Мертвые хватают живых

— Тем более! Отсюда мораль: спасение утопающих — дело рук самих…

— Не согласен: у нас есть Миша Гусев. Хотя, конечно, споспешествовать ему надобно в меру сил, не жалеючи времени и живота своего! — Борисова фыркнула и притянула Клаутова к себе.

Утро выдалось хмурое, накрапывал холодный дождь. С Михаилом встретились на Малом Толмачевском, во дворе. Гусев был сосредоточен и подстать погоде неулыбчив. С ним было трое оперативников, которых он коротко проинструктировал. Двоих майор направил в разные подъезды дома, где проживал Вацетис, а третьему велел "переворошить округу, особое внимание обратить на работников кафешек, магазинчиков и ларьков, рыть землю носом, но найти людей, видевших изображенных на фотографии поляков по дороге от или к метро, а может, выходивших или садившихся в машину". Традиционно спросив: "Вопросы?", и услышав в ответ классическое "Вопросов нет", он отправил молодых людей работать, после чего в сопровождении Татьяны и Петра двинулся к оставленному для себя подъезду.

— Ну и заварил ты, Петруччио, кашу! Когда я вчера отправился к шефу, чтобы попросить его "отмазать" тебя от ФСБ, он меня спросил, надежна ли версия с супругами Каминьскими в качестве убийц. Сам понимаешь, пришлось сказать, что верняк, и что вернее не бывает. Для вящей убедительности пообещал, что послезавтра дело закрою. Полковник легковесности, как он выражается, не прощает, так что за яй… хм, за уши оказался подвешенным не только ты, но и я.

— Интересно, Миш, — тут же отреагировала Таня, — а за какое место оказалась подвешенной я? Ведь Сидорцев отводит мне роль соучастника…

Гусев покраснел и начал что-то мямлить. Положение спасло то, что кабина лифта достигла последнего этажа, и пора было приступать к делу. Предполагалось, что спускаться они будут пешком, попеременно обходя все квартиры. Журналисту было страшно интересно наблюдать за приятелем. Он впервые видел его "при исполнении" и, надо сказать, зрелище это было впечатляющим. Каждый раз, звоня в очередную дверь, он оставлял на лестничной клетке свое плохое настроение. Мрачное выражение лица сменялось на добродушно-веселое, причем каждый раз он говорил с людьми по-новому, безошибочно находя лучшие слова и правильный тон для каждого жильца. В результате майора ни разу не послали куда подальше, наоборот, каждый старался помочь такому замечательному и приветливому сотруднику из "самогл МУРа".

Развязка наступила на третьем этаже, в пятнадцатой по счету квартире. Острота восприятия от участия в "оперативно-розыскном" мероприятии успела уже у Петра к этому моменту пройти. Все стало… нет, не рутинным, конечно, но острое ожидание результата как-то растворилось во всех этих "здрасьте", "извините", "не будете ли так любезны" и прочих обязательных нормах вежливости (разговор с заспанным или торопящимся человеком, содержащий просьбу посмотреть фотографию и напрячь память, Михаил своим помощникам не доверил). Поэтому журналист не сразу "отразил", когда пожилая женщина с опрятным седым пучком на голове, представившаяся Аллой Ивановной, достав из кармана кухонного фартука очки и всмотревшись в фотографии, неожиданно вспомнила, что видела изображенных на них людей во дворе своего дома.

— Когда это было? — посунулся вперед журналист.

— Несколько дней назад, — пожала плечами та. — Я ж дневник не веду, точнее не скажу.

Клаутов испытал острое разочарование. Все это имело бы смысл только в том случае, если бы Каминьские были замечены в Малом Толмачевском конкретно и именно в день убийства.

— Может, какое событие у вас в тот день семейное было? — попробовала прийти свидетельнице на помощь Татьяна.

— Да какие у нас с супругом могут быть события, — махнула рукой пожилая дама, — одно только событие осталось, последнее: Богу душу отдать…

— Что вы такое говорите! — всплеснула руками Борисова.

Гусев пожевал нижнюю губу и лениво спросил:

— А что, Алла Ивановна, встретили вы их до получения пенсии, или после?

— Точно, — ударила себя по бокам Алла Ивановна, — как раз из сберкассы и шла! Пенсии сейчас сами знаете, какие, вот я в самый первый день, как их в нашем районе начинают давать, седьмого числа и поплелась…

Это было фиаско. Если по-русски, то полный крах: генерала убили восьмого.

33

Из Заключения комиссии экспертов главной военной прокуратуры по уголовному делу 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле — мае 1940 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):

"6. Уничтожение в апреле — мае 1940 г. 14.522 польских военнопленных из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей в УНКВД по Смоленской, Калининской и Харьковской областям и одновременно 7.305 заключенных следственных тюрем НКВД Западной Белоруссии и Западной Украины, за которыми последовал массовый вывоз их семей вглубь СССР (депортация), явилось тягчайшим преступлением против мира, человечества и военным преступлением, за которое должны нести ответственность И.В. Сталин, В.М. Молотов и другие члены Политбюро ЦК ВКП(б), принявшие постановление об этом массовом умерщвлении невинных людей, Л.П. Берия, В.Н. Меркулов, Б.З. Кобулов, Л.Ф. Баштаков, П.К. Супруненко и другие сотрудники НКВД СССР, НКВД УССР, и НКВД БССР, которые на своем уровне принимали участие в подготовке и реализации решения, организовали непосредственное исполнение этой преступной акции; В.М. Блохин, С.Р. Мильштейн, Н.И. Синегубов и начальники УНКВД Смоленской, Харьковской и Калининской областей, их первые заместители, коменданты и сотрудники комендатур, шоферы и надзиратели, исполнявшие преступные распоряжения, тюремные надзиратели и другие лица, принимавшие участие в расстрелах польских военнопленных и заключенных-поляков следственных тюрем Западной Белоруссии и Западной Украины.

В соответствии с Конвенцией о неприменимости сроков давности к преступлениям против мира, военным преступлениям и преступлениям геноцида… указанные выше лица должны нести ответственность согласно внутреннему законодательству…"

Борисова и Петр не смогли сдержать разочарованных вздохов. Смотреть на них было больно. Лицо Гусева тоже особой радости не выражало, но потом он поднял бровь. Его глаза словно бы с недоверием рассматривали стенной календарь, по московской привычке украшавший коридорную стену в том месте, где в прихожей на тумбочке стоял старомодный стационарный телефон.

— Алла Ивановна, но ведь в этом месяце седьмое приходится на воскресенье, значит, пенсии выдавать начали восьмого, а не седьмого, как обычно!

— Ой, точно! Нет, чтобы днем раньше, в субботу, так они в таких случаях всегда на день позже! А я-то по привычке все "седьмое" да "седьмое"…

На улице майор бросил на свой "эскорт" победный взор:

— Вот чем профи отличается от дилетанта. Учитесь, пока я жив!

Клаутов с Татьяной устроили настоящие аплодисменты, чем немало удивили прохожих и приехавших с Михаилом оперов, закончивших свои дела и дожидавшихся начальника. Гусь принялся было раскланиваться, но увидев подчиненных, принял серьезный вид.

— Доложите результаты, — деловито предложил он, и Петр снова на миг увидел другого Михаила, которого он в обыденной жизни ни разу не видел и, стало быть, не знал.

У двоих докладывать было не о чем. Зато третий сообщил, что продавщица овощного развала опознала поляков по фотографии: с неделю назад они приценивались к ее товару, на плохом русском требовали выбрать зеленый лук получше. Это было уже не кое-что, это было почти попадание в десятку!

— Значит, законодательство не запрещает пить польскую водку и закусывать зеленым луком? — весело глядя на Гусева, почти дословно процитировал его недавние слова Клаутов. Кажется, приехали…

— Похоже, — серьезно кивнул майор.

Поблагодарив оперов, он отпустил их, после чего предложил пропустить по чашечке кофе:

— Как-то зябко сегодня. Да и вообще, признаться, с утра в рот ничего не лезло…

Клаутов подхватил:

— Да и отчитаться заодно о проделанной работе, товарищ майор, тоже пора бы! Ты даже еще не сказал, в Смоленске ли Качиньские, или уже укатили?

— В Смоленске. Давай, как говорится, подробности письмом.

Добрели до кофейни и устроились в уголке, чтобы никто не мешал разговаривать.

— Да… До того, как жилой сектор отработаем, не хотел вам рассказывать…, - сумрачно начал майор. У его помощников снова вытянулись лица. — … Однако Вацетис Эдуард Николаевич в 1935 году по комсомольской путевке был направлен в органы безопасности, и до 1941 года служил в Смоленском управлении, а также в райуправлениях НКВД Белорусской СССР! — победно закончил он.

— Ох! — только и выдохнула Борисова. — Значит, сходится?

— Миш, я тебя когда-нибудь убью, — пообещал Петр. — Нельзя так играть моим инфарктом. Давай подробности!

— Их не так много, как хотелось бы. Трифонов понимал, что личного дела Вацетиса нам не видать, как своих ушей: это top secret и государственная тайна. Поэтому попросил прислать объективку. Ее мы, однако, тоже не получили. Управление кадров ФСБ расщедрилось только на некий дайджест объективки, и то после солидного вмешательства сверху. Хорошо, Трифонов знает нашего замминистра, и смог обратиться к нему непосредственно, еще вчера вечером, да…

— Короче, Склифософский! — не выдержал Петр, которого мало в тот момент интересовали отношения между двумя ведомствами.

— В общем, покойный генерал успел послужить в разных местах. Про его службу до войны вы уже знаете, затем он "геройствовал" на фронте в составе заградительных отрядов НКВД, или, попросту, заградотрядов…

Поймав непонимание в глазах Тани, Петр пояснил:

— Специальные части НКВД. Отлавливали и расстреливали дезертиров. Во время наступления шли сзади полевых частей, направленными в спины пулеметами вразумляя "трусов", а во время отступления — тем же способом подгоняли "желающих сдаться противнику".

— … Имеет правительственные награды, — продолжил Гусев. Дважды ранен. С июля сорок третьего в центральном аппарате. Для выполнения спецзадания осенью сорок четвертого командирован на Северный Кавказ, по возвращении награжден и представлен к присвоению внеочередного воинского звания. В 1945–1947 годах командирован на Украину, с 1948 года и до выхода на пенсию работал в следственном управлении наркомата — министерства — комитета.

— Все? — недоуменно спросила Борисова.

— Все! — пожав плечами, ответил Михаил.

— Не густо, конечно, — покачал головой Клаутов, — но и того, что сообщено, вполне достаточно для того, чтобы предположить, что Вацетис имел какое-то отношение к польским военнопленным. В конце концов, именно это для нас сейчас важно.

— Эх, заглянуть бы в дневник генерала! — мечтательно произнесла Татьяна.

— "Съесть-то он съесть, — процитировал майор старый анекдот, — да хто ж ему дасть!". К чему мечтать о несбыточном. Займемся более реальными вещами. Например, я считаю, что теперь уже есть о чем разговаривать с нашим замечательным Каминьским. Кой-что поднабралось…