Он забыл, что хотел сказать и сделать.

Истник некуртуазно дёрнулся, пытаясь сообразить, кто он и где.

Пауза затягивалась, и Дерен бросил на него косой взгляд, милостиво возвращая врача в реальность.

Реальность была нехорошей. Все видели позор медицинского светила, которого переиграл сначала несовершеннолетний пацан, а потом вообще какой-то левый имперец.